Фальшивая монета

Яковлев. Врёшь! И – нарядилась? Ты… (Схватил её за плечи, она его отталкивает.)

Кемской(подошёл). Послушай, Яковлев, это – невозможно. Ты сам виноват, ты стар, она – молода. Ты поселил тут… разных… Наташа тоже молода и неопытна…

Яковлев. Позвольте…

Кемской. Нет, подожди, я говорю, я! Я хотел семейно и тихо всё это… Это – мой дом. Я стар, мне нужен покой. Ты должен считаться с этим, а ты… Тут Наташа…

Яковлев. Наташа – кто?

Кемской. То есть – как это – кто?

Яковлев. Она – дочь моя? Моя дочь?

Кемской. И… и что же?

Яковлев. А – вот это самое! Моя?

(Полина стоит у окна, смотрит на них.)

Кемской. Ты, кажется, выпил?

Яковлев. Выпил? Да! Яду выпил!

Кемской. Послушай, что же это? Ты – добрый человек, и я – добрый. И вот, у нас нехорошо.

Яковлев. Что – нехорошо?

Кемской. Ты не можешь прилично устроить семью. И всем с тобой скучно, тяжело…

Яковлев. А если я вас, барин, к чертям пошлю, к самым отдалённым, а?

Кемской(выпрямился, смотрит грозно, – а беспомощен и жалок). Свинья ты, братец…

(Наташа на лестнице, Глинкин – сзади её, ступеней на пять выше, очень растерянный.)

Яковлев(яростно). Свинья, а вам – братец? Как же это, а? Хэ-хэ! Как же-с?

Кемской(падая на стул). Ты… я не знаю что!..

Наташа(Яковлеву). Вы не смеете так грубо говорить с моим отцом…

Яковлев(отшатнулся). Что? С кем?..

Наташа. Вы знаете, что он – мой отец…

Кемской(вскочил, кричит). Наташа – зачем? О, боже мой! Это я должен был сказать – я! Я ждал момента… Это надо было сказать торжественно. Я готовился ко дню твоего рождения. А не в такую минуту, когда скандал, чужие люди кругом… и – вообще. Нужно шампанское! И подарок тебе…

Яковлев(презрительно). Старый дурак.

Наташа. Не смейте, вы!..

Кемской. Ты слышишь, Ната? Вот что ты сделала!

(Яковлев стоит у буфета и смеётся рыдающим звуком. Полина тихо подвигается к нему. Бобова, Ефимов, Клавдия – смотрят из двери. Глинкин у лестницы, взбивает волосы: у него вид человека, готового совершить подвиг.)

Наташа(гладя голову отца). Как это грустно всё, как нехорошо…

Кемской(с отчаянием). Но ты сама виновата, что нехорошо! Я так обдумал всё… так внушительно… Сказать должен был я! Тогда всё было бы иначе. Был бы праздник.

Наташа. Молчите, отец.

Кемской. Я двадцать лет думал о том, как это будет.

Наташа. Вы слишком долго думали.

Кемской. И вот ты, дочь моя, отняла у меня лучший день жизни! Это – ужасно! Это… совершенно непоправимо…

Наташа. Весь город знает о том, что я – ваша дочь.

Яковлев(орёт). Да! Весь! И я знал! знал! Всегда! Ха-ха-ха!

(Неожиданный крик его испугал всех. Молчание, слышен шёпот.)

Бобова(шепчет громко). О, господи… Жалость какая…

Наташа(ей). Ты – иди вон! И чтобы носа твоего не видела я здесь…

Бобова. За что?

Яковлев. Позвольте! Я здесь – кто?

Наташа. Вон!

Бобова. Ладно. Иду. (Кемскому.) О векселе-то не забудьте, барин. А вы, Наталья, – уж не знаю, как вас величать по батюшке… Вы моих уточек ели, да! Это не папаша стрелял, а я покупала, на мои бедные деньги, да-с! Не из лесу утки, а – с базара. (Идёт в кухню.) Прощай, Полина Петровна! Сожрут они тебя, как уточек моих сожрали…

Кемской(держа дочь за руку). Какой ужас… Ты не знаешь, как всё это больно мне. Вычеркнут лучший день моей жизни…

Наташа(поднимая его). Идёмте.

Полина(дотрагиваясь до плеча Яковлева). Послушай…

Яковлев(отскочив от неё). Ты! Прочь! Змея! Кто ты мне? Все – прочь! Теперь – я сам…

Полина(кланяясь). Прощайте, добрые, люди… хорошие люди… (Идёт.)

Яковлев. Куда?

(Полина остановилась, смотрит на него.)