Россия. Наши дни. III. Презумпция виновности. Часть 1. Надежды не тая

Ещё одним сокамерником Гриши стал парень со 131-ой статьей. Изнасиловал свою невесту, по версии тёщи. Они жили вместе на съёмной квартире, он был прорабом в строительной компании. Его пригласила после работы тёща к метро помириться после последней ссоры – там его сотрудники полиции и «приняли». Его невеста под нажимом матери сначала дала показания против него, а потом, когда стала от них отказываться, то её новые показания посчитали неправдивыми, данными для избавления её любимого от наказания. И ещё один наркоман со статьей 228, часть 2.Его взяли во время приобретения наркотиков у метро.

Всего 5 человек на семь шконок. Камера довольно просторная, квадратной формы с двумя большими окнами с пластиковыми стеклопакетами. С двух сторон решётки. Большие чугунные батареи под окнами вдоль всей стены были холодными – отопительный сезон ещё не наступил. «Дальняк» с чистым белым унитазом отделён от основной комнаты полипропиленовыми пластинами до потолка с хорошей изоляцией от шума и запаха. «Дубок» новый, свежевыкрашенный. Металлический шкаф с ячейками для посуды и продуктов питания, который узбек назвал «телевизором», стоял рядом с раковиной у противоположной от шконок стены. Была даже специальная металлическая полка, предназначенная для настоящего телевизионного приёмника, рядом с которой из стены торчал антенный кабель, но самого электроприбора не было. Зато в вентиляционной отдушине над металлической дверью за решёткой стоял громкоговоритель, который молчал. Электрический чайник, соль, хлеб, сахар и листовой чай находились в разных ячейках «телевизора» и, как пояснил узбек, это всё из «общего», специально собираемого заключёнными для карантина.

Разложили «машки», расстелили постельное бельё на выбранные кровати, под матрас положили постиранные носки и майки и уселись пить чай. Было далеко за полночь, поэтому разговаривать долго не стали и улеглись. Кто-то в другой камере долго стучал в стену и в потолок. Под эту грустную мелодию Гриша быстро заснул.

В девять утра всех разбудила проверка. Вошёл дежурный офицер и скомандовал выйти и построиться. Сонных и взъерошенных вывели в коридор, где орала какая-то женщина с погонами майора. Громким поставленным голосом, переходящим в истерику, она пыталась донести, что подъём по распорядку в 6 утра и, что лежать на кровати до отбоя запрещено. Что нарушителей будут сажать в штрафной изолятор, что сейчас нам надо вернуться в камеру и провести влажную уборку. После этого ликбеза всех посчитали пофамильно и запустили обратно в «хату».

Узбек сказал, что раз сегодня суббота, то до понедельника будем на карантине. Оказалось, что в половине седьмого утра приносили завтрак, но так как все спали, за едой никто к двери не подошёл. Улеглись обратно на заправленные кровати. Кто-то спал дальше, кто-то просто лежал и смотрел в потолок, Магомед встал на колени на своей шконке и начал молиться. По очереди заходили в туалет, умывались в мойке рядом с «телевизором» и к 12 часам собрались за «дубком». В это время как раз принесли обед. Суп из кислой капусты, макароны с сосисками и компот. Очень вкусно и много. С удовольствием поев и попив чай, начали общаться. Магомед рассказывал об истории ислама, религии и Коране.

Открылась дверь, и возник очень хмурый майор, явно после большого перепоя, и выводной. Он назвал фамилию Тополев и приказал выходить на продол с вещами. Из других камер также вызывали по одному-два человека.

– Распределение, – сказал телефонный мошенник Дима, вышедший из соседней камеры.

Всех построили в шеренгу по одному, и майор снова зачитал небольшой список из нескольких фамилий, в том числе и Тополева.

– Кого назвал – все за мной! – скомандовал майор.

Долго шли по коридорам, поднимались по лестницам, хлопали «локалками» – решетчатыми дверьми, разделяющими коридор на разные отделения. Наконец вошли в большое помещение, напоминающее ГУМ. Высокий сводчатый зал с множеством железных дверей, расположенных с первого по третий этаж, по правую и левую сторону. Посередине зала металлическая ажурная лестница, ведущая на площадки второго и третьего этажей. Между этажами натянута тонкая сетка-рабица, чтобы никому не приходило в голову броситься вниз головой. Двери камер расположены так близко друг к другу, что напоминают ласточкины гнезда в высоком песочном карьере на берегу реки.

