Бывшие люди

– А, ты уснул, Филипп? Ну… спи! Покойной ночи… Завтра я всё это разъясню тебе, и ты убедишься, что ничего не надо запрещать себе… А теперь спи… если ты не умер…

Он вышел, сопровождаемый молчанием, и, придя к своим, объявил:

– Уснул… или умер… Не знаю… Я н-немножко пьян…

Тяпа еще более согнулся, осеняя свою грудь крестным знамением. Мартьянов молча поежился и лег на землю. Объедок стал быстро возиться на земле, вполголоса, злым и тоскливым тоном говоря:

– Чёрт вас всех возьми!.. Ну, умер! Ну, что же? Меня-то… мне зачем знать это? Зачем мне об этом рассказывать? Придет время – я сам умру… не хуже его… Не хуже я других.

– Это верно! – громко говорил ротмистр, грузно опускаясь на землю. – Придет время, и все мы умрем не хуже других… ха-ха! Как мы проживем… это пустяки! Но мы умрем – как все. В этом – цель жизни, верьте моему слову. Ибо человек живет, чтоб умереть. И умирает… И если это так – не всё ли равно, как он жил? Мартьянов, я прав? Выпьем же еще… и еще, пока живы…

Накрапывал дождь. Густая, душная тьма покрывала фигуры людей, валявшиеся на земле, скомканные сном или опьянением. Полоса света, исходившая из ночлежки, побледнев, задрожала и вдруг исчезла. Очевидно, лампу задул ветер или в ней догорел керосин. Падая на железную крышу ночлежки, капли дождя стучали робко и нерешительно. С горы из города неслись унылые, редкие удары в колокол – сторожили церковь.

Медный звук, слетая с колокольни, тихо плыл во тьме и медленно замирал в ней, но раньше, чем тьма успевала заглушить его последнюю, трепетно вздыхавшую ноту, рождался другой удар, и снова в тишине ночи разносился меланхолический вздох металла.

Наутро первым проснулся Тяпа.

Повернувшись на спину, он посмотрел на небо – изуродованная шея его только в этом положении позволяла ему видеть небо над головой.

Небо однообразно серое. Там, вверху, сгустился сырой и холодный сумрак, погасил солнце и, скрыв собою голубую беспредельность, изливал на землю уныние. Тяпа перекрестился и привстал на локте, чтобы посмотреть, не осталось ли где водки. Бутылка была пустая. Перелезая через товарищей, Тяпа стал осматривать чашки. Одну из них он нашел почти полной, выпил, вытер губы рукавом и стал трясти за плечо ротмистра.

– Вставай… ай! Слышь?

Ротмистр поднял голову, глядя на него тусклыми глазами.

– Надо полиции заявить… ну, вставай!

– А что? – сонно и сердито спросил ротмистр.

– Что умер он…

– Это кто?

– Ученый-то…

– Филипп? Да-а!

– А ты забыл… эхма! – укоризненно хрипел Тяпа.

Ротмистр встал на ноги, зычно зевнул и потянулся так, что у него кости хрустнули.

– Так иди ты, объяви…

– Я не пойду… не люблю я их, – угрюмо сказал Тяпа.

– Ну, разбуди дьякона… А я пойду посмотрю.

Ротмистр вошел в ночлежку и стал в ногах учителя. Мертвый лежал, вытянувшись во всю длину; левая рука была у него на груди, правая откинута так, точно он размахнулся, чтоб ударить кого-то. Ротмистр подумал, что, если б учитель встал теперь, он был бы такой же высокий, как Полтора Тараса. Потом он сел на нары в ногах приятеля и, вспомнив, что они прожили вместе около трех лет, вздохнул. Вошел Тяпа, держа голову, как козел, собравшийся бодаться. Он сел по другую сторону ног учителя, посмотрел на его темное лицо, спокойное и серьезное, с плотно сжатыми губами, и захрипел:

– Да… вот и умер… И я умру скоро…

– Тебе пора, – хмуро сказал ротмистр.

– Пора уж! – согласился Тяпа. – И тебе тоже надо бы умереть… Всё лучше, чем так-то…

– А может, хуже? Ты почем знаешь?

– Хуже не будет. Помрешь – с богом будешь иметь дело… А тут с людьми… А люди – что они значат?

– Ну ладно, не хрипи, – сердито оборвал его Кувалда.

В сумраке, наполнявшем ночлежку, стало внушительно тихо.

Долго они сидели у ног мертвого сотоварища и изредка поглядывали на него, оба погруженные в думы. Потом Тяпа спросил:

– Хоронить его ты будешь?

– Я? Нет! Полиция пускай хоронит.

– Ну! Чай, ты схорони… ведь за прошение-то с Вавилова взял его деньги… Я дам, коли не хватит…

– Деньги его у меня… а хоронить не стану.

– Нехорошо это. Мертвого грабишь. Я вот скажу всем, что ты его деньги заесть хочешь… – пригрозил Тяпа.

– Глуп ты, старый черт, – презрительно сказал Кувалда.

– Не глуп я… а только нехорошо, мол, не по-дружески.

– Ну и ладно. Отвяжись!

– Ишь! А сколько денег-то?

– Четвертная… – рассеянно сказал Кувалда.

– Вона!.. Дал бы мне хоть пятерочку…

– Экой ты мерзавец, старик… – равнодушно посмотрев в лицо Тяпы, сказал ротмистр.

– Право, дай…

– Пошёл к черту!.. Я ему на эти деньги памятник устрою.

– На что ему?

– Куплю жернов и якорь. Жернов положу на могилу, а якорь цепью прикую к нему… Это будет очень тяжело…

– Зачем? Чудишь ты…