Приложение к «Несвоевременным мыслям»

«Кадеты» считают себя мыслящим аппаратом буржуазии и языком ее, но на самом деле они просто группа интеллигенции, переоценивающая свои силы, свое значение в стране и совершенно утратившая живой дух демократизма.

Люди, «услужающие» буржуазии, опаснее самой буржуазии, они более властолюбивы и менее деловиты. Между торговлей и политиканством разница в том, что торговец включает в свой оборот все, что можно купить и продать в том числе и совесть, – а политикан торгует людьми и своей совестью. Они грамотны, изощрены в политиканских хитростях, не очень брезгливы в выборе приемов борьбы и могут запутать в сетях иезуитского красноречия людей менее грамотных, но более искренних и способных к положительной работе. Они вполне способны снова создать тот мрачный круг настроений, угнетающих душу, настроений, которые так прочно поддерживали жуткую реакцию 908–916 гг.

Это тем более опасные люди, что нельзя понять, что именно дорого им, кому их любовь, их сердце?

У демократии два врага: г.г. «коммунисты», которые разбилч ее физически, и кадеты, которые уже начинают работу убиения духа демократии.

Несвоевременные мысли

«Новая Жизнь» № 86 (301), 10 мая (27 апреля) 1918 г.

В «Нашем Веке» от 3-го мая гражданин Д. Философов напечатал статейку о Горьком, который «старается привлечь ученых, писателей и художников на службу совдепам».

Событие – ничтожное; однако, статейка так странно написана, что обязывает меня поставить ее автору несколько вопросов и дать читателю некоторые пояснения.

Прежде всего – чем вызваны следующие утверждения гр. Философова:

«Спорить с Горьким очень трудно. Он не выносит, чтобы ему „перечили“. Но нельзя же такие страшные и сложные вопросы, как „культурное соглашательство“, ставить на личную почву. И неужели же мы для того пережили революцию, чтобы вернуться к старым самодержавным замашкам, когда было запрещено свое суждение иметь? Горький выступает и действует публично. Неужели надо с ним во всем соглашаться, чтобы не „обидеть“ его? Пора бы эти замашки бросить. Всякое мнение, всякое действие подлежит свободной критике».

Откуда взял гр. Философов, что я «не выношу», чтобы мне «перечили»?

Поскольку я выступаю публично, я никому не дал права утверждать, что «не выношу» честной критики моих мнений, как бы эта критика ни была резка. Я люблю учиться, а спор с врагом часто бывает более полезен, чем беседа с другом.

Почему же гр. Философов находит возможным утверждать, что я «ставлю вопросы общественные на личную почву»?

Но если гр. Философов считает «личным» то чувство органического отвращения, которое я всегда питал и питаю к болезненно надутому самолюбию принципиальных саботажников, к людям, у которых «на грош амуниции, да на рубль амбиции», тогда гр. Философов прав – я терпеть не могу «бездельников по принципу». Мне всегда были враждебны злобные жалобы бездарных неудачников, которые не имеют силы и великодушия забыть или простить толчки и царапины, нанесенные им в суете житейской неосторожным или одичавшим ближним.

Философов говорит о «плане Горького превратить Академию Наук в Университет Шанявского».

Это – ложь. Ничего подобного я не говорил, хотя и являюсь убежденным сторонником необходимости демократизировать науку. Но, как это само собою разумеется, свободное развитие науки должно предшествовать свободному распространению ее, и существенно необходимо, чтобы высшее ученое учреждение страны было совершенно независимо в своем творчестве.

Философов указывает, что профессора Кравков и Павлов ушли из Ассоциации, но – не говорит, когда они ушли, ибо это ему невыгодно. Ему нужно, чтобы читатель думал, что профессора ушли после того, как Горький начал «сватать» Свободную Ассоциацию Совету Комиссаров, Философов молчит о том, что уважаемый И. П. Павлов ушел несколько месяцев тому назад, а Кравков ушел до основания Ассоциации еще из Организационного Комитета.

Он говорит, например: проект Горького «заставить академию издавать нечто вроде „Вестника Самообразования“ очень мил и свидетельствует о добром его намерении обучать „товарищей“ грамоте. Но можем ли мы, при нашей бедности, так расточительно обращаться с подлинными учеными?

Своими работами академик Павлов заслужил благодарное удивление всей европейской науки, послужил всему человечеству. А Горький хочет заставить его читать „краткий курс по физиологии“, что может сделать с успехом каждый студент. И выходит так, что, заботясь о распространении наук, Горький выказывает очень мало уважения к самой науке и ее верным служителям».

Это ловко сделано. Дважды употребив совершенно неуместный глагол «заставлять», г. Философов как бы нашептывает почтенным представителям свободной и чистой науки:

– Вы подумайте – Горький «заставляет» вас, а? Каков? Он – вас!

Я не «заставляю» Академию Наук издавать «нечто вроде Вестника Самообразования», я только говорю, что если бы Академия взяла на себя труд знакомить широкую публику с ходом ее работ по «развитию науки», – она совершила бы этим дело и национально и социально важное. Предлагать не значит заставлять.

Откуда Философов взял, что я хочу «заставить» И. П. Павлова читать краткий курс физиологии? Он ставит эти слова в кавычки, как будто я действительно сказал их.

