– Здравствуйте, коллега-диагност, – сказал он неожиданно глухим голосом. Левую руку он держал в кармане пиджака, а правой делал какие-то невнятные движения – то ли призывал доктора без нужды не хлопотать для него, то ли одобрительно поглаживал по голове воображаемого ребенка.
Арцимович прищурилась.
Владимир Евгеньевич улыбнулся.
«Улыбка у него была хорошая. Как у многих некрасивых людей», – в который уже раз припомнила Арцимович. Она поздоровалась и предложила Владимиру Евгеньевичу раздеваться и присаживаться.
Когда она начала крепить на нем «обвязку», Владимир Евгеньевич вдруг стал морщиться.
– Простите, – сказал он, – сегодня просто день очень… выразительный.
И опять сделал неловкое движение рукой.
Арцимович украдкой проверила свое декольте – но нашла его не более выразительным, чем обычно.
Получив результаты обследования, она несколько секунд постукивала ноготками по рамке планшета. Ноготки были аккуратно отточены, и звук получался весьма вкрадчивым.
Владимир Евгеньевич какое-то время тихо переносил взгляд ее больших, окаймленных длинными ресницами синих глаз, потом поднял руку и провел ею по седоватым и в самом деле несколько встопорщенным усам.
– Владимир Евгеньевич, – сказала Арцимович, прекращая экзекуцию.
Но тут на планшете появился сигнал вызова. «Дитрих», – прочла на экране Арцимович.
Она приняла вызов, и они с Дитрихом обменялись приветствиями.
– Как у вас дела, доктор? – спросил Дитрих, откидывая со лба модную синюю прядку.
– Замечательно! – ответила Арцимович, широко улыбаясь. – А у вас?
– Тоже неплохо, – Дитрих говорил легко, даже с небрежностью, – собственно, я хотел поинтересоваться относительно медосмотра. Вдруг вам нужна какая-нибудь помощь? – Дитрих завершил фразу улыбкой. В этой улыбке была начальственная великодушная забота.
– О, вы спрашиваете очень кстати! Я как раз осталась без персонала, после того как четверть нашей бравой Экспедиции, включая вашего шефа и большинство моих сотрудников, отправилась на обучение в рамках подготовки к следующему эксперименту. И только осознание того факта, что мы с вами трудимся в совершенно разных и решительно не подотчетных друг другу ведомствах, мешало мне обратиться к вам за помощью. Но раз уж вы столь любезны, что позвонили сами, не пришлете ли мне кого-нибудь с дипломом медика? Или, быть может, этот диплом есть у вас, мы все знаем вас как большого эрудита?
Дитрих принялся перебирать темные бусины этнической фенечки, овивавшей его нежное запястье.
– Мне приятно слышать столь… э-э-э… лестное обо мне мнение, – начал он, – но, к сожалению, диплома медика у меня нет. С другой стороны, в настоящий момент наши компании работают довольно тесно, и я, доктор, весьма мотивирован на то, чтобы задачи выполнялись на должном уровне, в кратчайший срок, и готов этому посильно содействовать.
– Посодействуете в получении разрешения на использование штатного оборудования?
– Э-э-э… Доктор, к сожалению, физикам нужно полное молчание – каппа-поля, вы ведь…
– В таком случае вы крайне обяжете меня, позволив мне продолжить заниматься своим делом, – Арцимович продолжала светски улыбаться.
– Значит, вы говорите, что у вас нет совершенно никаких затруднений, проблем, ЧП?
Арцимович чувствовала, что ему очень хочется вытянуть из нее какое-нибудь заявление или обязательство – например, закончить с осмотром к обеду – или иным способом заставить ее признать подчиненное по отношению к нему положение, но решительности пойти в открытую ему пока недостает (точнее, обстоятельства пока не позволяют ему быть решительным) и все, что он сейчас может, это лишь обозначить намек.
– У меня нет совершенно никаких затруднений и проблем, Дитрих, – ответила Арцимович, не колеблясь, – была очень рада с вами побеседовать. Спасибо вам за заботу.
– У нас с вами большие затруднения и проблемы, Владимир Евгеньевич, – сказала она секунду спустя, отключившись и вновь повернувшись к инженеру, продолжавшему сидеть так тихо, что казалось, будто его и вовсе нет в отсеке. – Как же вы так неаккуратно?
Владимир Евгеньевич виновато улыбнулся и развел руками.
– А что, сильно заметно? – спросил он, указывая подбородком на планшет, – я надеялся, что обойдется.
Держался он хорошо, но в глазах у него была затаенная мука. И мучило его, как теперь точно знала Арцимович, жесточайшее похмелье.
– А я надеюсь, что среди тех, с кем вы выпивали, есть человек, который может почистить мою базу данных. Система говорит мне, что к мини-серии вы не допущены, а от работы отстранены. Так что смело можете одеваться. Пиджак только пока оставьте и закатайте рукав у рубашки.
У инженера опустились уголки губ.
– Отстранение с отсечением? – печально спросил Владимир Евгеньевич, – можно тогда левую?
Доктор хмыкнула, поднялась из кресла и, отстукивая каблучками, прошагала к киоску с препаратами. Она коснулась пальцами панели, прослушала череду негромких сигналов, перемежавшихся щелканьем смесителя и журчанием переливающейся жидкости, и извлекла из выдающего отсека большой холодный стакан и капсулу инъектора.
Инженер сидел уже одетым, держа в большой ладони собранную «обвязку».
– Рубить… – проговорила Арцимович. – Варварство какое. Это не наши методы. Сейчас я вас уколю – сама отвалится. Берите стакан. Мелкими глотками. Давайте руку. Так и быть, левую.
Арцимович прижала к вене капсулу, надавила на нее, дождалась, пока содержимое всосется. Взяла у инженера датчики и вместе со смятым инъектором бросила в корзину утилизатора.
– Вкусно, – сказал Владимир Евгеньевич, глотнув из стакана.
– Вкусно, – со знанием дела подтвердила Арцимович, – сейчас должно стать получше.
Они несколько минут посидели молча. Доктор покачивала ногой в изящной туфельке, инженер медленно опустошал стакан.
– Ну как? – спросила Арцимович, когда Владимир Евгеньевич, перегнувшись в кресле, аккуратно опустил пустой стакан в корзину.
– Чудесно, – ответил Владимир Евгеньевич, – вы, доктор, волшебница. Прекрасная синеглазая волшебница.
– Не подлизывайтесь. Насчет антитоксинов могли бы и сами побеспокоиться, между прочим, – выпивку вы ведь как-то провезли…
– Доктор, – сказал Владимир Евгеньевич серьезно, – мне правда очень неудобно. Глупость такая получилась.
– Да уж, не шедевр. С кем выпивали?
Владимир Евгеньевич растерянно улыбнулся.
– Простите, доктор, – сказал он.
«Не скажет, конечно. Старая союзная закалка», – подумала Арцимович и сказала:
– Ладно, Владимир Евгеньевич, идите работать, я как главный врач вас допускаю, с базой что-нибудь придумаем.
Владимир Евгеньевич не поднимался из кресла.
– Анна Николаевна, – ее отчество он произнес на старинный манер – «Николавна», – а у вас неприятностей не случится? По каким-нибудь не моим каналам, – он вновь указал головой на планшет, имея в виду, конечно, ее разговор с Дитрихом.