Машина снов

– Я…

– Слуга тех, кто изгадил мою древнюю страну?! – с нехарактерной для катайца и потому страшноватой пылкостью выкрикнул старик, оставаясь, правда, в пределах шёпота. – Идите на смерть и принесите хотя бы немного пользы взамен той грязи, которую притащили с собой ваши хозяева.

Выкрикнув это, отхаркнув короткие катайские слова, как сгусточек крови, откашлянный тяжелобольным, старик вновь вернулся в безразличное состояние, подобрал деньги, по-стариковски суетливо пряча их в складки рукавов, поправил шапочку и склонился в глубоком притворном поклоне.

Марко, с досадой скрипнув зубами, выскользнул в длинный коридор, расчерченный полосатыми тенями от бамбуковых занаве-сок, пропитанных благовониями. Он быстро шёл, обнажая горячий от ладоней старика меч, шёл на знакомый запах, тот, что, однажды почувствовав, уже никогда не забудешь. Марко шёл на охоту за дьяволом, следуя за вызывающей дурноту волной.

Все семеро сидели под навесом, на последнем этаже, игравшем роль не то террасы, не то склада, в буром круге, очерченном яркими осколками битых (или разгрызенных?) костей. Ширококостные, как и покойный Ичи-мерген, темнокожие, но не той же естественной темнотой, что арапы, а темнотой, просвечивающей изнутри их, темно-той приобретённой, сестрой тени, павшей на них от неведомо какого багряного солнца. Словно потемневшие от времени картины. Их глубокие круглые глаза, казалось, не выражали ровным счётом ничего, как глаза лягушки или птицы, и на человеческом лице такие глаза выглядели противоестественно, словно наклеенные на закрытые веки камушки. Вокруг плыл тошнотворный сладкий запах не то гниющего мяса, не то лежалого кала. Горячие и сухие тела высасывали всю энергию из пространства, вызывая ощущение уходящего тепла. Казалось, что в этой остывающей воронке можно согреться, только обняв их, прижавшись к ним. При каждом дуновении ветерка с плеч, шеи, кожи семерых слетало нечто похожее на легчайший пепел. «Это только люди, всего лишь люди», – прошептал себе Марко.

– Он пришёл, – сказал самый старший.

– Варвар, способный плавать в снах?

Марко сплюнул подступившую слюну, вонь усиливалась, и двигаться было тяжело, дурнота подступала всё сильнее. Красться было бесполезно, они его ждали. Он выхватил меч, коротко отрыгнул на пол желчь, ринулся вперёд, словно пробивая телом сгущающийся воздух. Воронка холода коснулась его, обожгла, Марко испытал прилив ужаса, но, вспоминая слова Хубилая, сделал новую попытку броситься на семерых. Один из них зацокал, зашипел, волна дурманящей вони прокатилась по комнате, и Марко рухнул на колено, опираясь на сгибающийся меч. Глаза заслезились от запаха гнилья, вспомнилась коричневая дощатая труповозка, вывозившая казненных за пределы дворца, сваленные в кучу на палубе мёртвые сицилийцы, тело Ахмаха, вывешенное для обозрения и гнившее две недели, поскольку Хубилай запретил хоронить его. Марко вновь прыгнул вперёд, продвинувшись ещё на сажень, поднял меч и застыл, набираясь сил для следующего толчка.

Один из семерых подул в его сторону, Марко пригнулся, уворачиваясь от гнилого дыхания, как от стрелы, напряжённо вонзая стопы в пол, сквозь мягкие чувяки вцепляясь пальцами ног в ковёр, до ломоты в ногтях. Ковёр пополз, скомкался, сложился складками, и Марка сдвинуло назад на пару цуней. Разъярённый венецианец распорол ковёр, раскидал его по сторонам и упёрся ногами в доски, грозя мечом и набираясь решимости для новой попытки.

Цок цок цок, тк тк тк, не то засмеялся, не то закашлял потемневший старик. Холод усиливался.

– Через час я выставлю ваши головы на кольях у Северных ворот, – сказал Марко, взмахивая лезвием.

– Варвар, ты думаешь, у тебя хватит храбрости? – спросил тёмный человек.

– Из ваших позвонков выйдут отличные свистульки для нищих детей, – крикнул Марко и сделал новый шаг.

