Васька Красный

– Чего там? Так и будет…

– Как же!..

– Так, говорю, и будет… Ежели ты хочешь – обвенчаемся.

– Чего-о?! – воскликнула Аксинья, глупо хлопая глазами.

– Обвенчаемся, – с каким-то беспокойством повторил Васька.

– Мы с тобой?

– Ну да…

Аксинья громко засмеялась. Качаясь на стуле, она взялась за бока и то смеялась густо, басовыми нотами, то взвизгивала, что было совершенно неестественно для неё.

– Чего ты? – спросил Васька, и опять что-то голодное явилось в его глазах. А она всё хохотала. – Чего ты? – спрашивал он её.

Наконец, кое-как сквозь смех и визг, она высказалась:

– Насчёт венчанья… Разве это можно? Да я и в церкви-то три года не была… Чудак!

Ишь, нашёл жену! Детей не ждёшь ли от меня?

Мысль о детях вызвала у неё новый взрыв искреннего хохота. Васька смотрел на неё и молчал…

– Да и разве я поеду с тобой куда-нибудь? Ишь ты… тоже. Ты завезёшь меня да и убьёшь где-нибудь… Ведь ты мучитель известный.

– Ну, молчи уж! – тихо сказал Васька.

Но она стала говорить ему о его жестокости, вспоминая разные случаи.

– Молчи! – просил он её, а когда она не послушалась, он хрипло крикнул: – Молчи, говорю!

В этот вечер они не говорили больше. Ночью у Васьки был бред; из широкой груди его вырывался хрип, вой. Васька скрежетал зубами и размахивал в воздухе правой рукой, иногда ударяя ею себя в грудь.

Аксинья проснулась, встала на ноги у постели и долго со страхом смотрела в его лицо.

Потом разбудила его.

– Что ты это? Домовой тебя душил, что ли?

– Так, привиделось!.. – слабо сказал Васька. – Дай-ка водицы.

Выпив воды, он помотал головою и объявил:

– Нет, не открою я заведения… лучше торговлей займусь… А заведения не надо…

– Торговля… – задумчиво сказала Аксинья. – Н-да… лавочку открыть – это хорошо.

– Пойдёшь со мной, что ли? – убедительно и тихо спросил Васька.

– Да ты никак всурьёз спрашиваешь? – воскликнула Аксинья, отодвигаясь от кровати.

– Аксинья Семёновна! – звенящим голосом сказал Васька, приподняв голову с подушки. – Вот тебе…

И замолчал, взмахнув рукой в воздухе.

– Никуда я с тобой не пойду… – решительно мотая головой, заговорила Аксинья, не дождавшись от него слов. – Никуда!

– Захочу – пойдёшь… – тихо сказал Васька.

– Ни-икуда не пойду!

– Только – не хочу я так… А ежели захотел бы – пойдёшь!..

– Нет уж…

– Да, чёрт! – раздражённо крикнул Васька. – Ведь вот ты со мной канителишься… шевыряешься тут… чего же?

– Это другое дело… – резонно сказала Аксинья. – А чтобы с тобой жить – нет! боюсь я тебя… очень уж ты злодей!

– Эхма! Что ты понимаешь?! – зло воскликнул Васька. – Злодей! Дура ты… Думаешь – злодей, так и всё тут? Думаешь – легко, если злодей?

Голос у него оборвался, и Васька помолчал немного, растирая грудь здоровой рукой.

Потом тихо, с тоской в голосе и страхом в глазах, снова заговорил:

– Что уж вы… очень? Ну, злодей… так разве весь человек в этом? Чего у меня спрашивали?.. Пойдём, Аксинья Семеновна!

– И не говори про это! Не пойду… – упорно стояла на своём Аксинья и подозрительно отодвигалась от него.

Опять оборвался их разговор. В комнату смотрела луна, и от её света Васькино лицо казалось серым. Он долго лежал молча, то открывая, то закрывая глаза. Внизу – танцевали, пели, хохотали.

Раздался сочный храп Аксиньи; Васька глубоко вздохнул.

Прошло ещё дня два, и хозяйка устроила Ваське место в больнице.

Приехал за ним больничный фургон с фельдшером и служащим. Ваську осторожно свели сверху в кухню, и там он увидел всех девиц, столпившихся у двери в комнату.

Лицо его перекосилось, однако он ничего не сказал им. Они смотрели на него сурово и серьёзно, но по их глазам нельзя было бы определить, что они думают при виде Васьки.

Аксинья с хозяйкой надевали на него пальто, и все в кухне тяжело и хмуро молчали.

– Прощайте! – вдруг сказал Васька, наклонив голову и не глядя на девиц. – Про… прощайте!

Некоторые из них молча поклонились ему, но он не видел этого; а Лида спокойно сказала:

– Прощай, Василий Мироныч…