Ралли Родина. Остров каторги

– Понимаю, – буркнул я. – Короче говоря, прошлое лучше не ворошить. Не встречаться со школьными друзьями…

– И бывшими девушками, – вставил Лама. – А еще хуже – с бывшими женами… Вот уж у кого-кого, а у них та-а-акой кармический след остается всегда…

Несмотря на странное настроение, я рассмеялся и с благодарностью посмотрел на Борю. Пожалуй, действительно не стоит горевать о том, что мы утратили связь с друзьями детства – куда важней, что в настоящем у нас есть друзья, способные словом и делом поддержать в трудную минуту.

* * *

1890

– Вы же только если писать про наш остров какие-то рассказы или книги будете, про меня не упоминайте, пожалуйста, – попросил Ракитин.

Они шли от повозки к зданию тюрьмы, куда Чехов попросил его отвезти.

Выслушав просьбу своего провожатого, литератор покосился в его сторону и полюбопытствовал:

– А почему, позвольте спросить? Думаете, покажу в плохом свете? Или мои произведения вам чем-то не нравятся?

– Да нет, произведения ваши я, конечно, люблю, – торопливо пояснил Ракитин. – Но они просто все такие…

– Иронично-саркастические? – пришел на помочь Чехов.

– Ну что-то такое, да, – подумав, согласился офицер. – Не хочется стать одним из ваших… персонажей, ну, который будет… такой же.

Возле входа в кандальную дежурили двое солдат. Завидев Чехова, один расплылся в улыбке, толкнул другого и что-то быстро сказал. Тот, одарив литератора и его спутника хмурым взглядом, полез в карман и передал товарищу некую мелочь, которую улыбчивый сразу же спрятал за пазуху.

«Деньги?» – озадачился Чехов.

Будто прочтя его мысли, первый солдат весело воскликнул:

– Здравствуйте, Антон Павлович! А мы с товарищем поспорили как раз на папиросу, Чехов ли это приехал или нет.

– Вы, судя по улыбке, выиграли? – спросил литератор.

– Ага! – охотно подтвердил довольный солдат.

– Что ж, тогда поздравляю, – сказал Чехов, кивая победителю.

– Спасибо! – сияя, поблагодарил тот. – Кабы не вы…

– Хорош уже, – строго произнес Ракитин, не дав солдату договорить. – Вы тут кандальную охраняете или в игры играете? Может, будете спорить, какой заключенный сбежит раньше прочих?

Пристыженные, солдаты потупились.

– Как дети малые, ей-богу… – проворчал Ракитин, качая головой.

Он достал из сумки сложенный вдвое лист и протянул его улыбчивому солдату, который теперь был едва ли не мрачней своего угрюмого товарища:

– Удостоверение смотреть будете?

– Так мы же вроде знаем, кто… – Улыбчивый показал на Антона Павловича, но под осуждающим взглядом Ракитина снова поник и умолк, не закончив фразу.

– Проверять надо всех, – процедил офицер. – А иначе можно вообще без вас обойтись.

Продолжая что-то ворчать себе под нос, он все-таки вручил весельчаку-солдату удостоверение литератора, выписанное Корфом. Оба надзирателя, сомкнувшись плечами, стали читать бумагу. Потом хмурый сказал:

– А позволите вопрос, ваше благородие?

– Позволяю, спрашивай, – кивнул Ракитин.

– А Сонька Золотая Ручка, она же Софья Блювштейн – она может считаться политической?

– С чего бы вдруг? – удивился офицер. – Обычная воровка… ну, точней, не обычная, конечно, но именно воровка… В общем, давай сюда удостоверение и веди нас внутрь, Соньку показывай.

С раздражением вырвав бумагу из рук солдата, Ракитин без приглашения вошел в казарму.

– Пройдемте, Антон Павлович, – с опаской посмотрев офицеру вслед, сказал угрюмый. – Посмотрите на госпожу Блювштейн, на других заключенных…

Чехов кивнул. Он немало слышал про Софью, еще находясь в столице: тогда любой, кто знал про эту находчивую и хитрющую барышню, считал должным сообразить каламбур на ее счет. Как только не звали госпожу Блювштейн – от «особы опасной» до «кандально известной». Сам Чехов от шуток насчет Соньки воздерживался, но с каждым ее упоминанием все более укреплялся в мысли, что просто обязан встретиться с легендарной преступницей. Именно поэтому, едва забрав у барона Корфа удостоверение, Антон Павлович сказал Ракитину, что хочет ехать к госпоже Блювштейн. Молодой офицер попросил день, чтобы обо всем договориться, и следующим утром уже повез литератора в Александровскую тюрьму.

Стоило шагнуть через порог, и в нос ударил резкий отвратный запах. Почуяв его, Чехов скривился. Он, конечно, морально готовился к худшему, но зловоние превзошло самые смелые его ожидания.

– Мы к Соньке прямиком или сперва на других посмотрите? – не обращая внимание на выражение лица Антона Павловича, спросил угрюмый надзиратель.

– Давайте все по порядку, – закрывая рот и нос рукавом в надежде хоть как-то защититься от царящих в тюрьме ароматов, сказал литератор.

– Попахивает? – с пониманием осведомился угрюмый.

– Не то слово, – буркнул Чехов.

– Это вы еще летом приехали, – ухмыльнулся весельчак. – Тут хоть какой-то воздух свежий. Зимой мы на все замки заперты, дышать нечем, ей-богу…

– И вот они все время в этом всем находятся? И зимой, и летом?

– Ну а то как же? – пожал плечами весельчак. – Куда ж их отсюда девать? Это ж кандальная, а не обычный корпус.

«Бедные люди», – подумал Чехов, оглядываясь по сторонам.

Пока что они находились в своеобразном «предбаннике» – там, где вновь прибывших беглецов строго досматривали надзиратели. Антон Павлович отыскал взглядом Ракитина; офицер стоял за прикрытой решетчатой дверью и о чем-то говорил с еще одним солдатом, который с интересом рассматривал удостоверение Чехова.

– Говорят, Ландсберг обещал какую-то проветриваемую тюрьму сделать, – вдруг сказал угрюмый. – Как в Европах…

– Ландсберг-то хочет, – фыркнул весельчак, – только Кононович что-то не торопится ему разрешать.

– А Ландсберг у вас тут, почитай, главный инженер острова? – спросил Чехов.

– Карл Христофорович-то? Ну дык… да. Все строительство, считай, на нем, с тех пор, как Владимир Осипович островом начальствует… они и прибыли-то, кажется, в одно время примерно…

– Да не мели, – поморщился весельчак. – Раньше Осипович приехал, Ландсберг уже потом…