Он бил по воздуху лезвием и плечом раздвигал наваливающийся холод. Ему удалось преодолеть ещё несколько саженей, пробивая мечом невидимую тугую пелену. Семеро выглядели немного удивлёнными. Один из них шлёпнул по воздуху рукой, словно давая пощёчину кому-то невидимому, и новая волна дряни прокатилась по Марку, сгибая его и выворачивая наизнанку. Он ударил воздух мечом наискосок и прыгнул вперёд, вытянувшись подобно веретену. Пролетев так несколько саженей, он рухнул и по инерции проехал на животе ещё немного, почти достав до круга. Внизу было немного легче, и Марко распластался на полу, кстати вспомнив владельца гостиницы. Нужно было набраться сил для финальной атаки, и он часто дышал, подавляя тошноту и смаргивая, дёргая головой, разбрызгивая по комнате неудержимо струящиеся слёзы.

– Если ты так силён, то почему бы тебе не стать одним из нас? – сказал кто-то из них с незнакомым акцентом.

Вместо ответа Марко сделал ещё один тяжёлый шаг и, зацепив самым кончиком лезвия костяное украшение, ограждавшее круг, отбросил его в сторону, чувствуя невероятное омерзение.

– Мы – самые старые существа, которых ты когда-либо мог видеть. Хочешь прожить тысячу лет?

Марко сглотнул подступающую волну горькой пены, живот перекрутило как полотенце, которое выжимает рабыня, перед тем как обтереть усталому хозяину ноги. Сделав ещё шажок, он снова ударил по разложенным костям, продолжая разрушать круг. Холод перестал усиливаться, и это приободрило молодого венецианца. Он выкрикнул боевой клич чингизидов, заливаясь желчной пеной, неудержимо хлеставшей из кричащего рта, и сбил ещё две костяных башенки, брызнувшие острыми осколками. Ощущение собственного тела понемногу возвращалось. Семеро взялись за руки, зашипели, казалось, наполнив этим шипением весь мир, многоголосый свист резал уши, проникал в них, заливаясь внутрь как холодная вода. Холод снова усилился, и Марка вновь обдало дурнотной слизистой волной.

– Марко… – позвал вдруг глубокий, смутно знакомый женский голос. Ему вновь стало страшно. Ужас пронзил его до самых костей, сковывая члены и парализуя волю.

Один из семерых встал, но не так, как обычно встают люди, а словно вырос, как побег дерева. Он обернулся вкруг себя и сбросил одежду. Марко взмахнул мечом, но вышло медленно, так медленно, что он мысленно обругал себя за неуклюжесть. Тень слегка отступила, схлынула с тёмного человека, и Марко подумал, что не видел за всю свою жизнь более прекрасной женщины. На мгновение он даже перестал ощущать вонь. Женщина сделала шаг навстречу, и Марко почувствовал, что двигаться стало ещё тяжелее, чем раньше. Украшенная рисунками и письменами кожа женщины подрагивала, лёгкие маленькие стопы танцевали, широкие бёдра покачивались, вздрагивала в глубине пупка капелькой света драгоценная серьга.

– Ты уверен, что сейчас ты не спишь? – прозвучал голос, исходящий не от этой прекрасной танцовщицы, но отовсюду. – Разве то, что ты сейчас чувствовал и видел, бывает наяву?

– Тебе не обмануть меня, диаволово отродье, – хрипло сказал Марко, поймав на губах спасительный привкус желчи. Если он столько чувствует, значит всё вокруг правда. – Вчера в Тайду вернулся тумен Тогана. Они не видели женщин два месяца. Я выпью вина, глядя, как изголодавшиеся нухуры будут насиловать твоё прекрасное, но, увы, мёртвое тело.

Марко выставил вперёд меч, дразня красавицу, целя ей в глаза. Держать руку на весу было невыносимо трудно, словно меч вдруг стал тяжёлым, как кузнечный молот. Он потянул носом воздух, и тут же новая порция горькой пены полилась по его лицу. Всё в порядке, это морок, глаза и уши обманывают меня, подумал Марко. Дикая вонь стала для него спасением.

– Ты даже не можешь сейчас ответить мне на простой вопрос: открыты твои глаза или закрыты?

– Перестань дурачить меня, сатана. Глаза воина всегда широко раскрыты.

– Хочешь меня? – голос произнёс это тихо, но так, что звук пропитал пол, потолок, стропила, ковры – всё, что окружало Марка.

