Приключения Каляевских Охламонов. Совершенно невероятная история, основанная на реальных фантазиях

Приключения Каляевских Охламонов. Совершенно невероятная история, основанная на реальных фантазиях
Максим Грудин

С 1987 года Максим Грудин отбыл 10 лет среднего образования в школе №185 Дзержинского (впоследствии частично Центрального) района, куда попал благодаря фиктивной прописке по микрорайону улицы Каляева и ближайших окрестностей Большого Дома. Боясь разоблачения, придумал себе происхождение из ленинградской подворотни, в которое со временем поверил и сам. Чтобы завоевать авторитет в школе, примкнул к пацанской группировке «Каляевские Охламоны», которую с течением времени возглавил.

Приключения Каляевских Охламонов

Совершенно невероятная история, основанная на реальных фантазиях

Максим Грудин

© Максим Грудин, 2024

ISBN 978-5-0064-4601-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Максим Грудин

Воображаемый художественный роман

ПРИКЛЮЧЕНИЯ КАЛЯЕВСКИХ ОХЛАМОНОВ

(совершенно невероятная история, основанная на реальных фантазиях)

Данный роман написан по некоторым материалам предполагаемого прошлого. Персонажи вымышленные, но обстоятельства, в которые попадают герои, имеют историческую основу. Это не научный труд, а художественное произведение про обычных людей в необычных обстоятельствах. Предлагаемый к визуализации контент носит развлекательный характер и основан на личных воспоминаниях с фантастическими элементами. Все возможные совпадения случайны. Целей, оскорбить или унизить кого-либо, нет и быть не может. Вся ответственность за возможные домыслы после прочитанного возлагается на умственное и морально-нравственное развитие каждого конкретного читателя (зрителя).

– Тогда, когда вокруг тишина, и стоит поздняя ночь, как сейчас, я говорю себе, что весь наш мир, все, о чем мы думаем, приятное, обыкновенное и разумное – все это похоже на большой кожаный мяч, наполненный воздухом. Только в некоторых местах кожа эта протерлась почти насквозь. В местах, где… где границы очень тонкие. Понимаешь меня?

– Да, – сказал Фарнем. Он совсем не понимал констебля Веттера.

– И тогда я думаю, что Крауч-Энд – одно из таких мест с тонкими границами.

Стивен Кинг

1

Хотя эта история произошла много лет назад, я до сих пор помню ее так, как будто бы это было вчера. Но на самом деле уже прошло более 30 лет. На дворе стоял май 1991 года, наш город назывался Ленинградом, улица носила имя революционера Ивана Каляева, а меня и моих друзей считали безнадежными охламонами.

Надо сказать, что мы не сильно и расстраивались. Один прохожий сказал нам, что охламоны – это люди романтические, веселые и бесшабашные, которые думают только о достижении своих сиюминутных целей, но не просчитывают возможные последствия. А потом добавил:

– У нас самый главный охламон Мишка Горбачев.

– Почему? – спросили мы.

– Потому что вначале хотел сделать что-то хорошее, но не знал, что именно. Это из-за него мы сейчас так весело живем. А через пару лет будет еще веселее. Запомните, ребята: эта страна дурачков. Когда вы вырастете, вы тоже будете дурачками. Вообще-то, вы и сейчас уже дурачки.

– Мы не дурачки, мы охламоны, – наш ответ был гордым и честным. После него прохожий пошел на Некрасовский рынок, где вещи перепродавали втридорога, так как была великая эпоха тотального дефицита, а мы вернулись в наш двор дома номер 14, где в очередной раз дали слово никогда не разговаривать с незнакомцами. Правда, дольше недели мы опять не продержались.

