История из жизни одного театра

Он ещё несколько раз повторил это слово с самыми разными интонациями, при этом поглядывая на ожидавших в кабинете и кивая им самым извинительным образом. Тем же оставалось только ждать, пока чрезвычайно занятой главный режиссер не закончит свой телефонный разговор. С кем уж говорил Генрих Робертович, можно было только догадываться, но ни Вероника Витальевна, ни Иван Яковлевич не собирались этого делать. Каждый из них пришел сюда по своему, крайне важному делу и не собирался покинуть кабинет не решив его. Понимал это и главный режиссер и не торопился заканчивать разговор с неизвестным собеседником. Но тянуться бесконечно не может ни один разговор и в конце концов Генриху Робертовичу пришлось его прервать. Он походил какое-то время по кабинету и наконец решился.

– Что вы хотели? – спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Воспользовавшись этой неопределенностью, оба сотрудника театра заговорили одновременно.

– Говорите, Иван Яковлевич.

– Я после Вероники Витальевны.

После этого директор и заведующий труппой, так же решительно замолчали. Поняв, что просто так они не уйдут и что перевести все в веселую шутку и милую сумятицу не удастся, Генрих Робертович решил взять инициативу в свои руки.

– Иван Яковлевич, – сказал главный режиссер. – Если вы по поводу машины, то это вам лучше обсудить с Вероникой Витальевной.

С этим предложением заведующий труппой немедленно согласился, подтвердив свое согласие кивком головы и так же решительно остался сидеть на месте.

– Действительно, Иван Яковлевич, давайте это с вами позже обсудим. – предложила Вероника Витальевна.

Не стал завтруппой спорить и с директором театра, и так же послушно кивнув головой, все равно не двинулся с места. Поняв, что избавиться от Ивана Яковлевича не удастся, Вероника Витальевна решила перейти к делу.

– Ну, раз заведующий труппой здесь, давайте решим наконец, что нам делать с Рок-н-роллом на троих?

– Да, с Валерием Хлебородовым, надо что-то решать. – согласился Иван Яковлевич и тут же раскрыл блокнот, готовый записывать.

Пока руководство театра решала судьбу его спектакля, сам Валерий Владимирович бесцельно брел по городу. Он то прибавлял шагу, будто приняв некое решение, то наоборот начинал спотыкаться, растерянно оглядываясь по сторонам. Не то чтобы это был первый случай, когда его не оценили, не поняли и даже в открытую отказывали в праве заниматься этой профессией, но сегодня он вдруг понял, что подобные казусы уже не являются мелкими неприятностями, которые надо перетерпеть. Что это может стать нормой его жизни и очередная подобная история может его погубить, потому что он просто не сможет подняться. И из разряда молодых перспективных он незаметно перейдет в разряд никому не нужных. Впрочем, думал ли Валерий Владимирович Хлебородов именно об этом я не знаю наверняка, зато точно знаю, что ноги принесли его в знакомую уже пирожковую, где заказал он не привычную кулебяку с капустой, а потребовал себе сто пятьдесят граммов водки, стакан яблочного сока и облюбовав себе столик в углу, загрустил там, бормоча ругательства и объяснения, пугая этим самым посетителей.

– И что мне теперь делать? – доносилось до них бормотание режиссера Хлебородова.

– Я не знаю, что делать с Хлебородовым! – сердился Генрих Робертович.

Разговор о предстоящей премьере его откровенно раздражал, как и раздражала его позиция директора, как и раздражало его молчания заведующего труппой.

– Нам нужна эта премьера. – твердила Вероника Витальевна. – Она нужна департаменту культуры.

– Я скажу вам, Вероника Витальевна откровенно. Вот при заведующим труппой. – главный режиссер подался вперед, показывая степень откровенности, с которой он собирался говорить. – Это ужасная пьеса! Чудовищная графомания и безвкусица!

Подобное заявление, кому-то другому могло бы показаться странным, учитывая, что присутствующие в кабинете хорошо знали историю её появления в театре, но ни Вероника Витальевна ни тем более Иван Яковлевич не стали напоминать художественному руководителю, что именно он пригласил поставить эту пьесу Валерия Хлебородова.