Он почувствовал колдовство танцовщицы, не отрываясь глядя на неё, на её приближающийся подрагивающий животик, её тёмные глаза без зрачков… Без зрачков! У неё вообще нет белков! Марко сделал выпад и почти коснулся того притягательного места, где, подобно стропилам, сходились под тяжелыми грудями тонкие полупрозрачные рёбра чертовки. «In nomini patri, et filii, et spiritus sancti», – прошептал Марко вдруг пришедшие на ум слова, которых он не вспоминал уже, казалось, целую вечность. Почему спасительные слова молитвы раньше не пришли к нему?! – обрадовался венецианец и сделал ещё один шажок.

Цок цок цок… тк тк тк… засмеялись все семеро. Танцовщица легко сделала несколько па, звякнули браслеты, рисунок на её волшебной коже двинулся вслед танцу, заструился по коже как самостоятельное живое существо.

– Твоя странная мантра здесь не поможет, – засмеялась красавица, и вслед за ней засмеялись стены. – Здесь говорят только на языке нашего бога.

– Бог един! – выкрикнул Марко, но в голосе его не было уверенности.

Цок цок цок… тк тк тк… Семеро ритмично защёлкали, их всхрипы и кашель слились в музыку, похожую на барабаны, слышанные Марком на Малабарском побережье. Танцовщица грациозно качнулась, словно играя с безжалостным полированным остриём своими бархатистыми сосками, напрягшимися и раздвинувшими бусины, спадавшие с ожерелья.

– Ну же, – позвала танцовщица. Играя бёдрами, она двигалась в такт щёлканью собратьев легко-легко, почти бесплотно, и скованный страшной тяжестью Марко вдруг внезапно закричал: «Пэй Пэй!!!» – призвав всю волю, чтобы вспомнить любимое лицо, голос-колокольчик и трепещущее тело, подобное яблоневому саду в лунном свете.

сcccccccccc, кха хка, засвистели, загавкали, закашляли семеро, хватаясь за руки, красавица повернулась и стала тем, кем была, – жестоким людоедом, мощным воином с каменными глазами. Он протянул руки, и его покрытые пеплом одежды сами навернулись на него.

– Твоя Пэй Пэй мертва. Твой Хубилай убил её, – с прежним акцентом сказал человек, лицо его всё время менялось, то возвращая черты порочной танцовщицы, то вновь приобретая прежний облик. Моя любовь сильнее, подумал Марко, она не даст ей принять приятный облик.

– Пэй Пэй! – снова выкрикнул Марко, прося защиты, и вновь ему удалось продвинуться на один шажок.

– Я сказал, что Хубилай убил её, – настойчиво повторил человек.

– Ты врёшь, сатанинское племя! Врёшь, потому что я всё равно выиграю!

– Хубилаю были нужны твои способности, чтобы справиться с нами. Нас можно убить только во сне, и обычный человек этого сделать не сможет. Хубилаю не нужен был счастливый Марко, талантливый, но юный, почти ребёнок. Скорбь умножает познание, древо жизни вызревает быстрее, когда его поливают слезами. Надо было дать тебе любовь, потому что все щенята в этом возрасте готовы к любви, а потом – отобрать её. Хубилай – мудрый воитель и только поэтому подчинил себе столько земель. Он знал, что ты будешь долго верен своей мёртвой женщине, а потом станешь искать утешения не в постелях других наложниц, а в снах, потому как плавать по снам для тебя так же естественно, как для других людей ходить или бегать.

Лицо Марка залили слезы, но уже не от невероятной гнилой вони, а от тяжёлого осознания правоты диавольского колдуна. Как жестоко… Как безжалостно поступил старый воин!

– Чего же ты ждал от него, Марко? Любви? От убийцы, который никогда не знал ничего, кроме жажды смерти? – глумился тёмный человек. – Мы были единственными, кто мог остановить его, разрушающего мир. Теперь никто не помешает Хубилаю подмять под себя остатки Суши.

