Игрушка из Хиросимы

Макимото ничего на это не ответил. Его губы растянулись ее шире, и он вежливым тоном спросил:

– Итак, вы решили ехать поездом?

– Еще не решил, – буркнул Бондарев. – Если покушались на меня, то им ничего не мешает направить второго автоматчика на вокзал.

– О, это поправимо. Позвоните и зарезервируйте билет на авиарейс в Хиросиму, а сами поезжайте синкасэном. Если киллера действительно прислали Хозяева, то они снова будут искать вас в аэропорту.

– Хозяева?

Макимото опять улыбнулся, но на этот раз нервозно:

– Забудьте!

– Моя профессия состоит в том, чтобы помнить, – возразил Бондарев. – Так что за хозяева?

– Спросите об этом…

– У босса?

– Я рад, что мы так хорошо понимаем друг друга, – произнес японец с видимым облегчением.

Бондарев внимательно посмотрел на него:

– Если я не получаю от вас никакой полезной информации, то, может быть, вы снабдите меня инструментами?

– Инструментами? Ах, да! – Макимото хлопнул себя по лбу, исчез и вернулся с небольшим свертком. – Прошу вас.

Пошуршав плотной упаковочной бумагой, Бондарев обнаружил внутри «вальтер», шесть запасных обойм и стилет в ножнах, предназначенных для того, чтобы крепиться на руке.

Выбор транспорта произошел автоматически. Невозможно было удержаться от соблазна вооружиться прямо сейчас, а не ждать, пока оружие будет переправлено в Хиросиму. Чувствуя себя гораздо увереннее, Бондарев встал и протянул руку на прощание.

Макимото поспешил с рукопожатием.

– Рад был познакомиться, мистер Ш-шелезняк, – сказал он, с трудом выговаривая трудную для себя фамилию. – Всегда к вашим услугам. Если вам не понравится в Хиросиме, вы всегда можете вернуться сюда.

– Конечно, – согласился Бондарев. – Если только до меня не доберутся… Как вы их назвали? Хозяева.

Макимото рассмеялся, ничуть не напоминая при этом искренне веселящегося человека. Возможно, это была уловка, позволившая ему воздержаться от каких-либо комментариев.

«Хозяева, – подумал Бондарев, покидая дом. – Кто такие Хозяева, черт бы их побрал?»

7

До выезда из Токио синкасэн двигался стремительными рывками, останавливаясь на многочисленных станциях. Бондарев отправился в путешествие утром, поэтому ехать ему пришлось в гуще «роботов», спешащих на работу.

Было странно и непривычно наблюдать, как законопослушные японцы садятся в вагоны, строго соблюдая очередность, причем в соответствии со специальными разметками на платформах. В этот утренний час пик никто никуда не протискивался, никто никого не отталкивал, все происходило чинно и размеренно. А чтобы никого не защемило дверями при отправлении, на каждой станции дежурил работник, подающий сигнал к отправлению.

Почти пятисоткилометровую дистанцию до Хиросимы поезд преодолел за два с небольшим часа, разгоняясь порой до трехсот километров в час. За это время Бондарев успел посетить стерильно чистый туалет, угоститься обжигающим кофе и вдосталь насладиться пейзажами Страны восходящего солнца. Пялиться в окно было одно удовольствие, так как кресла в вагонах вращались вокруг своей оси, позволяя выбирать любую точку обзора. Желание подымить отпало после того, как Бондарев увидел комнатушку для курения, похожую на аквариум. Два япошки с сигаретами «плавали» там в облаках дыма, находясь так близко друг от друга, что их можно было принять за парочку гомиков.

По прибытии в Хиросиму Бондарев устремился к выходу в общем потоке пассажиров, не забывая выискивать взглядом какого-нибудь очередного автоматчика, присланного по его душу. Он не принадлежал к числу людей, маниакально цепляющихся за собственную шкуру, но и расставаться с нею не собирался. Во всяком случае, добровольно.

С удовлетворением отметив тот факт, что добрался до места назначения живым, Бондарев направился в отель «Ориентал», рекомендованный Макимото. Там уже был забронирован номер 1009. Разумеется, на имя бизнесмена Константина Железняка.

Отель находился в тихом районе близ мемориального Парка Мира, расположенного на территории бывшего округа Накадзима, уничтоженного американской атомной бомбой в августе 1945 года. Прежде чем войти в здание «Ориентал», Бондарев не поленился совершить небольшую ознакомительную прогулку по парку, где попетлял, как заяц, отыскивая признаки слежки.