– Я не хочу, чтобы она шла в нашем театре! – продолжал Генрих Робертович

– Но мы уже запустили рекламную компанию. – не отступала директор театра. А Иван Яковлевич согласно кивал головой. И хотя он пришел совершенно по другому вопросу, который не имел ни малейшего отношения ни к пьесе, ни к личности режиссера, но было понятно, что пока он не решит этот вопрос и не получит обещанных денег на ремонт своего автомобиля из кабинета он не выйдет. Впрочем, его молчаливое присутствие нисколько не мешало разговору, и мы тоже не станем обращать пока внимание на старого работника культуры.

– Ну, что вы мне рассказываете про рекламную компанию? – продолжал распаляться главный режиссер. – Давайте все отменим.. Давайте я лично пойду в департамент и все объясню.

Вероника Витальевна попробовала было сказать о сложностях, которые она предвидит, в связи с этим походом, но донести свою мысль не смогла, так увлеченно сердился Генрих Робертович.

– Я приглашал в театр скромного милого парня. А сейчас это распущенный обнаглевший, необразованный … – дальше последовало слово, которое покоробило Ивана Яковлевича, потому что он не любил мата и, как ни странно, абсолютно не задело Веронику Витальевну, которая тоже мата не любила, но в данный момент ей было не до сантиментов. – Он не владеет профессией, он носится со своей бредовой пьесой и превращает театр в публичный дом.

Чем больше распалялся Генрих Робертович, тем больше допускал в своем спиче нецензурных слов, которые я с позволения моего читателя деликатно опускаю.

– С ним невозможно разговаривать. – почти кричал главный режиссер. – Все время хотелось просто вмазать ему. Если человек приходит в профессию не для того, чтобы работать, а для того, чтобы трахаться с актрисами, то пусть идет ставить стриптиз. Пусть идет работать в бордель, снимать порнографию, в конце концов! Не надо тащить всю эту мерзость в театр!

Надо сказать, что во время всей этой части монолога, посвященной нравственности, и директор и заведующий труппой сохраняли на своих лицах абсолютно серьезное выражение лица, что мне кажется заслуживающим уважения. Только в конце Вероника Витальевна не выдержала и попробовала вмешаться.

– Я думаю, что вся эта история с Анечкой Киреевой… и с остальными – это неправда. – сказала она, поморщившись. В голосе её появилась некоторая твердость, и Генрих Робертович даже несколько смутился.

Он некоторое время он молчал, вертя в руке телефон, и видимо это напомнило ему о звонке и о том, что его ждут.

– Вероника Витальевна, давайте еще раз соберемся в моем кабинете, пригласим Хлебородова, артистов, наверное, позовем и поговорим.

И главный режиссер стал собираться на встречу. Засуетился и Иван Яковлевич, торопясь пока все не разошлись, решить-таки вопрос финансовой помощи его машине, заторопилась и Вероника Витальевна, которая кроме директорских дел имела и личную жизнь. Несмотря на то что разговор в кабинете главного режиссера, казалось бы ничем не кончился, но театр все участвующие покидали с ощущением, что разговор был не напрасен.

Там же, недалеко от театра стоял актер Андреев, который так и не отнес гитару домой, а продолжал ходить с ней по городу пока не пришло время его встречи с Аленой Игоревной, которая хотела с ним о чем-то поговорить.

Не замечал ли ты мой драгоценный читатель, как много мы разговариваем, как много от этих самых разговоров ждём, и как мало на самом деле от них зависит? Вот и моим героям хочется сегодня поговорить.

– Антон, привет! – прошептал у него кто-то над ухом, пока он терзал гитару, присев на бордюре. – Ты чего прямо здесь ждешь? Увидят же!

И молодая девушка подхватила его под руку и потащила подальше от театра, опасаясь слухов и досужих разговоров.

– Пойдем в пирожковую? – предложила Алена. – Очень есть хочется.

То ли Антон вспомнил слова своего друга о качестве хлебобулочных изделий в пирожковой, то ли взыграло в нем некое гусарство, но предложение о посещении пирожковой он с негодованием отверг.

– Пойдем лучше в одно чудесное местечко. – сказал он решительно. – Я угощаю.