Марко выронил меч, с тихим звоном покатившийся по полукружью, печально пропевший песню о поражении молодого доверчивого дурака. И тут все семеро бросились на него, колыхая одеждами, с которых осыпался пепел. Марко потерял силы и безвольно упал, больно ударившись коленом. Это и спасло его. Семеро промахнулись, пролетев над ним, а боль вернула его к жизни. Вдохнув ставшую спасительной омерзительную вонь, разрывающую живот, Марко подобрал меч и, как в детстве, как в своём первом бою, наотмашь лупанул по ногам ближайшего противника. Он кружился на полу, где двигаться было чуть легче, и вспоминал тот освежающий холод, в котором оттачивал удары, выйдя из запоя и возвращаясь к жизни, поверив наконец, что Пэй Пэй мертва, окончательно, насовсем мертва, и что она будет жить лишь столько, насколько хватит его памяти, и он бил и колол мечом так же, как и тогда, когда пытался убить саму смерть, поразить её в самое чёрное сердце…

Всё было почти кончено. Лишь один из них остался в живых. Марко распрямился, всё его тело, покрытое вонючей чёрной жижей, ещё минуту назад текшей в жилах врагов, гудело. Он медленно подходил к единственному оставшемуся в живых тёмному человеку, проводя за собой черту лезвием. Сталь тихо, но пронзительно пела, и эта песня придавала ему сил.

– Пэй Пэй! Надеюсь, ты это видишь, – с удовольствием сказал Марко. – Твою голову, сатанинское отродье, я, пожалуй, не отдам Хубилаю. Я вырежу из неё твой лживый язык и, глядя по утрам на безъязыкое лицо вруна, в течение долгих лет буду радоваться тому, что убил всех твоих соплеменников разом.

– Глупый служивый пёс! – презрительно прошипел колдун на катайском, и чужой язык усиливал его презрение.

– Говори-говори, – засмеялся Марко. – Потому что через минуту твой язык упокоится в тряпке, засунутой за мой пояс. Я буду подтираться им, выходя из туалета.

Колдун-людоед стоял в углу, с ненавистью глядя на Марка, который, хохоча, распинывал ногами костяных идолов, разрушая магический круг. Вонь опадала на пол чёрной пыльцой, порохом засыпая обрубки тел, их нелепую одежду, уродливые амулеты.

– Проклинаю! Страшным проклятием проклинаю я тебя, Марко, убийцу моих детей! – закричал колдун и вскинул вверх руки. Холодный вихрь снова пробежал по комнате, раздувая растрепавшиеся волосы Марка, обмораживая их, покрывая инеем. – Проклиная тебя, проклинаю и твоего хозяина, Хубилая-собаку, безжалостного убийцу. Отныне и вовеки веков моё проклятие будет преследовать вас из жизни в жизнь, через пороги всех смертей! Никогда не будете вы иметь ни угла, ни дома, ни любви, ни семьи, ни один глоток воды не утолит отныне вашей жажды, ни один кусок мяса не утолит отныне вашего голода! Сжигаемые жгучим непереносимым желанием, никогда не обретёте, что желаете, ставшие моей волей демонами! Всякая красота будет для вас недостаточна, и всякое удовольствие пресным, как мука без соли и воды! Пусть слова мои услышат небо и земля, ветер и огонь, в свидетели я призываю всё, что есть на свете, – отныне прокляты Марко – белый варвар с Запада – и Хубилай – раскосый варвар из Степи! Бог мой! Господин мой, посмотри, что сделали они с твоими детьми, и дай силы моим словам! Вынь из них самую сердцевину жизни и выброси её из мира людей в мир демонов, не имеющих возможности насытиться!!!

Вихрь пепла и огня, не дающего, а, напротив, уносящего тепло, пронёсся по комнате, собираясь из углов. Тени от предметов слипались в одно неясное пятно, из которого проступило прекрасное лицо демона. Подрагивая пламенеющими складками одежды, с тихим шёпотом он подошёл к окаменевшему Марку. Тёмные глаза внимательно смотрели на юношу, демон протянул руку… Марко выронил меч, не в силах побороть чудовищный ужас. Демон зацокал, защёлкал, приблизился и вынул из его груди нечто.

Что? Марко не понял, но нарастающее чувство потери усилило страх. Древний, как сама Мать-земля, прекрасный бог Ичи-мергена бросил вырванное из тела (или души?) Марка нечто в пол, и доски на глазах рассыпались, съедаемые временем. Всё вокруг завертелось, закружилось, понеслось колесом, и только неистовый проклинающий вой колдуна ещё долго звенел в ушах Марка…

…Он очнулся в своей постели переодетым в свежее шёлковое бельё. Тошнотворный запах демонов ещё стоял в ноздрях. Марко медленно сел, еле ворочая головой. Макушка ныла, какой-то пустой воздушный пузырь плавал под сводом черепа, и хотелось с силой выдохнуть его вместе с дьявольской вонью. Хм. Хм! ХМ!!! Не получалось. Хм. Никак.