Майор опять назвал несколько фамилий, а остальным скомандовал остановиться. Григория и ещё двоих сотрудник СИЗО сопроводил по лестнице на второй этаж. Телефонного мошенника оставил рядом с лестницей, а Тополева и ещё одного молодого парня повёл дальше, прямо и налево. Следуя за офицером ФСИН Гриша следил за нумерацией камер слева от себя. Сердце замерло. Подошли к открытой металлической двери с кучей засовов и надписью 288…

Глава №3.

БС – Большой Спец

На пороге камеры стоял лучезарно улыбающийся Валера и пожилой, седовласый, невысокого роста коренастый мужичок. Григория вместе с парнем завели вовнутрь и закрыли за ними громко дверь. «Хата» на первый взгляд казалась небольшой – 5,5 на 2,5 метра, с двумя двухэтажными кроватями, расположенными друг за другом по правой стене от окна ко входу. Справа от двери, в не большом закутке, к стене была прибита деревянная вешалка, ниже которой располагалась крохотная батарея из пяти секций. Слева от входа находился «дальняк», отделённый от камеры кирпичной кладкой, облицованной свежей коричневой плиткой. Вход в туалет был завешан полиэтиленовой шторкой для ванны такого же коричневого цвета. Новый унитаз сиял белизной и чистотой. Над входной дверью – вентиляционное отверстие с решёткой, на которой висел большой офисный вентилятор. Слева располагались стальной рукомойник и большое чистое зеркало, маленький белый холодильник, над которым висел металлический шкаф для посуды и сухих продуктов. Весь дальний левый угол занимал «дубок» – металлический стол, обшитый деревянными досками, с приваренной с одной стороны скамейкой, седалище которой было покрыто крепко скрученными серыми одеялами из местного набора арестанта, закреплёнными к поверхности для комфорта прозрачным скотчем. В самом левом углу стола стоял плоский жидкокристаллический телевизор чёрного цвета пятидесятой диагонали. Напротив входа – огромное деревянное окно с массивной решёткой внутри и старинной, XIX века, решёткой на фасаде здания. На белом свежевыкрашенном потолке – две плоские лампы дневного света, спрятанные за ажурной решёткой антивандального колпака, которые давали шикарное освещение, и от этого камера казалась намного больше, чем была на самом деле. «Хата» была чисто убрана, и сразу было видно, что хозяева педантично следят за чистотой и порядком.

Валера обнялся с Гришей так, будто они были знакомы всю жизнь. Крепко пожав руку второму зашедшему, он представил своего сокамерника.

– Знакомься, это Иваныч!

Взрослый дядька протянул свою руку Григорию и, улыбаясь, представился.

– Владимир Иванович Степанов. Статья 159, часть 4, впрочем, как и у многих здесь находящихся.

– Да, это точно, – поддержал Иваныча Валера. – На Бэ-эСе в основном наркоманы и мошенники сидят – те, кто могут платить за удобство.

Иваныч указал ребятам, куда положить их «машки», а Грише предложил разместиться на кровати над ним – дескать, здесь теплее и не дует из окна.

Настало время знакомиться с новеньким. Молодой, атлетически сложенный парень невысокого роста с тёмными длинными волосами был одет в модные синие джинсы, дорогую шерстяную кофту и красные кроссовки «Пума». Он был явно обескуражен всем происходящим, но держался неплохо, можно даже сказать, с достоинством. За всё время движения от карантина по коридорам централа и нахождения в 288-ой камере он не проронил ни слова, пока к нему не обратился Валера.

– Меня зовут Валера Чурбанов! Я в этой камере с мая 2014 года, а Иваныч и того дольше – с февраля. А тебя как зовут, и что у тебя за беда!?

– Александр Ткаченко. Статья 159, часть 4.Занимался строительством в Московской области. Не успел достроить дом, дольщики подали заявление, и вот я здесь.

– Очень приятно, – дружелюбно ответил Валера. – Может быть, кушать хотите?

И открыл холодильник, забитый до отказа продуктами, демонстрируя вновь прибывшим гастрономические изыски и стараясь возбудить у них аппетит. Григорий посмотрел на Сашу и отказался, ссылаясь, на только что съеденный обед.