Он нарочито подчеркивает, что я забочусь только «о распространении наук», и молчит о развитии оных, это умолчание необходимо ему для того, чтобы сказать, что Горький «готов продать свободу и культуру за чечевичную похлебку» народного университета и что я «зову русскую интеллигенцию к предательству».

Вот, до чего дошло! Призыв к работе на пользу государства и народа есть призыв к предательству. Что это – ослепление злобы или обывательская глупость?

Но – чего же смотрел Философов раньше? Ведь я уже давно, многие годы, призываю интеллигенцию к работе во что бы то ни стало и при всех условиях. Безумство храбрых, это безумство тех людей, которые, не взирая на все и всяческие сопротивления действительности, на все мучительные пытки ее, неуклонно стремятся утвердить свою волю, осуществить свои идеи в условиях действительности, как бы тяжка она ни была. Это не только безумство Гарибальди, но, и безумство Джордано Бруно и других великомучеников мысли. Наука – наиболее грандиозное и поразительное изо всех безумств человечества, это самое возвышенное безумство его!

Пусть это звучит как парадокс, но, подумав об условиях, в которых развивалась чистая наука, даже г. Философов поймет, надеюсь, как много здесь правды, может быть – печальной.

Не стоило бы говорить о выходках г. Философова, не так уж он значителен в своих выдумках, чтобы опровергать их.

Но ведь его статья напечатана в «Нашем Веке» не «по недосмотру» редактора, а, вероятно, по солидарности взглядов.

Какова же суть этих взглядов?

Суть их – злоба против демократии и, как видно из статейки г. Философова, эта злоба становится все более наглой. Я уже указывал, что социалистическая демократия не имеет более злого врага, чем тот, который ежедневно шипит со строк «Нашего Века». Сотрудники этого органа все более откровенно выбалтывают свое отношение к революции, все более твердо становятся на почву реакции, и несомненно, что они снова готовятся сыграть ту предательскую, развращающую роль организаторов политической и духовной реакции, которая удалась им после 905 г.

Снова набухает гнойный нарыв на теле измученной России.

Революционная демократия должна знать, что наиболее враждебным для нее является политическое течение, организуемое «Нашим Веком». Это враг непримиримый, ибо это – враг по духу.

Несвоевременные мысли

«Новая Жизнь» № 94 (309), 19 (6) мая 1918 г.

По вопросу о том, кто разрушил армию, в некоторых кругах существует вполне определенный ответ: армию разрушили социалисты. Это один из основных припевов к бесконечно длинной песне о гибели России, которая еще не погибла и, видимо, не хочет погибать, это одно из коренных обвинений, выдвигаемых против социалистов патриотами, которые любят Россию любовью голодных волков, и это одно из тех обвинений, которые наименее искренни, наиболее фальшивы.

О том, что армия неизбежно должна развалиться, говорила еще докладная записка Комитета обороны, поданная в 16-ом году на имя царя, но это забыто, ибо это невыгодно помнить усердным составителям обвинительного акта против социалистов.

Недавно мне попала под руку связка писем, полученных мною с фронта в 16-ом и 17-ом годах: некоторые из них должны быть опубликованы, ибо они очень определенно говорят о причинах разложения армии.

Вот, например, письмо солдата, относящееся к марту 16-го года:

«Это письмо посылаю секретно с товарищем, уехавшим на побывку, а то в обыкновенных письмах ни о чем писать нельзя, т. к. их просматривает военная цензура и, если найдут 2–3 слова о чем-либо таком, то сейчас же допытываются: кто писал, какой роты, взвода, и 25 розог всыпят, а то ставят под ружье на окопы, чтобы германец стрелял, этой практики было много, но ему спасибо, не стреляет, а кричит: „не бойся, русс, стрелять не будем, потому что тебя поставило начальство“.

Стоим от него на 100 шагов, так что вообще-то выйти никак нельзя, жарит вовсю; у нас без боя выбыло за 40 дней из полка 112 человек. Грязь по колено, холод, снег, болезни… А кормят одной несчастной кашицей, иногда с мясом, а чаще всего без оного, станешь говорить – голодно, отвечают: не поспевают вам возить хлеба. А чего – на 48 чел. дают в день 7 хлебов по 11 фунтов. А ведь всю ночь работаешь – роем окопы. Правда, хлеб можно купить в обозе, но черный стоит 20 коп. фунт, а белый 45, вот и поешь».

В другом письме, от июня того же года, унтер-офицер, доброволец, трижды награжденный орденом Георгия, жалуется:

«Я простой солдат, воюю не ради игоизма, а по любви к родине, по злобе на врага, ну, все-таки ж и я понимать начал, что дело плохо, не выдержать нам. Теперь, возвратившись из лазарета, из России, я вижу, в чем беспорядок, потому что на фронту люди выбились из сил и не хватает их, а в тылу десятки тыщ остаются зря, болтаются без дела, только жрут, объедая Россию. Кто это распоряжается так безобразно?»

Распоряжались не социалисты.

Юноша артиллерист сообщает:

«Корпусный командир А. говорит офицерам, которые нравятся ему:

– Берите сколько угодно этой сволочи и – действуйте. Чего ждать!

Его любимчики брали роту, две и вели солдат на окопы немцев без артиллерийской подготовки, солдат били, офицеры получали ордена. Один раненый пехотинец сказал мне:

– Бьют нас, как вошь – беда! То холеру напустят, то войну затеят, эх, Господи, бежать бы!»

При чем тут социалисты?