Теперь самое время объяснить, кто такие мы. Мы были компашкой веселых сорванцов из одного двора и учились в 7-А классе 185 школы Дзержинского района. Нас было пятеро: Стасик Тимин, Пашка Корольков, Димас Бороздин, Таня Коковицына и я, ваш скромный рассказчик. Учителя не любили нас за легкую неуправляемость и тягу к приключениям вместо уроков. Собственно, именно они обозвали нас охламонами, но мы приняли этот титул с гордостью. Пашка провозгласил нас Братством Каляевских Охламонов. Это был наш большой секрет. Чтобы взрослые не догадались о внезапно тайном обществе, Стасик предложил использовать в повседневных разговорах слово «мотаться» для зашифровки наших уличных занятий. Через какое-то время вся школа начала говорить о каких-то неуловимых мотальщиках и их странных, но веселых играх. Например, в Вечного пионера. Это было очень просто. Мы подходили на улице к какому-нибудь школьнику младшего возраста и спрашивали его:

– Ты пионер?

– Пионер, – раздавался испуганный ответ.

– Ну, тогда оставайся им вечно! – говорил Пашка, доставал из своего кармана красный галстук и затягивал его на шее невезучего мальчугана, так несвоевременно оказавшегося у нас на дороге. Разумеется, все это было понарошку. Ни один из пацанов, попадавшихся в наши руки, не пострадал. Чувство юмора в те времена у всех было отменно-черное.

Иногда мы пытались делать познавательные викторины. Однажды Димас предложил спросить у пенсионерок, когда всех доставшего Ленина уберут с Красной площади. После уроков мы пошли на бульвар с кленами, которыми в те годы пытались разбавлять серый цвет казенных стен улицы Каляева. На скамейках чинным рядком расселись микрорайонские бабушки. Мы подходили к каждой из них и гвоздили между глаз острым вопросом. Старухи ругались и обещали надрать нам уши, а одна из них, самая вредная и с кривым носом, со всего размаха ударила меня своим костылем по спине. Я сказал, что народ, видимо, еще не готов к серьезным разговорам о прошлом. Стасик завелся – он был у нас самым вспыльчивым – и пообещал страшно отомстить за наше унижение. Пашка сказал, что воевать с ветхими женщинами – дело неблагородное. Димас с ним согласился, а Таня в очередной раз напомнила, что мы дурачки и она не понимает, зачем с нами связалась. Мы посмеялись и забыли об этом. Но вредные бабки пожаловались на нас в РОНО (Районный Отдел Народного Образования), и оттуда строго потребовали принять меры. Учителя и завучи каждый день после работы патрулировали улицы района, но поймать за руку никого не смогли. Мы втихомолку хихикали над своими педагогами, чем вызывали с их стороны усиливающееся раздражение.

Тем не менее, одна учительница относилась к нам хорошо. Ее звали Зябликова Алла Павловна, она была главной по воспитательной работе и однажды разглядела наши скрытые таланты. У меня была врожденная грамотность, поэтому я хорошо писал школьные сочинения. Стасик, когда хотел, здорово разбирался в математике, Пашка был отличным спортсменом-дзюдоистом, Димас мастерски рисовал комиксы, а Таня занималась в музыкальной школе хорового пения. Поэтому, несмотря на наши уличные проделки и порой недетские шалости, Алле Павловне всегда удавалось отстоять на педсоветах особенности нашего индивидуального развития.

Однако, несмотря на такую серьезную моральную поддержку, в школе прописались два педантичных и узко мыслящих персонажа, которые нас терпеть не могли. Самым большим нашим недругом была новая 35-тилетняя англичанка и одновременно классная руководительница Валерия Евгеньевна Чернова. С ней заодно была понемногу сходящая с исторической сцены пионервожатка Ксения Жеребцова по прозвищу «Ксюша Лошадь» в возрасте 33-х годиков. Именно две этих тетеньки, истомленные отсутствием мужей и собственных детей, с особенным рвением добровольно дружинили в проходных дворах и детских площадках, отлавливая свободно гуляющих детишек и сдавая их на учет в детскую комнату милиции. Их антипатия и постоянная готовность к административным козням в наш адрес вынуждали относиться к ним настороженно и усиливать дворовую конспирацию.