Валера закрыл холодильник, усадил ребят за «дубок», а сам с Иванычем присел на кровать.

– Как я тебе и обещал, я договорился с опером, чтобы тебя распределили в нашу камеру и пораньше забрали с карантина, – радостно сообщил Григорию Валера. – Как видишь, у нас всё есть, и быт налажен очень хорошо. Горячая вода, в отличие от общих камер, унитаз вместо очка в полу, да и отношение персонала к нам намного лучше, чем к остальным «зэкам». Вечером будет телефон – сможете позвонить своим родным и успокоить их.

– Спасибо тебе большое, Валера! – искренне поблагодарил его Григорий. – Честно тебе скажу, я не ожидал такого. Ты правильно сказал в автозаке, что и в тюрьме можно жить. Теперь я это вижу.

– А как немножко освоитесь и поговорите с другими сидельцами, то реально поймете, что комфорт в тюрьме просто необходим. Здесь есть спортзал за 5000 рублей в месяц. Это, конечно, не фитнес-зал, но для разнообразия очень даже неплохо. Самый большой плюс занятий спортом, что после этого можно пойти в душ. Так-то баня только раз в неделю, у нас, кстати, по вторникам, а дополнительная помывка после спорта очень даже кстати. А ещё это дополнительный досуг. Чего в тюрьме действительно дефицит, так это досуга, скука страшная. Я хожу в спортзал раз в неделю, а Иваныч филонит, говорит, что плечо потянул, поэтому с удовольствием приглашаю вас присоединиться. Там можно встретить пацанов из других «хат», пообщаться, узнать последние новости централа, расспросить, кому какие сроки дали по нашей статье в последнее время – статистика штука хорошая и полезная. Сашу Емельяненко можно встретить, если повезет, его недавно перевели к нам на Бутырку с «Матроски»[19 - СИЗО-1 Матросская тишина]. Он часто в спортзал ходит железом баловаться. Тут вообще звёзд много собралось помимо этого бойца без правил. Матвей Жмурин – банкир, который зятя Путина избил на Рублевке, уже 4,5 года сидит в тюрьме, никак осудить не могут, эпизод за эпизодом накручивают ему, уже на семь лет накрутили, и это ещё не конец. Роман Панов – замминистра регионального развития, бывший вице-губернатор Челябинской области – посадили за хищения на строительстве инфраструктуры острова Русский перед саммитом АТЭС[20 - Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество]. Да и вообще, здесь сейчас собралась приличная компания из банкиров, чиновников, бизнесменов – бандитов сажать некуда, все камеры под завязку, централ переполнен. В общих камерах спят по очереди – на 20 шконок 30 сидельцев, так что вам сильно повезло, пацаны, что к нам в камеру попали. Да, кстати, номер камеры, если спросят, надо произносить правильно – два-восемь-восемь, а не двести восемьдесят восемь! Этого и «менты», и «кенты»[21 - На тюремном жаргоне означает пацаны] требуют – во всём должно быть однообразие.

Валера мог бы говорить до вечера, но, зная эту его слабость, Владимир Иванович прервал его, положив руку ему на плечо и подтянувшись, оторвался от стены, на которую он всё это время облокачивался, сел на край кровати вровень с сокамерником.

– Я, как старший по камере, позднее доведу до вас все правила и порядки, расскажу, как надо себя вести, как представляться сотрудникам и другим сидельцам, и вообще, как сделать так, чтобы не попасть в «жир ногами», как тут говорят, ну, то есть не найти себе новых проблем к уже имеющимся, – начал свою речь Иваныч, непрерывно смотря на Григория. – А сейчас для того, чтобы мы все, здесь присутствующие, понимали, кто есть кто, предлагаю чуть подробнее рассказать о себе. О Грише мы уже немного знаем, так как он уже пересекался с Валерой в автозаке, а вот о вашей беде, молодой человек, хотелось бы поинтересоваться поподробнее, – Иваныч перевел взгляд на Сашу и впялился в него своими глазками-буравчиками. – Так уж у нас в камере заведено: в складчину ведём хозяйство, вместе ходим гулять, вместе отвечаем за «запреты» в хате, советуемся по всем вопросам, поэтому мы все должны быть уверены друг в друге и знать, кто из нас что представляет собой. Расскажи, пожалуйста, каким образом на тебя повесили мошенничество?

