Когда закончится зима

– У тебя дома тоже.

– Дом тут при чём?

– Ты думаешь, она не установила камеры и там?

– Согласен, могла, но там я вообще редко о делах говорю. Получается, не знает. Это главное, это главное. Значит, так, – шеф короткими затяжками несколько раз подряд затянулся сигаретой. Глаза его сузились до тонких щёлочек… Значит, так, – повторил он. – Встречаешься с ней и даёшь согласие. Пошли людей, хороших людей, пускай ищут её, аккуратно ищут. Я хочу, чтобы её нашли. Пошли людей, пускай пасутся возле завода. Там должен появиться её человек, обязательно должен, а может, и она сама, если ума хватит. Но всё осторожно, очень осторожно. Запомни, в случае провала я с тебя спрошу. Пока я не получил деньги по кредиту, всё должно быть ровно и тихо! В общей сложности мне надо три дня. Три дня. Тогда ищи в открытую, подключай всех. И чтобы ни один волосок не упал с её головы, пока она не подпишет всё и я не верну завод… Как мои документы?

– Всё готово: паспорт, виза – всё есть.

– Хорошо, хорошо… Столько лет прожить вместе и думать, что я вот так отдам ей завод! Встретишься с ней, скажи невзначай, что я напуган, переживаю за дальнейший бизнес, репутацию. Пускай думает, что я действительно испугался этих записей, пускай успокоится. Не надо, чтобы она дёргалась. Скажи, я на всё согласен. Найди людей, пускай поищут у меня другие камеры, может, вычислят, кто и как поставил. Я хочу знать, кто это, слышишь?

– Слышу. Может, это сейчас не так важно, какая разница, и так дел хватает, потом я сам займусь.

– Нет, крысу надо найти сейчас!

– Ясно, это всё?

– Нет, не всё. – Шеф взял солонку со стола, повертел её в руках. Поставил на место. Высыпал на стол зубочистки, стоявшие тут же, и принялся одну за другой ломать их пополам. Когда ни одной целой не осталось, собрал их в кучку. – Крот, когда закончим, пускай уберут! – хрипло сказал он, не поднимая взгляд.

– Ты уверен?

– Да.

* * *

Наступил вечер.

Владимир сидел со своими сослуживцами.

Всего в просторном зале их собралось человек пятнадцать.

Раньше это была детская спортивная школа. Когда в девяностые интерес к спорту значительно ослаб, необходимость в ней, как и во многих других спортивных учреждениях, вроде отпала. Здание новой постройки признали аварийным, и оно ушло с молотка в чьи-то руки. Руки эти тоже не очень тянулись к спорту. За пару месяцев детская спортивная школа превратилась в сауну с прилагающимися к ней совсем не детскими развлечениями. Площадь здания была так велика, что новый хозяин разделил его на две части. В одной из них была сауна попроще, а о второй можно было судить по вывеске, гласившей: «Элитный отдых».

Вот здесь в благодарность за их «дружбу» и, само собой разумеется, без какой-либо оплаты частенько собиралась вся эта правоохранительная компания.

Банкетный зал, в котором они теперь сидели, был некогда частью зала спортивного, поэтому он был очень большим, с высокими потолками и окнами. Из другой половины спортзала получился зал бильярдный. Туда в ожидании основного блюда уже ушли некоторые из его сослуживцев.

Владимир знал смотрителя этого заведения. Плотный, вечно смеющийся армянин уже преклонного возраста всегда приходил узнать, всё ли хорошо, и сам приносил первую порцию шашлыка. С ним традиционно поднимали один тост за дорогих гостей, после чего он уходил.

Сегодняшний вечер не был исключением.

Ортак, так его звали, вошёл в зал, неся перед собой веер из шампуров с отборным мясом. Своё шествие он сопровождал каким-то кавказским напевом. Его встретили всеобщим возгласом.

– Разбираем, разбираем, ребята! – радостно кричал он. – Мясо во рту тает, сам выбирал, для вас старался! Где именинник? Тебе самый красивый шампур!