Итак, действующие фигуры были расставлены, декорации нарисованы. В воздухе явно пахло грозой. Она надвигалась, мы это чувствовали. Впечатлительному Димасу приснился кошмарный сон, по мотивам которого он нарисовал комикс с очень странным названием: «Ужас ленинградской подворотни». Таня сфальшивила на ответственной репетиции хора. Я попался на небольшой краже сборной модели самолета с кооперативного лотка у станции метро «Красногвардейская». Стасику и Пашке грозили «неуды» за поведение по итогам года. Вот такая была тревожная обстановка на улице Каляева, когда над ней нависла зловещая тень Сергея Аристарховича Трабера, широко известного в узких кругах по прозвищу Антиквар.

Но я все же постараюсь рассказывать обо всем по порядку.

2

1 мая на улице Каляева открылся первый кооперативный комиссионный магазин. Мы, ведомые любопытством и тягой ко всему новому, его тут же посетили, где увидели множество старинных вещей, картин и икон. Нам это было скучно, потому что для взрослых, поэтому мы собрались уйти в полном разочаровании. Мы, конечно, хотели увидеть магазин игрушек.

– Ндаааа, как-то тухло… – протянул Стасик, окидывая взглядом полки, заставленные религиозным маразмом.

Однако заведующего этой новой лавкой, улыбающегося и говорливого мужчину 40 лет от роду, не смутила негативная реакция. Он широко развел руки в стороны и пригласил нас заходить к нему чаще. Я не очень хорошо помню, что именно он сказал, но смысл его речей был следующий:

– Ребят, я хороший и совсем не тухлый, игрушки у меня тоже бывают. Просто я не знаю заранее, что и когда мне принесут на продажу. Поэтому вам самим надо стремиться к тому, чтобы вовремя успеть приобрести себе хорошую и полезную вещь. Иначе она уйдет другому, никто ее держать под прилавком не будет, у меня не социалистический магазин. А в жизни есть главное правило: чтобы добиться успеха, надо оказаться в нужное время в нужном месте.

После того, как он снабдил нас этой ценной мудростью – хотя, если честно, мы плохо поняли, что такое социалистический, но Пашка тут же шепотом объяснил, что это значит беспонтовый – хозяин расставил перед ними коробки жвачек «Турбо», «Лазер», «Финал 90» и «Дональд Дак». А потом сказал, что в честь открытия магазина каждому бесплатно по одной в подарок.

Сказать, что мы были потрясены – это значит не сказать ничего. Мы были настолько очарованы предложением, что набросились на баббл-гамы как папуасы на бусы. Чтобы вы понимали: это сейчас в магазинах можно купить все, что угодно, были бы деньги. А тогда за фирменные иностранные жовки можно было продать душу. Наверное, тогда мы это и сделали. Хотя нет, души мы продали еще в 3-ем классе. Тогда, осенью 1987 года в школу приехала американская делегация. Учителя говорили, что они приехали по обмену опытом. Поэтому вести себя с ними надо вежливо и предупредительно, как и подобает советским пионерам. Кроме этого, можно подарить им поделки из подручных материалов, например, гербарий Таврического сада. Также разрешалась какая-нибудь побочная продукция отечественного военного машиностроения: часы, карманные фонарики или заводные тепловозики. Брать же от иностранцев что-либо взамен категорически запрещалось, напротив, от любых подарков следовало немедленно отказываться с гордо поднятым носом. Однако ушлый Пашка во время нашего Совета Братства на Штабе – что это такое я расскажу чуть-чуть позже – объяснил, что нам нельзя упускать такой шанс. Если учителя сказали обмен, значит, мы тоже должны с этого что-то получить, а иначе это не обмен. А если бы это не было обменом, то учителя бы этого и не говорили, старших надо слушать и делать так, как они говорят. Здесь Пашка ехидничал, но нам это понравилось. Димас сказал, что Пашкины слова логичны и могут быть руководством к действию. Стасик оттопырил большой палец правого кулака, что означало:

– Я в деле!