Ткаченко, не задумываясь и абсолютно не опасаясь окружающих, как обычно поступают либо уверенные в своей невиновности люди, либо прожжённые рецидивисты, живущие преступным ремеслом, поспешил рассказать свою историю.

– У меня небольшая строительная компания, точнее я учредитель и генеральный директор. Строим в основном в Московской области таунхаусы и малоэтажные дома. Три года назад купили участок под строительство, заключили с пайщиками договор долевого участия на строительство дома на этой земле. Построили дом, подвели коммуникации (газ, воду, электричество и канализацию). И тут выходит постановление правительства Московской области о запрете строительства домов такого класса на земельных участках такого типа. Нам, естественно, не дают разрешение на подключение дома к сетям, и конечно, мы задерживаем сроки сдачи дома в эксплуатацию. Деньги дольщиков, разумеется, были все потрачены, и когда недовольные стали обращаться в компанию с требованием вернуть деньги из-за невозможности въехать в дом, я отвечал им отказом и предлагал совместно бороться в суде за наши права. Кто-то согласился, а кто-то подал заявление в полицию. Больше года я, как на работу, ходил на допросы в качестве свидетеля, до тех пор, пока у одного из дольщиков не нашлось мохнатой лапы в правоохранительных органах. Лично генерал полиции из ЮЗАО[22 - Юго-западный административный округ] дал приказ меня арестовать. Как будто, находясь под арестом, я быстрее найду деньги, чтобы расплатиться с дольщиками, – Саша улыбнулся после этих слов, хотя на лице его была гримаса безысходности и отчаяния. – Два дня я провел в КПЗ[23 - камера предварительного заключения] главного управления полиции ЮЗАО, потом отвезли в суд, где официально арестовали и затем доставили сюда. Дома жена с ребёнком с ума сходит, она вот уже три дня не знает ничего о моей судьбе – я же, как обычно, уезжал на допрос и должен был вечером вернуться домой, а тут арест… Даже позвонить не дали домой, предупредить, чтобы не волновалась. Поэтому я вечера жду как никто другой, чтобы позвонить ей и успокоить, что жив и здоров и где нахожусь.

– Не волнуйся! – встрял в Сашин рассказ Валера. – Вечером, как только появится возможность достать тэ-эр-ку[24 - ТР-сотовый телефон], тебе первому дадим пообщаться с семьей. – Глянул он на Иваныча, как бы согласовывая с ним сказанное, и получив зрительно одобрение малозаметным кивком головы, продолжил опрос. – А твой адвокат разве не сказал семье о твоём аресте?

– У меня не было частного адвоката – я же был изначально свидетелем по делу, а когда меня в одночасье перекрестили в подозреваемого №1, то дали в полиции государственного бесплатного адвоката, который долго уговаривал меня подписать признательные показания в обмен на предоставление мне своих услуг. А когда я наотрез отказался, то он в отместку отменил своё обещание позвонить моей жене. Вот такие у нас порядочные люди в адвокатуре работают.

– Тебе надо сказать жене, чтобы она тебе хорошего адвоката нашла, раз ты вину не признаешь, поскольку бороться из тюрьмы практически невозможно – это работа дорогого адвоката, – влез с советом снова Валера. – Иваныч, у тебя ещё вопросы есть к Александру? – посмотрев на товарища, спросил Чурбанов и, дождавшись отрицательного кивка головы, начал говорить о себе. – У меня вообще удивительная история – я до сих пор не понимаю, за что меня посадили. В моём уголовном деле написано: в неустановленном месте и в неустановленное время потерпевший передал мне деньги, после чего пошёл и написал заявление в полицию, что я обманом выманил у него денежные средства неизвестно за что. На самом деле, потерпевший – это мой приятель, которому я одолжил крупную сумму и вместо того, чтобы возвращать долг, он решил меня посадить. Без доказательств, без видео- или аудиозаписей наших разговоров и контактов, только на основании его показаний – вот это реальный беспредел!