Из бильярдной спешили остальные.

Несмотря на то что такого рода посиделки были делом заурядным, Владимир несколько отвык от них. Вот уже пару месяцев он находил повод, чтобы не идти вместе со всеми. Не собирался он и сегодня. Но почувствовал, что это день, когда он, возможно, в последний раз может увидеть их всех вместе, и решил пойти. Та ненависть к коллегам, которая его раньше терзала, давно ушла, и теперь он смотрел на них то ли с сожалением, то ли с досадой.

Он ничем не выдавал себя, смеялся, когда смеялись все, поддерживал разговор, выпивал. Но, глядя на них, он понимал, что он здесь чужой. Это была чужая компания, чужая стая. Они держались вместе. Вместе работали, вместе отдыхали. Жались друг к другу. Плечом к плечу сидели за этим столом и шли по жизни. Но каждый из них держал ухо востро в надежде урвать кусок покрупнее. И если бы за этот кусок пришлось драться, не задумываясь перегрыз бы другому глотку. Вот такой закон стаи.

Владимир и раньше не был одним из них. Его считали чудаковатым. Таким он и был для них. Работал на износ, никогда не преследовал свой интерес. На делах, которые он раскрутил, начальство заработало большие деньги. Те, для поимки которых он мог потратить долгие месяцы, откупались и смеялись ему в лицо. А он продолжал работать. Просто делать своё дело.

Как не смеяться над ним?

Но он был ценным кадром, такие очень нужны системе, начальству. Встречаются только редко.

Будь на его месте другой, который за последний месяц и палец о палец не ударил, его бы давно выгнали с работы. Любого из сидящих за этим столом выгнали. А его терпели…

В общем гомоне рядом с Владимиром на диван тяжело опустился полковник – Папа, как его называли за глаза подчинённые, уже пожилой, грузный, неповоротливый.

– Ну как жизнь молодая? – просопел он на ухо Владимиру.

– Отлично! – механически ответил тот.

– Э, брат, да ты совсем скис.

– Никак нет.

– Хорош рапортовать. Ну что случилось? – не отставал он.

– Всё хорошо!

– Ладно врать, а ну, посмотри на меня. Ты, случайно, на наркоту не подсел, а? Знаю, что нет. Смотри мне, чтоб сегодня отдохнул по полной!

– Так точно.

Папа положил тяжёлую и горячую ладонь Владимиру на плечо, всем телом опёрся на него и поднялся.

– Давай! – похлопал он его по спине. – Давай!

Папа был настоящим вожаком стаи. Старый стреляный волк, который начал свою работу ещё в Советском Союзе. Вместе с ним он пережил все метаморфозы, происходившие в стране, зачастую страшные в своей бесчеловечности. О нём среди подчинённых ходило немало баек, уже при жизни он стал легендой. И если хотя бы часть из этих историй была правдой, он стал ею заслуженно.

Он умел сплотить вокруг себя стаю, заставить уважительно относиться к себе не только как к начальнику, но и как к человеку. Его боялись, перед ним даже трепетали. Ничего не проходило мимо его внимательного взгляда и глубокого кармана. Не забывал он и своих подчинённых.

Было у него редкое свойство: он мог для каждого быть своим, простым и понятным. Это касалось и коллег, и авторитетных бандитов, и высокого начальства, и бизнесменов, и простых людей. С любым он мог договориться, найти общий язык.

Наверное, благодаря этому умению он до сих пор был при должности.

Отойдя от Владимира, он обошёл стол и опустился на диван напротив.

Мясо ели прямо с шампуров, выпивали.

Пошла застольная беседа.

Владимир задумался и на некоторое время ушёл в себя.

– А потому, что с умом надо ездить! – убеждал кто-то. – А если нажрался, за руль не садись или езжай себе потихоньку! Я когда пьяный, больше шестидесяти не еду, а если в стельку, то сорок максимум!