Глава девятнадцатая

Как ты уже, наверное, догадался, мой дорогой читатель, Антон решил поразить девушку размахом и удалью, и лучшим для этого местом, было, несомненно, кафе Г`Раф. В этом ресторане было ему все знакомо и именно туда он увлекал Алену Игоревну. Забыл ли он о том, что там же проводит время его друг Руслан, который явно не хотел, чтобы ему мешали, или Антон был уверен, что тот уже должен был там свои дела закончить, но он шел туда, не задумываясь он возможных последствиях. Не задумывалась о них и Алена. Молодости свойственна некая беспечность и девушку в данный момент тревожили только два чувства: голод и опасение за некрепко державшийся на своем месте каблук. Впрочем, стоит ли винить Алену за это? Разумеется, нет! Она ведь и знать не могла о той опасности, что их подстерегает. Да и что это за опасность? – спросите меня вы. В самом деле, стоит ли переоценивать встречу двух друзей в ресторане? Не то теперь время, чтобы хвататься за шпаги и швырять друг другу в лицо перчатки при встрече, даже если встреча оказалось неожиданной. Можно занять столики в разных концах зала, можно сделать вид, что вы вовсе незнакомы, если общение вам в тягость. Разумеется, Руслан намекал на встречу с некой особой, которую он скрывал. Но за время их знакомства, Антон перевидал столько девушек Руслана, столько замужних дам и даже танцовщиц в стиле ню, что перестал уже обращать внимание и считал всякую таинственность излишней.

– Так, о чем ты хотела поговорить? – спросил Антон, чтобы за беседой скоротать время в пути.

Действительно, о чем же хотела поговорить Алена Игоревна? О московском режиссере? О своей роли в спектакле? О том, получается ли у неё эта роль или нет? О Руслане Алексееве и его мнимом, или не совсем, романе с актрисой Киреевой? Все это ведь совсем не важно. И для молодой девушки было неважно. А сам Антон Андреев? Разве могли его сейчас увлечь такие разговоры? И сколько бы ни щебетала Алена об искусстве, о театре и о своем представлении об этих, несомненно важных вещах, но и она, и её спутник понимали, что ради таких разговоров не стоит идти в хороший ресторан этим чудесным весенним вечером. О как мы прекрасно, возвышенно эгоистичны! Мы загораемся праведным гневом, видя несправедливость по отношению к современникам, мы умиляемся чужим детям в милюсеньких сарафанчиках, но счастливыми, по-настоящему счастливыми, нас делает наш эгоизм. И как бы не старались мои герои найти подходящий предмет обсуждения, их мысли были заняты друг другом.

– Я давно тебя хотела спросить Антон, – Алена остановилась посреди дороги и подняла глаза. – А почему ты не женат?

Сколько раз автору этих строк доводилось слышать подобный вопрос! И поверьте моему опыту, немалому опыту, в этом вопросе кроится больше подводных камней, чем в вопросе к обремененному семьей мужчине, а не женат ли он. А знаете почему? Да потому что на этот вопрос нельзя просто солгать! Не выйдет, сколько бы вы не старались и какую бы выдумку и изобретательность вы бы не проявили. Если хорошо прислушаться, то в этом невинном, казалось бы вопросе, можно услышать и зловещий звон обручальных колец, и сомнение в вашей мужской состоятельности и даже и скрипучее перо следователя контрразведки. Только общие фразы! Подойдет нейтральное "Не сложилось", печальное "Так вышло" тоже будет к месту. Главное не жалейте загадочных интонаций, и девушка сама додумает почему такой прекрасный человек, как вы, не нашел своего счастья. Но не вздумайте рассказывать ей историю своей несчастной любви или неудачного брака – раскусит вас быстрее полиграфа и никакие оправдания вам уже не помогут.

Впрочем, оставим же теперь эту прекрасную пару самих разбираться в вопросах семьи и брака и посмотрим, чем заняты остальные герои моего рассказа. И пусть течение этого самого рассказа перескакивает с одного персонажа на другого, но и время ведь неумолимо. Оно торопит нас вперед, мой благородный читатель, оно не дает нам возможности остановиться и созерцать, поскольку близка развязка и всюду мы хотим успеть.

Давай же заскочим с тобой на одну минуточку, туда, где мы оставили главного виновника этой бессмысленной кутерьмы. Он по-прежнему притулился за столиком в пирожковой и просит не выгонять его на улицу. Но как неумолимо течение нашей истории, также непреклонны работники общепита.

– На выход, молодой человек, или я позову охрану.

И вот уже бредет молодой перспективный режиссер по улицам города Лужска, смотрит по сторонам с недоумением и ненавистью, пытаясь понять, какими судьбами занесло его в этот трижды проклятый город.

– За что? – вопрошает он, подняв лицо к небу. Но не находит ответа.

А вокруг чужие люди, чужие лица, чужие спины и некого спросить.