Валера реально очень любил поговорить. Он рассказывал, что у него жена и шестеро детей, большой дом на Рублево-Успенском шоссе. Сам он из Сочи, был офицером-подводником и служил в Гаджиево. Его мама в советское время была директором сочинского магазина «Берёзка», поэтому он знает всю сочинскую мафию. До недавних пор работал в руководстве Новороссийского порта и именно там встречался в 2004 году с Гришей Тополевым, когда тот приезжал договариваться о загрузке зерновых танкеров. Он очень хорошо помнит эту встречу, хотя Григорий признался, что Валера совсем не отложился у него в памяти. Это никак не помешало Чурбанову дополнить свой красочный рассказ подробностями той встречи, описанием ненужных деталей и, главное, вспомнить, что ещё тогда Гриша ему очень понравился, как человек и успешный бизнесмен.

Эту тираду с трудом прервал Владимир Иванович, почувствовав, что ещё немного и от Валеры можно будет услышать признания в любви и вечной преданности Григорию, как было почти полгода назад с ним самим, когда Чурбанов только заселился в камеру и узнал, что они оба в армии бороздили моря и океаны на подводных лодках, только в разное время и разных концах земного шара.

– Расскажу коротенько о себе перед тем, как перейти к инструктажу по технике безопасности пребывания в камере два-восемь-восемь, – улыбнувшись приятно и очень располагающе к откровенности, начал повествование Иваныч. – Я сам из Омска. Переехал в Москву лет пять назад. Открыл микрофинансовую компанию. Бизнес шёл очень хорошо. Я даже не ожидал, что за такое короткое время обрасту огромным количеством клиентов, как кредиторов, так и заемщиков, причем без помощи рекламы. Через несколько лет я настолько устал от работы, да и возраст не тот, чтобы крутиться как молодому, что принял решение передать бразды правления своему заместителю Мише-армяну. Он, кстати, сейчас сидит в камере прямо над нами. Назначил его генеральным директором вместо себя, а сам уехал с молодой женой в Омск. Тот стал вести широкую рекламную кампанию, привлёк ещё больше клиентов и стал очень заметным для правоохранительных органов. И они – органы- не заставили себя долго ждать. Пришли сначала по-хорошему за малой долей, попросили, вежливо так, 25% от прибыли. Этот дурачок, Миша, отказал им и даже со мной не посоветовался, так поверил в себя, что решил самостоятельно все вопросы решать. Ну, естественно, родились заявления от недовольных клиентов в мошенничестве и этого новоявленного «решалу» закрыли. Ему бы молчать «как рыба об лёд», но он ведь умнее всех бакинских комиссаров, дал показания на меня, думая, что после этого отпустят. Ан нет, не отпустили, наоборот, – теперь у нас группа лиц в лучшем случае, а в худшем, вообще организованное преступное сообщество пришить могут, а это сразу, пятнашка старт. Короче, меня объявили в розыск, я ни сном, ни духом пару месяцев хожу под розыском, ничего не подозревая, приезжаю в аэропорт в Омске, где меня прямо в самолёте и задерживают. Привозят на Бутырку и сразу на «воровской продол». Это специальный блок на первом этаже, где селят воров и тех, кого надо сломать. Там отдельная охрана с собаками, видеонаблюдение в камерах круглые сутки, и, естественно, ничего: ни телевизора, ни холодильника, холодная, как лёд, вода из крана, грибок по стенам от холода и сырости. В общем, просидел я в таких мучениях больше месяца, а тут меня к себе опер наш, ну, который нас сейчас курирует, вызывает и предлагает переселиться на Бэ-эС за 2,5 миллиона рублей. Мы поторговались, он скинул до 1,5 миллионов, и вот я тут с февраля восемь месяцев обитаю в тепле и с налаженным бытом. Жду «объебона»[25 - обвинительное заключение прокуратуры], с делом меня уже ознакомили, так что остался только суд, этап и лагерь.

– Владимир Иванович, и какой срок, вы думаете, вам дадут? – поинтересовался чересчур любознательный Гриша.

– Я буду в суде бороться за лет 5—6, меня это вполне устроит. По нашей с вами статье срок лишения свободы от нуля до десяти лет, но если есть дополнительные эпизоды, то срок может быть увеличен максимум до 15 лет. Впрочем, такого на моей памяти никогда не было, максимум 12 давали.

– Вот, Моте Жмурину наверняка по полной программе влепят показательно, – вклинился в разговор улыбающийся Валера. – Как подумаешь, что человек уже больше четырёх лет сидит в малюсенькой камере, и конца и края нет его мучениям, сразу как-то свои проблемы кажутся такими ерундовыми.