Дело состоялось на следующий день. Мы подкараулили американцев на втором этаже у школьной столовки и впарили им старые перфокарты советских ЭВМ. Димас разрисовал их профилями Ленина, а я художественно добавил подписи «Peace», «Friendship» и «USA». Штатники обалдели от таких подарков, однако, к их чести, быстро сообразили, что к чему, голливудски рассмеялись и принялись одаривать нас ответными сувенирами. Мы собрали отменный урожай ластиков, баббл-гамов и карандашей. А мне досталась потрясающая ручка, белая с темно-зеленой надписью. Я не помню, что именно было написано, скорее всего, какая-то реклама, но дело было не в ней, а в прищепке-клипсе. Эта деталь ручки была совершенно фантастической. Она была сделана в форме рукава стильного пиджака, который оканчивался указующим перстом. Представить себе такое изделие легкой промышленности было невозможно даже в самых смелых фантазиях. Тем не менее, оно оказалось в моих руках и задержалось на несколько лет, пока я зачем-то не отломал клипсу. Но и после этого американский указательный палец оставался со мной до конца школы, видимо, ожидая того момента, когда я верну его на Родину для починки. Такая возможность скоро появилась, потому что с 1992 года начались поездки в Англию и США по школьному обмену. Правда, ни меня, ни других Охламонов в них не взяли. У нашей директрисы Эльвиры Модестовны Гнусь была долгая и нехорошая память. Она не забыла, как мы протягивали дрожащие от вожделения руки к щедрым заокеанским друзьям. Тогда нас это не расстраивало, по телевизору говорили, что вся страна стоит с протянутой рукой. Мы не видели причин выбиваться из общего строя.

В общем, 1 мая 1991 года мы увлеченно запустили пальцы в коробки, выставленные на витрину нового магазина. И в этот момент раздался рассудительный голос Коковихи:

– Мальчики, вы что, совсем с дуба рухнули? У чужих людей брать ничего нельзя, это железное правило на все времена. Неужели вы забыли цыганские страшилки о лезвиях и иголках в продуктах питания?

Услышав это, Король… ах да, я же не успел рассказать о наших прозвищах. Как и положено каждой уважающей себя уличной команде мы придумали себе оперативные псевдонимы. В основном они произошли от фамилий, поэтому нетрудно догадаться, кто стал Королем, а кто Коковихой. Причем последнюю зачастую именовали Свирепой, иронически намекая на ее тягу к острым словцам, которыми она то и дело награждала учителей и одноклассников. Я, понятное дело, стал Корешем, потому что в те годы носил фамилию Корешков. Меня это устраивало, хотя я немного завидовал Пашкиным выдающимся предкам, передавших ему столь почетное погоняло. Димасу повезло меньше, он стал сомнительной Бороздой. Мы как могли его успокаивали, говоря, что на фоне имевшихся в нашем классе Шири, Петуха, Шпрота, Сардельки и Оленеводы он смотрелся вполне выигрышно. Димас благодарно кивал, но потихоньку копил злобу, мы это чувствовали, поэтому старались называть его по кличке как можно реже. Все же он был один из нас. А что касается Стасика, то он вообще зашифровался в Тиму, чем страшно гордился. Он говорил, что теперь сможет смело отбирать деньги у младших классов, так как они не знают, как его зовут по-настоящему и жаловаться будут на Тиму, а у него совсем другое имя. Конечно же, умная Таня пресекла его горячечные фантазии, объяснив, что если он будет грабить малышей, то милиция вычислит его по фотороботу. Кроме этого, он тут же будет изгнан из Братства Охламонов, потому что мы не бандиты и ни к кому не лезем, а просто защищаем право жить так, как нам хочется. Таню поддержали все, и Стасик временно перестал думать о преступной карьере. Как мне сейчас думается, он просто испугался слова «фоторобот», вообразив себе, что в нашей милиции уже есть киборги вроде Робокопа. О наличии последнего мы уже знали, подсматривая в щелочки кооперативного видеосалона на Салтыкова-Щедрина.

Таким образом, Таня была умна и в очередной раз пыталась оградить нас от ненужных приключений. Но завмаг оказался проворнее и тут же предложил познакомиться. Он сказал:

– Меня зовут Сергей Аристархович Трабер. Я приехал из Мариуполя и хочу с вами дружить.

– А что такое Мариуполь? Где это вообще? – спросил Стасик.

– Это такой город на Азовском море. Два года назад назывался Жданов, может быть слышали?

– Неа, – Стасик явно бравировал своим географическим невежеством, чем заставил слегка покраснеть меня и Димаса.