Чудаки

Елена. Она… не очень легкомысленна?

Медведева. Есть это в ней. Да ведь тяжёлые-то мысли, серьёзные-то, не всякой бабе по сердцу. А так она ничего, умная. Своего не упустит… И мужчине цену знает!

(Зина устало выходит с левой стороны, бросается в кресло, смотрит на мать и Елену, криво улыбаясь.)

Медведева(тревожно). Что ты? Что ты какая, бог с тобой?

Зина. Устала…

Медведева. Ох, убьёт он тебя!..

Зина. Не он, мама! И вы… совершенно напрасно кричите о нём при чужих людях! Лена, поздравь меня, я победила сердце Самоквасова.

Елена(искренно). Ой… несчастный!

Медведева. Ну, уж я скажу – даже этот и то лучше… хоть здоровый!

Зина. И – деньги есть, мама! Ты подумай! Не знаю, Лена, кто более несчастен, он или я. Как он удивительно говорил… Стоял на коленях… предлагая деньги, чтобы отправить Васю на юг. С доктором, сестрой милосердия… И плакал, точно ребёнок…

Медведева(ворчит). Они все мальчишки, когда любят. Знакомо! Ты что же ему сказала?

Зина(мечется). Мама! Можно ли спрашивать?

(Тяжёлое молчание.)

Елена(задумчиво). Он очень несчастный человек… однажды он рассказал мне свою жизнь… даже страшно было слушать! Добрый – а делал ужасные вещи… жил, точно во сне. Иногда – просыпался, ненавидел себя и снова делал гадости. О женщинах говорит так задушевно, с уважением, а – жил с ними, как зверь… Странные люди… безвольные, бесформенные… когда же они исчезнут?

Медведева. Вот, Лена, и ты говоришь, как я! Душат они!

Зина(тоскуя). Дорогие мои, милые мои – что же делать? (Со страхом, понижая голос до шёпота.) Ведь я не люблю Васю… разлюбила я его…

Медведева(благодарно). Слава тебе господи!

Зина. Молчи, мама! Это – плохо… ты не понимаешь!

Елена(сухо). Это понятно.

Зина. Мне его жалко… нестерпимо жалко! Но я – не могу… эти холодные, липкие руки… запах… мне трудно дышать, слышать его голос… его мёртвые, злые слова… Лена – это ужасно: жалеть и – не любить, это бесчестно… оскорбительно!.. Он говорит… и точно это не он уже… говорит злые пошлости… Он ненавидит всех, кто остаётся жить… Что он говорит иногда, боже мой! И это тот, кого я любила! (Плачет.) Я уже не могу… Я вздрагиваю, когда он касается меня рукой… мне противно!

Медведева. Дочка моя… и мне его жалко… да тебе-то, тебе-то жить надобно!

Зина. Ах, боже мой, боже мой… как хорошо было любить… как хорошо, когда любишь!..

Елена(наклоняется к ней, сдерживая рыдания). Да… когда любишь… когда мы любим – нас нет…

Занавес

Действие третье

Дом подвинут ближе к зрителю. Серый, облачный вечер. На террасе, в плетёном с высокой спинкой кресле, сидит, читая книгу, Вукол Потехин. Ноги его – на сиденье другого кресла. Сквозь окно, закрытое марлей, видно доктора – он ходит по комнате и курит.

Вукол(подняв голову, шевелит губами, зевает). Николай!

Потехин. А?

Вукол. Что такое фатализм?

Потехин(скучно). Фатализм… ну – фатум… рок…

Вукол. Что ты мне слова говоришь? Слова я сам знаю всё… ты понятие обнажи!

Потехин. Отстань, пожалуйста! Что чудишь? Скучно!

Вукол. Это, брат, не чудачество, а старость. (Помолчав.) Тебе нравится Савонарола, а?

Потехин. Кто?

Вукол. Савонарола!

Потехин. Нет. Не нравится.

Вукол(вдумчиво). Почему?

Потехин. Да… чёрт его знает!

Вукол(удовлетворенно). И мне не нравится. Впрочем – я мало читал о нём. А ты?

Потехин. Ничего не читал.

Вукол. Да… Вообще ты мало читаешь. Непохвально… (Повёртывая книгу в руках.) Странная вещь – книга… Беспокойная вещь. Вот – Шиллер. В юности я его любил. А теперь взял… вспомнил твою мать. Мы вместе с нею читали «Песнь о колоколе»… она тогда была ещё невестой моей. Мы были красные с нею, думали о судьбах человечества… и – кричали. Ты тоже, лет пять тому назад, кричал на всех… и на меня кричал. (Удовлетворённо.) А вот теперь – молчишь. Выдохся, выкричался, брат! Почему так быстро, а? (Потехин выходит из комнаты со шляпой в руках.) Ты куда?

Потехин. К больному. К Турицыну.

Вукол. И я с тобой. А то – скучно мне одному… Полицейский мой что-то увял…

Потехин. Он идёт сюда.

Вукол. А-а… Ну, тогда я останусь. (Потехин недоверчиво смотрит на отца и возвращается в комнату. Вукол, усмехаясь, смотрит вслед ему.) Так! Конечно… понятно… Что, полиция? Какие козни затеяны немцами против нас?

Самоквасов(отмахнулся). Э, бог с ними!

Вукол. Кончено с Германией? Быстро! Кого ж ты теперь ругать будешь? До девятьсот пятого года ругал правительство – бросил, потом революционеров стал ругать – бросил, немцев начал поносить – и это кончено! Кого ж теперь, чем жить будешь?

Самоквасов(уныло). Сам себя ругать буду…

Вукол. Безобидное дело – не утомляет. Просто – и не обязывает ни к чему.

Самоквасов. Осёл я, кажется…