– Ладно, «Папа»[26 - так частенько в местах лишения свободы называют президента Путина В. В.] ему судья! – прервал Валерино лирическое отступление Иваныч. – Перейдем к ликбезу по внутреннему укладу и распорядку. На дальняк ходить нельзя, пока хоть кто-нибудь сидит за «дубком» и кушает, когда идешь по-большому, обязательно включать вентилятор над дверью, чтобы не было запаха, в трусах за «дубок» не садиться. Убираемся по очереди парами – я с Валерой сегодня, Гриша с Сашей – завтра, всё, что есть в камере – общее, то есть на продукты, запреты, утварь скидываемся вместе и пользуемся тоже. Телефон достаём только после 8 вечера, когда вероятность шмона минимальная, «дорогу» не держим – только по запросу, утренняя проверка в 10, вечерняя – в 5, прогулка каждый день с 7 до 8 утра. Каждый день даем выводному пачку сигарет «Парламент», за это он нас ведёт в большой, а не в маленький дворик гулять. Вопросы есть?

– Что значит, «дорогу не держим»? – дождавшись паузы, поинтересовался Гриша.

– Все камеры обязаны держать «дорогу»! Так называют тюремную связь. Между окнами камер натягиваются канаты, и по ним передаются малявы[27 - записки, письма], бандюки[28 - посылки] и прогоны[29 - информационные письма]. Нам официально Русланом – смотрящим за Бэ-эС – разрешено дорогу не держать. Если в нашу камеру надо что-то передать, нам стучат с верхней камеры, мы открываем окно и ловим от них «коня»[30 - временная дорога – канат небольшой длины]с содержимым. Если нам вдруг понадобится что-то отправить куда-нибудь по тюрьме, то мы достукиваемся в потолок до верхней камеры и кричим в окно: «Спусти коня!». Ловим канат, привязываем то, что надо отправить, прикрепляем «сопровод» – адрес получателя, например, «хата два-девять-четыре, Руслану», дергаем три раза и всё – груз пошёл. Потерять груз по дороге – это залёт, могут предъявить по полной программе, поэтому в каждой хате есть дорожники, которые следят за дорогой, фиксируют в «точковке» – специальной тетрадке – все передвижения грузов, прошедших через их руки, чтобы можно было легко найти, на какой «хате» произошёл обрыв «дороги». «Дорога» – это кровеносная система тюрьмы. По ней идут и телефоны, и наркота, и спиртное – всё, что может заинтересовать сидельца, поэтому дорожник – очень уважаемая специальность в местах лишения свободы. Он освобождается от всех обязанностей по «хате», не скидывается в общак, более того, его все кормят на халяву – отказать дорожнику считается залётом – спросят по полной. А у нас «хата» возрастная, нам в эти блатные игры влезать не надо, поэтому нам позволено жить без воровской романтики.

– Вот, вы все говорите: «спросят по полной», «могут спросить», а что это значит? – спросил наконец-таки включившийся в разговор Саша.

– Дай я объясню! – вылезая на первый план, оборвав на полуслове Иваныча, заговорил уставший от молчания Валера. – Тюрьма – это воровской мир! И тут все законы воровские. Живут по понятиям, воровскому укладу и традициям. Видели наверняка на сборке внизу надписи на стенах: «АУЕ! Жизнь ворам!»?

Ткаченко и Тополев дружно закивали головами, а Валера, сделав многозначительную паузу, продолжил.

– Так вот, АУЕ – это арестантский уклад един. Законы воров. Ну, и естественно, за соблюдением этих законов следят воры через своих доверенных лиц – «положенцев», а те, в свою очередь, чрез смотрящих за корпусами, продолами и «хатами». Огромная вертикальная иерархия с ворами на вершине пирамиды. Их слово последнее. Сказал вор, что ты не прав и должен заплатить столько-то денег, значит, вынь да положь всю сумму на стол, иначе прирежут или покалечат, а ещё хуже, в «обиженку» загонят. В общем, решение вора лучше выполнять или оспаривать у другого вора. Тут, как на свободе – апелляция, кассация, верховный суд – только решения жёстче и контроль за выполнением болезненнее.

– А что такое «обиженка»? – продолжал с большим интересом расспрашивать Александр.