Женщина с голубыми глазами

– Тайно промышляли, значит? Незарегистрированно? Бывает! Желаете быть на счету? Это хорошо… безопаснее, – становясь смелее в своих поползновениях, ободрил её Зосим Кириллович.

– Да я ещё впервой… – окнула дама и смущённо опустила глаза вниз…

– То есть как впервой? Не понимаю, – повёл плечами Подшибло…

– Только ещё хочу… Первый раз. На ярмарку приехала, – объясняла дама тихим голосом и не подымая глаз.

– Вот оно что! – Зосим Кириллович, отняв руку от её талии, отодвинул свой стул и несколько смущённо откинулся на его спинку.

Помолчали…

– Вот оно как… Да… это вы… что же? Нехорошо ведь… Трудно… То есть, конечно…

Но всё-таки… странно! Я, признаться, не понимаю… как это вы решаетесь. Если, действительно, правда…

Опытный полицейский, он видел, что действительно – правда: она была слишком свежа и порядочна для женщин известной профессии. У ней не было тех характерных признаков продажности, которые необходимо отпечатлеваются на женской физиономии и жестах даже после ничтожной практики.

– Ей-богу, правда! – вдруг доверчиво склонилась она к нему. – На такое поганое дело иду – и стану я врать. Чего уж? Просто надо вести дело. Видите что – вдова я. Овдовела – муж-от лоцман, утонул в апреле в ледоход. Дети у меня, двое, – сын девяти годов да дочь семи.

Достатков-то нету. Родных тоже. Сирота я взята была. А его, покойниковы, родные далече. Да и нелюбимая я ими… Как они достаточные, а я вроде нищей пред ними. Толкнуться-то некуда.

Работать бы, конечно. Да много денег надо мне, не выработаешь с эстоль. В гимназии сын-то.

Конечно бы хлопотать, чтобы без платы, но куда же мне, бабе? А сын-то, мальчонка… такой, знаете, умница… Жалко отрывать-то от ученья… Тоже и дочь… и ей чего ни то надо дать. А работой-то такой, ежели честной… много ли её? Да и сколько добудешь? И чего работать опять же? Кухарка ежели… то, конечно… пять рублей в месяц… Не хватит! Никак не хватит! А на этом деле – ежели кому счастье – сразу можно окормиться на год. Прошлую ярмарку наша же одна женщина четыреста с лишком схватила! Теперь за лесника вышла с деньгами-то, и барыня себе.

Живёт… А ежели стыд… конечно, зазорно… Но только… и то ведь рассудите… Судьба, значит… Всегда уж судьба. Пришло вот мне на ум такое дело – так, значит, и надо – указание это мне от судьбы… И удастся оно – хорошо… не удастся, а только муку да позор приму… тоже судьба. Да…

Подшибло слушал её и понимал всё до слова, ибо у неё говорило всё лицо. Было в нём сначала что-то испуганное, а потом оно стало просто, сухо и решительно.

Зосиму Кирилловичу сделалось скверно и чего-то боязно.

«Попадись такой ведьме в руки дурак… всю кожу она с него сдерёт и всё мясо до костей снимет», – формулировал он свой страх и, когда она кончила, сухо заговорил:

– Я-с тут ничего не могу. Обратитесь к полицеймейстеру. Это полицеймейстера дело и дело врачебной инспекции. А я ничего не могу…

И ему захотелось, чтоб она ушла скорее. Она тотчас же поднялась со стула, наклонилась и медленно пошла к двери. Зосим Кириллович, плотно сжав губы и сощурив глаза, смотрел ей вслед, и ему хотелось плюнуть ей в спину…

– Так к полицеймейстеру мне, говорите? – дойдя до двери, оборотилась она… Её голубые глаза смотрели решительно и невозмутимо. А поперёк лба легла суровая, глубокая складка.

– Да, да! – торопливо ответил Подшибло.

– Прощайте! Спасибо вам! – И она ушла.

Зосим Кириллович облокотился на стол и минут десять сидел, насвистывая что-то про себя.

– Экая скотина, а? – вслух произнёс он, не поднимая головы. – Тоже – дети! Какие тут дети? Х-ха! Этакая гадина!

И опять долго молчал…

– Но и жизнь тоже… если всё это правда. Верёвки вьёт из человека, можно сказать…

Н-да… Сердито обращается.

И, ещё помолчав, резюмировал всю работу своей мысли тяжёлым вздохом, решительным плевком и энергичным восклицанием:

– А и погано ж!

– Что прикажете? – вернулся в дверь дежурный чин. – А?

– Что прикажете, ваше-скородие?..

– Пошёл во-он!

– Слушаю-с.

– Осёл! – пробормотал Подшибло и взглянул в окно…

Кухарин всё спал ещё на сене… очевидно, дежурный забыл разбудить его…

Но Зосим Кириллович забыл о своём гневе, и вид свободно развалившегося солдата не возмутил его нимало. Он чувствовал себя испуганным чем-то. Пред ним в воздухе стояли голубые, спокойные глаза женщины и решительно смотрели ему прямо в лицо. Он чувствовал тяжесть на сердце от их упорного взгляда и некоторую неловкость…

Взглянув на часы, он поправил портупею и пошёл вон из канцелярии, глухо проговорив:

– Чай, встретимся еще… Наверное уж.

II

И действительно, встретились.

Как-то раз вечером, стоя в наряде у Главного дома, Подшибло заметил её шагах в пяти от себя. Она двигалась по направлению к скверу своей медленной плывущей походкой, упорно глядя куда-то вперёд себя голубыми глазами, и во всей её фигуре, высокой и стройной, в движениях бюста и бёдер, в серьёзном покорном взгляде было что-то, отталкивавшее от неё; чересчур покорная, фатальная складка на лбу, ещё более резкая теперь, чем в первую встречу, портила её большое, полное русское лицо, делая его резким.

Зосим Кириллович покрутил ус, дал простор некоторой игривой мысли, сразу зародившейся в его уме, и решил не терять из вида эту женщину.

«Ах ты, крокодил! Подожди…» – мысленно послал он ей вслед многообещающее восклицание.

И минут через пять уже сидел с ней рядом на одной из скамеек сквера.

– Не узнаёте? – улыбаясь, спросил он.

Она подняла на него глаза и спокойно смерила его ими.

– Нет, помню. Здравствуйте, – тихо, подавленным голосом сказала она, но не протянула ему руки.

– Ну что, как? Выхлопотали себе книжку?

– Вот! – И она стала шарить в кармане платья, всё с той же покорной миной.

Это несколько смутило полицейского.