«Хвоста» он не обнаружил, зато благодаря экскурсии увидел памятник девочке Садако, которая получила смертельную дозу облучения, но верила, что исцелится, если смастерит тысячу бумажных журавликов, исполняющих любое желание. История показалась ему трогательной.

Войдя в отель и потратив пару минут у регистрационной стойки, Бондарев был направлен в свой номер на десятом этаже. Багаж его весил немного, но, столкнувшись с умоляющим взглядом коридорного, он кивнул ему и позволил завладеть своей сумкой.

Пока они поднимались в лифте, какое-то неприятное жжение в груди заставило Бондарева поморщиться. Чувство опасности походило на изжогу. Отчетливый сигнал о том, что где-то рядом что-то не так.

Следя за световым табло, майор встал так, чтобы можно было стремительно припасть на колено, одновременно выхватывая «вальтер» из-за пазухи куртки. Вряд ли это спасло бы его, если бы снаружи поджидал очередной «черномасочник» с автоматом, но хоть какие-то меры предосторожности создавали иллюзию, что ситуация находится под контролем.

Нет, она не находилась под контролем. Во всяком случае, под контролем Бондарева. Он кожей ощущал дыхание смерти. Словно она была зверем, притаившимся поблизости.

Двери лифта разъехались в стороны, открывая обзор на пустынный холл. Засада не поджидала Бондарева и в пустынном коридоре, хотя ощущение нависшей опасности не исчезло, а, наоборот, усилилось. Он инстинктивно замедлил шаги. Коридорный обогнал его, кося удивленным глазом, поставил сумку на пол и вытянул руку с пластиковой карточкой к двери, на которой отчетливо выделялись четыре выпуклые латунные цифры: 1009.

«Плохое число», – произнес внутренний голос, и Бондарев быстро повернулся к коридорному:

– Стой!

Тот в недоумении замер, а Бондарев полез в карман, чтобы достать оттуда сто иен, что соответствовало одному американскому доллару, и сказал:

– Я сам открою.

– Входит моя обязанность, – расплывшись в улыбке, ответил коридорный на скверном английском языке.

– Я сам, – повторил Бондарев, делая шаг вперед.

– Не надо беспокоиться, мистер Ш-шелезняк.

Буква «ж» давалась парню так же тяжело, как английский. Похоже, это была черта, объединяющая японцев как нацию.

Бондарев сделал еще один шаг вперед, протягивая руку, чтобы забрать магнитную карточку и отправить коридорного восвояси. Что делать дальше, он пока не решил, но твердо знал одно: без предосторожностей в собственный гостиничный номер лучше не соваться.

А меры предосторожности принимать было некогда.

Да и незачем.

Как только карточка оказалась в щели, раздался страшный грохот. Фрагмент двери, с замком и ручкой, с треском вылетел наружу, врезался коридорному в нижнюю часть живота и, словно тряпичную куклу, отбросил его назад. Направленный взрыв никак не затронул находящегося рядом Бондарева, но был так силен, что несчастный японец вышиб спиной дверь напротив злополучного номера 1009.

Это было фантастическое, совершенно невероятное зрелище! В полете бедолага двигал ногами, будто ехал задом-наперед на невидимом велосипеде. При ударе в дверь он что-то жалобно выкрикнул и пропал из виду. За ним втянулся гудящий огненный вихрь, который тотчас испарился. На ковровой дорожке между двумя дверными проемами осталась черная полоса копоти.

– Сэкономил на чаевых, – пробормотал Бондарев.

Нет, он не был бессердечным человеком и не питал ни малейшей склонности к черному юмору. Но смерть, пронесшаяся рядом, часто оказывает на людей опьяняющее воздействие. Выжившие в бою балагурят и хохочут, как дети, потому что им необходимо дать какой-то выход эмоциям. Так случилось и с Бондаревым. Уже во второй раз он спасся от неминуемой гибели и испытывал нечто вроде эйфории. Недавнее напряжение, вызванное предчувствием беды, сменилось состоянием необыкновенной легкости.

Подхватив сумку, даже не поврежденную пламенем, майор устремился в номер, расположенный напротив заминированной двери. К счастью, там никого не было. Кроме коридорного в тлеющей одежде. Он умер мгновенно. Середина его туловища представляла собой кровавый фарш, опаленный огнем. Сорванная с петель дверь, на которой он лежал, постепенно покрывалась кровью. На его месте должен был быть Бондарев. С таким же изрешеченным брюхом и сизыми кишками, переставшими умещаться внутри.