Игрушка из Хиросимы

– Что-то припоминаю такое. Пару лет назад ваши националисты мочились на российский флаг у нашего посольства. Полиция, если не ошибаюсь, отказалась проводить расследование.

– В этом году Хозяева забросили в окно посольства гранату. Погибли два человека. И снова полиция бездействует.

– Выходит, они заодно?

– Половина японцев ненавидит вас из-за этих проклятых островов, – призналась Мизуки. – А ваш президент, как специально, раздразнил всех, когда снова посетил Курилы. Наш посол отозван из Москвы, вы знаете об этом?

– Нет, – пробормотал Бондарев. – Впервые слышу.

– Так знайте. И будьте настороже.

– Да уж приходится.

– Я не хочу, чтобы вас убили.

– Знаете, тут наши желания совпадают, – усмехнулся Бондарев. – Интересно, почему Боровой не предупредил меня о Хозяевах?

– Юра ничего о них не слышал. Они действуют тайно, а массмедиа молчат об их существовании. Это заговор, настоящий заговор. Хозяевам сочувствуют не только полицейские и журналисты, их поддерживают простые люди. И еще один важный момент.

– Какой?

– Хозяева, – пояснила Мизуки, – запугивают, шантажируют или просто уничтожают людей, которые становятся у них на пути. Если бы они узнали, что я звонила в Россию, а теперь откровенничаю с вами… они могли бы убить не только меня, но и членов моей семьи. Отца, брата, дальних родственников. Они ни перед чем не остановятся.

– Понимаю. А вам не приходило в голову, что взрыв на вашей фабрике могли устроить как раз Хозяева северных территорий?

Это казалось невероятным, но темные глаза японки потемнели еще сильнее.

– Харакумо говорит, что это невозможно. Он обвиняет русских. На месте взрыва были обнаружены фрагменты взрывчатки российского происхождения.

Бондареву не хотелось грубить этой красавице, но обычно женщины другого языка просто не понимают.

– Плевать мне, что говорит Харакумо, я хочу знать, что думаете лично вы!

В который раз за вечер Мизуки опустила голову. Слезинка, сорвавшаяся с ее щеки, оставила темное пятнышко на светло-голубом кимоно. Бондареву было жаль ее, потому что он знал ответ. Мизуки Такахито мялась и выкручивалась, потому что ей угрожали Хозяева.

– Вы сообщили в полицию о том, что вам угрожали? – спросил он.

– Кто сказал, что мне угрожали? – побледнев, дрожащим голосом проговорила она.

Бондарев тяжело вздохнул. Мизуки не хотела говорить правду. Тогда он решил зайти с другого боку:

– А что думает полиция по поводу взрыва на фабрике? Что показала экспертиза?

– Мы не вызывали полицию.

Ее ответ потряс Бондарева.

– Почему нет? – взревел он.

– В уважаемых компаниях принято держать такие вещи при себе. Ни к чему терять лицо, признаваясь в своей уязвимости. Хато решил, что лучше будет скрыть происшествие. Он обещает во всем разобраться. Ведь это просто промышленный шпионаж.

– Промышленный шпионаж, – повторил Бондарев. – Просто. Поэтому я здесь. Ладно. Все же почему вы не сообщили в полицию об угрозах Хозяев?

– Это невозможно, – печально покачала головой Мизуки. – После того как Россия наотрез отказалась пересматривать договор о Курильских островах и ваш президент трижды побывал там, словно насмехаясь над Японией, японцы настроены к вам… э-э, не слишком дружественно.

– Враждебно?

– Многие – да. В том числе и полицейские. Даже если бы мне действительно угрожали и я обратилась бы в полицию, они могут предупредить Хозяев, и тогда… – Японка умоляюще посмотрела на Бондарева: – Но вы должны верить мне, Константин. Мне никто не угрожал.

– О’кей, – поморщился Бондарев. – Не хотите говорить, не надо. Но на следующий вопрос вам придется ответить.

– Какой вопрос?

– Кто знает о вашем звонке Боровому? Кто знает, что я приехал сюда под видом бизнесмена Константина Железняка?

– Я никому не говорила.

– Неужели?

– Никому. Я даже поселилась в отеле «Ориентал», чтобы позвонить в Россию оттуда. Вы же знаете, как легко отслеживаются звонки с мобильных телефонов.

Бондарев знал. И прекрасно помнил отель «Ориентал» с его злополучным номером 1009.

– Но кто-то знал, – настаивал он. – Вы уверены, что никому не проговорились? Например, своему замечательному управляющему Харакумо?

– Абсолютно уверена.

Ее губы плотно сжались, образовав тонкую красную линию, но Бондарева это не остановило.

– А ваша секретарша? Наверняка у вас есть секретарша, ведь так?

– У меня и Хато Харакумо одна общая секретарша. Ее зовут Кйоко Шурингари. Она молода, но работает в компании с шестнадцатилетнего возраста. Мы оплатили ее обучение и…

– Отлично, – оборвал японку Бондарев. – Рад за девушку. Но я здесь не ради нее, я здесь ради вас. И я хочу знать, кто знал о ваших отношениях с Боровым.

– Думаю, никто, – произнесла Мизуки после краткого раздумья. – И секретарша ничего не знала.

– Тогда как насчет Макимото? Вашего вице-президента? Уж он точно что-то знал. Не зря же мне было поручено вступить с ним в контакт по прибытии в Токио. Он снабдил меня оружием. Значит, знал? Как много? Что именно?

На этот раз японка покраснела, а не побледнела.

– Не нужно подозревать Макимото, – выпалила она. – Он один из самых надежных людей в моем окружении. Известно ему очень мало. И он ни за что не предаст меня. Для этого… для этого есть причины.

– Какие?

– Не важно.

Бондарев предположил, что смазливый вице-президент является любовником Мизуки, и не стал углубляться в эту тему. Вместо этого он спросил: