Ловцы книг. Волна вероятности

– Ну ты даешь! – смеется Юрате. – Нет ничего на свете полезней, чем вино из иных миров!

– Отлично. Я три бутылки светлого Хеми позапрошлогоднего урожая принес. Лучшее, что было в музейной лавке. И уверен, не только там.

– Только этикетки нам с тобой придется отпарить. Не представляю, как они у вас выглядят, но подозреваю, что за местные не сойдут.

– Не придется, – улыбается Лийс, показывая ей бутылку янтарно-желтого стекла с мелкими голубыми вкраплениями причудливой формы. – Нет у нас этикеток. Не принято! И алфавит красивый, поэтому в любой реальности наши надписи на бутылках по умолчанию принимают за декоративный узор.

* * *

Лийс (сразу в двух свитерах, дубленке и шапке, вязаных варежках и носках, до ушей замотанный шарфом, потому что за два дня теплее не стало, с погодой ему пока не везет) идет, двумя руками вцепившись в Юрате, он не умеет ходить в гололед, просто в голову не пришло заранее научиться: в Эль-Ютокане не бывает морозов, на работе спасает частичное воплощение, а весь целиком, как в отпуск, он раньше сюда не ходил. В общем, счастье, что Юрате сильная, а Лийс легкий, как все Эль-Ютоканцы, а то бы, пожалуй, далеко не ушли.

Но они все равно идут очень медленно, потому что Лийс постоянно останавливается, озирается по сторонам, как турист, впервые попавший, к примеру, в Венецию, хотя вокруг ничего особенно интересного – дома, сугробы по краям тротуаров, деревья, автомобили и наша типичная зимняя сизая пасмурная темнота.

– А ведь здесь такие картины, как я унес, нарисовать невозможно! – наконец говорит Лийс. – Я, сама понимаешь, не про «хуже – лучше». Просто основа мира совершенно другая. Там, куда я ходил за картинами, у тьмы подкладка прозрачная, зеленоватая, зыбкая, как туман. А здесь она бесцветная, как паутина, и у нее такой же сложный узор. Местами драная, тусклая, как будто паук давно умер, а местами туго натянута и сверкает, словно на ней роса. Это само по себе удивительно. Реальность одна и та же, а подкладка тьмы постоянно меняется, как будто гуляешь по разным мирам.

– Есть такое дело, – кивает Юрате. – Хорошее у тебя зрение! Спасибо, что рассказал. Я вижу немного иначе, но, по сути, наши наблюдения совпадают. Эта реальность – как самодельное покрывало, сшитое из лоскутов.

– Вот именно! – восклицает Лийс. – Красивое. Вот бы это лоскутное покрывало кто-то нарисовал! Иногда мне до ужаса жалко, что я сам не художник, а просто музейный искусствовед. Но в Эль-Ютокане вообще не бывает художников, у нас вдохновение иначе работает, оно не расходуется на создание новых объектов, а обеспечивает сознанию переход в иные состояния и миры… Ай, да чего я тебе рассказываю! Ты же и так все знаешь про нас.

– Ну, предположим, не все.

– Ладно, неважно. Все равно я уже рассказал. Переход – это круто! Без переходов в другие реальности я бы страшно затосковал. Но так хочется побыть настоящим художником! Которого вдохновение подхватывает и несет, но физически он все равно остается на месте. И тогда другая реальность сама приходит к художнику. Не вся целиком, конечно, а только ее тень, дыхание, настроение, не знаю, как точнее сказать. Но факт, что приходит! И проступает в его работах, выглядывает из них, как из окон, отражается, как в зеркалах.

– Но художник остается на месте, – напоминает Юрате. – И не потому, что сам захотел. Поневоле. Как узник в темнице. Это пожизненное заключение. Не надо такое тебе.

– Да, конечно, – легко соглашается Лийс. – Пожизненное – точно не надо. Но пару здешних лет или хотя бы месяцев я бы ух, как порисовал!

– И потом продал бы свои картины своему же начальству, – смеется Юрате.

– Только если бы они оказались хорошими. Я – строгий, придирчивый искусствовед.

– Это не очень заметно, – Юрате легонько пихает его локтем в бок.

– Еще бы! Невозможно начать придираться, когда вокруг сплошные шедевры. Тут рассудок бы сохранить… Ой, смотри!

– Что такое?

– Подкладка тьмы! – щекотно шепчет ей в самое ухо Лийс. – Очень странная. На небольшом участке. Через дорогу, вон там, впереди. Тоже бесцветная, но даже близко не паутина. И не туман. Скорее, облако пыли. Только не пыли. Потому что она блестит и сверкает, как звезды. Звездная пыль!

– Ну так да, – кивает Юрате. – Это же «Крепость». Мы пришли. А разве ты в прошлый раз не заметил, как наша «Крепость» изменяет пространство вокруг себя?

– Не до того было. Я же страшно замерз. Всю дорогу смотрел под ноги и себя уговаривал: надо тут еще немножко побыть, потерпи, пожалуйста, шаг, вдох, выдох, еще один шаг, снова вдох. Очень трудно не исчезнуть оттуда, где испытываешь страдания! От страданий тело любого нормального Эль-Ютоканца сразу само сбегает домой. Нужно колоссальное усилие воли, чтобы просто оставаться на месте. До сих пор удивляюсь, что мне тогда удалось.

– Надо же. Я не знала, что вы так устроены, – вздыхает Юрате. – Так ты, получается, супергерой!

– Еще как получается, – улыбается Лийс. – Не представляешь, как я дома своей стойкостью хвастался! Пока пил и плакал, всех друзей обзвонил.

* * *

Артур в одиночестве сидит в «Крепости», которую сам же почти час назад и открыл. Ему не то чтобы грустно, скорее, странно. К пустому бару он не привык. Обычно хоть кто-нибудь да заходит в «Крепость» сразу же после открытия, не обязательно выпить – просто побыть. Узнать, как дела, попросить чашку чаю, забиться в дальнее кресло с книжкой или, наоборот, сесть поближе и поговорить. А сегодня в «Крепости» нет даже Даны. Формально у нее выходной, но обычно в свои выходные Дана просто приходит чуть позже, чем он.

Артур берет телефон, но номер не набирает, он хочет, чтобы Дана позвонила сама. Сидит с телефоном и представляет совершенно счастливую (не получается), всем довольную (не получается); ладно, просто спокойную (получается), сильную (получается), веселую (почти получается) Дану, у которой все в полном порядке. Как минимум звери здоровы, дома ничего не сломалось, сама не простыла, даже не болит голова. Думает: «Ты задержалась по какой-то смешной пустяковой причине. Вот позвони и скажи».

Наконец телефон начинает хохотать страшным басом, такой у него звонок. Артур сам его установил и обычно берет трубку не сразу, ему нравится слушать демонический смех. Но сейчас ему не до смеха. Это Дана! Как он и хотел.

– Не понимаю, как быть, – говорит ему Дана. – Звери штурмуют свою переноску. Просятся на работу. А куда им из дома в такой мороз. Мне и самой выходить не особенно хочется. В «Крепость» – да, а на улицу – нет. Что-то я, знаешь, устала от холода. И вообще от всего. Вчера по дороге домой девчонку на Швенто Стяпано видела. Испортила мне настроение. В маске, очки запотели, каблуки скользили по грязному льду, ковыляла по проезжей части вслепую и даже не плакала, выла в голос; ее счастье, что в это время там практически нет машин. Весь человеческий мир сейчас вот так же ковыляет вслепую и воет. Осточертело это видеть и слышать. Никакого просвета. Какая-то совершенно невыносимая в этом году зима.

– Да забей ты на человеческий мир, – отвечает Артур. – Он отдельно, а мы отдельно. Хочет выть, пускай воет, кто ж ему запретит. Давай пакуй зверей в переноску, раз просятся, и вызывай такси. Если машина будет ждать вас под самым подъездом, никто не успеет замерзнуть. Включая тебя.

– Такси? А и правда же. Удивительно, что я сама не подумала. Даже не вспомнила, что в мире бывают такси. Из-за сраного карантина, наверное. Уже привыкла, что в городе ничего не работает, только продуктовые магазины и мы.

– Так и я бы не вспомнил, если бы не ездил за одеждой для Юратиного приятеля. Оказалось, все нормально у нас с такси. Я вас жду! – заключает Артур, сует телефон в карман и начинает резать хлеб на горячие бутерброды. Заодно достает из холодильника блюдечко с мясом для кота и куницы, чтобы согрелось до комнатной температуры. Скоро приедут, ура!

– Как же я вас люблю, – вслух говорит Артур всем троим, коту Нахренспляжу, кунице Артемию и Дане (особенно Дане, в первую очередь – ей).

Вот вроде бы взрослый чувак, почти старый, он вообще уже умер и каким-то ему самому непонятным способом сбежал от смерти обратно к живым, а признаваться в любви по-прежнему решается только на расстоянии, когда его точно-точно никто не услышит. Хотя, по идее, невелик же секрет.

«Ну все-таки я человек, а не ангел, – насмешливо думает Пятрас, которого теперь называют Артуром. – Имею полное право и даже отчасти обязан быть дураком».

* * *

Первым делом Дана открывает переноску, звери вылетают оттуда стрелой, то есть двумя стрелами они вылетают, но в одном направлении, Артур – вот их цель. Куница Артемий с разбега запрыгивает ему на плечо и устраивается там поудобней, а Раусфомштранд просто бодает голень своей полосатой башкой.

Дана убирает переноску за стойку, чтобы не загораживала проход, подходит к Артуру и крепко его обнимает. От нее такого обращения не то чтобы совсем не дождешься, но сердце Артура все равно каждый раз замирает, как будто случилось великое чудо. Ну, собственно, оно и случилось! Чудо не перестает быть чудом от того, что случается почти каждый день.

«Спасибо тебе, дорогой, – думает Дана. – Без тебя я бы уже давно далась йобу. Такая зима тяжелая. Бесконечная. Невыносимая. Как будто все вокруг умерли, а мы почему-то живем».

– Мы еще как живем! – вслух отвечает ей Ар… нет, ей отвечает Пятрас, какой из него сейчас, к чертям собачьим, Артур.

В этот момент (чтобы не затягивать лирическую паузу, мы за этим строго следим) дверь «Крепости» открывается. На пороге стоят Юрате и дубленка Артура, в глубинах которой скрывается темный, слишком тощий для этой громадины Лийс.

– Ух! – выдыхает Дана. – Вот теперь все стало совсем отлично. Причем как будто так и было всегда.

– То-то же! – победительно восклицает Юрате, доставая из бездонных карманов дубленки бутылки какого-то неизвестного, но даже на вид потрясающего вина. – Есть и было отлично. А будет – вообще зашибись. Сегодня мы почти именинники. Провернули смешную аферу. Не расскажу, хоть стреляйте! Зато всех заставлю кутить.

– Стрелять не будем, – улыбается Дана. – Не настолько у нас тут ковбойский салун.

– Артемий очень хочет с тобой познакомиться, – говорит Артур Лийсу. – Подойди к нам поближе, чтобы он на тебя перепрыгнул. Нет, дубленку пока не снимай! Артемий у нас деликатный чувак, а все же куница. Когти, зубы, то-се.

– Куница, – зачарованно повторяет Лийс. – Куница это же хищник?

– Еще какой хищник! – хором подтверждают Дана с Артуром.

– И кот тоже хищник, – добавляет Артур уже соло и берет на руки Раусфомштранда, не то чтобы оробевшего перед гостем, но явно огорошенного запахом Эль-Ютоканской музейной пыли на его башмаках.

– Про котов я знаю, – кивает Лийс. – А куницу вижу впервые в жизни. Все-таки удивительно, что хищники соглашаются жить вместе с людьми!

– С такими людьми даже я согласилась бы, – говорит Юрате. – Собственно, уже согласилась. Живу.