Рассвет

– А за белым черное, – снова повторил он.

– А за черным белое. Да что ты за пессимист такой? – вышла из себя я.

– Я не пессимист, просто жизнь такая.

– Жизнь?

– Да, за мои двадцать лет я почувствовал то, что некоторые так никогда и не почувствуют и, знаешь, я все еще продолжаю танцевать, – улыбнулся он. То была наигранная и фальшивая улыбка. – Так что, Люся, я не пессимист, – развел он руки в стороны с лицом полным блаженства.

– Знаешь, мне нужно тебе кое в чем признаться. Наверное, это прозвучит странно, но, – выдержала я паузу, собираясь силами, – меня зовут не Люся, а Кристина.

– Не Люся? Ты соврала мне? – нахмурился он.

– «Соврала» – это громко сказано, но в общем так оно и есть, – засмеялась я.

Елизар расхохотался, что-то бубня себе под нос. Его бледное лицо покраснело.

– Так меня еще не смешили, – разобрала я в его истерическом вопле.

– Ну вот видишь, какая я уникальная.

– И много у тебя еще таких уникальностей? – успокаиваясь, спросил он.

– Не знаю. Я не считала их, – усмехнулась я.

– Кристина, черт, – пытался он унять свой смех.

– Знал бы ты, как мне было тяжело сдержаться, когда ты восхищался именем Люся. Я думала, что мне придется зажать рот рукой, – засмеялась я.

Эти слова вызвали в Елизаре новую бурю эмоций и громкого смеха. В какой-то момент меня начал пугать его смех – уж слишком громкий, как бы из деревни не сбежались люди.

– Если бы Бог существовал, он бы наказал тебя за то, что ты заставила меня так мучиться от смеха, – отряхивая парку, сказал Елизар.

– Что значит если бы? – удивилась я.

– Ты считаешь, что Бог существует? – удивленно посмотрел на меня Елизар.

– Да, конечно, – возмутилась я. – А ты так не считаешь?

– Нет, – отрезал невозмутимым тоном он.

– Ты что?! – возмутилась я.

– А что в этом такого? Ты думаешь, если Бог существовал бы, он давал бы умирать невинным людям? Или, быть может, ты хочешь сказать, что Бог спокойно смотрит, когда кто-то убивается по своему любимому человеку?

– Я не говорю про Бога, как про физическое лицо, я имею в виду того, кто незримо прячется в нашей голове. Скорее всего, я склоняюсь к тому, что Бог один, а пути к нему через религию разные. Я не могу назвать себя верующей, но я уверена в существовании какой-то высшей силы, движущей всем.

– Я так не считаю, прости. Учитывая открытия в биологии, физике, химии, я склонен думать, что ничего такого нет.

– А как же эволюция?

– Это биология.

– А кто вдохнул жизнь в наш мир? Что заставляет клетки делиться? Что заставляет мертвые, неодушевленные частицы создавать живой организм? Не Бог ли это? Да, это явно не тот Бог, который спускался с небес или которому молятся в церквях. Но это же удивительно! Люди возвращаются из комы, кто-то брошенный судьбой и обиженный жизнью вдруг находит свой путь и расцветает, становясь сильным. Это и есть наш внутренний Бог – наша вера.

– Возможно, в твоих словах есть доля правды.

– Тем более если бы с нами не происходило ничего плохого, стали бы мы чистыми и добрыми? Я думаю, нет. Мы бы зачерствели в счастье и не радовались бы простым вещам, как, например, желтеющие деревья, хотя в какой-то степени – это смерть. Стал бы ты радоваться солнечному дню, если бы не существовало дождей, а снегу ты был бы рад? Это и есть чудо. Это и есть вера. Мы должны верить, чтобы существовать, и иметь хоть какой-то, пускай даже незримый смысл жизни.

– Ты интересный человек. Но что ты скажешь про новорожденных детей, которые умирают на руках родителей?

– Это сложно. Но, быть может, это какой-то баланс? Или же эти дети могли избрать дальнейшую жизнь, полную страданий, или уйти в мир намного светлее, где они будут счастливы. А родители просто должны это пережить, – прошептала я.

– В таком случае было бы хорошо, если бы существовал рай, потому что негоже чистым детям торчать в некрасивом месте, – улыбнулся он и встал на ноги. – Ты не против чуть-чуть прогуляться?

– Не против, – поднялась я и пошла за ним.

Мы медленно плелись по лугам, обсуждая разные религии мира, видения ада и рая. Елизар казался мне человеком более приземленным, нежели я. Во время нашей беседы мне казалось, что Елизар оставил всю свою веру в будущее где-то позади и сейчас лишь плывет по течению. Такая позиция в жизни кажется мне самой ужасной. Ты живешь день за днем, следуя привитым обществом стандартам, исключая из своей жизни основные эмоции. Такая идеология подходит для утопии, но то был бы мир серости и однообразия с фальшивым счастьем. Существование такого мира просто невозможно, потому что найдутся люди, которые будут видеть мир иначе и стандарты общества будут им чужды.

– Кристина, у тебя умирал кто-нибудь близкий? – задал неожиданный вопрос Елизар.

– Не думаю, что хотела бы об этом говорить, – нахмурила брови я.

– Нет, просто скажи "да" или "нет".

– Нет, – коротко ответила я.

– Ясно. Прости, что начинаю такую грустную тему, но мне хотелось бы знать, что такой, как ты, оптимист, думал бы, столкнись он с такой проблемой.

Я задумалась. Мне нечего ответить. Я даже представлять боюсь, что было бы со мной. Я даже не хочу представлять это. Нет, нет, нет!

Я уязвима в этом плане. Мы все уязвимы, когда дело касается близких. Эти мысли всегда причиняли мне невыносимую боль. Бабушка. Я частенько думала о ней. В моей голове часто всплывал вопрос: "Что со мной будет?". Я души не чаю в этом человеке и не представляю свою жизнь без нее.

– Наверное… я не знаю, – пауза. – Я не хочу думать об этом.

– Извини, я не подумал, когда озвучивал такое. Во мне говорили мои обиды на этот мир. Не думай об этом, – извинился Елизар.

– Знаешь, мне кажется, что мои кроссовки совсем не защищают мои ноги от воды, – поднял он свою ногу из травы, показывая пальцем промокший насквозь синий носок кроссовка.

– У тебя промокли ноги? – заботливо спросила я.

Погода не из лучших, и прогулка в такой холод с промокшими ногами может сказаться на здоровье. Небо все еще затянуто пасмурными облаками, а ветер гоняет по полям и лугам холодный воздух. Вот-вот пойдет дождь.

– Да, слегка.

– В таком случае тебе нужно идти домой, пока ты не заболел. Погода испортилась, тебя моментально прихватит.

– Я не тороплюсь. Тем более, я расстроил тебя – заставил думать о грустном. Мой долг поднять тебе настроение!