Возмутитель спокойствия

Но тут мне придется на какое-то время оставить в покое мальчишку и вернуться к повествованию о том, что все это время происходило с прессом для сена.

Работа с вилами у стога с виду не представляла собой ничего сложного. Единственное, что требовалось от вас, так это вооружиться ковшеобразными джексоновскими вилами и вонзить их в копну сена. Затем вы кричите: «Трогай!» – после чего погонщик-крановщик хлещет вожжами лошадь, впряженную в подъемный механизм. Вся копна взмывает в воздух, зависая над специальной платформой, вы дергаете за трос, и сено валится туда, где до него может добраться работник, загружающий его непосредственно в пресс. Казалось бы, что проще? У стороннего наблюдателя может даже сложиться впечатление, что вы просто стоите себе рядышком и откровенно бездельничаете.

Но на деле все оказалось гораздо сложнее.

Начать хотя бы с того, что вилы весили никак не меньше сорока фунтов и весь этот вес был распределен крайне неравномерно, сосредоточиваясь в самых неудобных местах. При этом четыре длинных, изогнутых и острых как игла зубца, возвращаясь в исходное положение, упорно норовили впиться вам в ноги. Железяка же, приводившая в действие заслонку, оказалась снабжена острыми гранями и, похоже, была специально создана с таким расчетом, чтобы защемлять вам пальцы.

Для того чтобы управляться с такими вилами, необходимо обладать определенной сноровкой. С одной стороны, приходится то и дело уворачиваться от надвигающихся острых шипов механических грабель, влекомых парой норовистых мустангов. Отскочив в сторону, вы слышите крик работника, вкалывающего на загрузке пресса и требующего от вас новой порции сена. И тут наступает время пускать в ход вилы, но делать это нужно с умом и должной осторожностью, так как если подцепить разом огромную копну, то работнику на платформе придется надрываться, чтобы разодрать ее на охапки нужного размера. Если же, пожалев его, станете подавать сено почаще, но совсем уж маленькими порциями, то ничего хорошего из этого тоже не выйдет: вы лишь замучаете до полусмерти впряженную в подъемник лошадь, которой придется постоянно пятиться назад, да к тому же заставите простаивать работника, которому по доброте душевной пытались помочь. Прибавьте к этому для пущей наглядности густое облако пыли и мелкой сенной трухи, постоянно набивающейся вам за шиворот, а также в глаза, рот, и получите целостную, до некоторой степени правдоподобную картину происходящего. Но и это описание не идет ни в какое сравнение с жестокой реальностью, ибо никакими словами невозможно передать той гаммы чувств, что возникает в душе человека после тесного общения с прессом для сена.

От себя добавлю, что в тот день я все же кое-как продержался до вечера. Когда рабочий день закончился – а произошло это уже в темноте, спустя довольно много времени после того, как солнце скрылось за горизонтом, – у меня не хватило сил даже на то, чтобы вымыть руки.

Вместе с остальными я поплелся к навесу, служившему одновременно и кухней и столовой, где уселся за стол, уныло взирая на чумазую лепешку с куском бекона, которую повар называл нашим ужином, и мысленно стал уговаривать себя приняться за еду. В этот момент появился босс. Из его всклокоченной шевелюры во все стороны торчали сухие травинки, а спина линялой фланелевой рубахи была густо запорошена трухой.

Он пересчитывал бирки, полученные от обвязчика тюков, и вид у него был довольно безрадостный.

В конце концов Ньюболд изрек:

– Паршивых девятнадцать тонн!

– Девятнадцать диких взбесившихся кошек! – возразил я.

Босс уселся на свое место, взглянул на лепешки в тарелке, после чего повернул голову и даже открыл рот, собираясь устроить нагоняй этому огородному пугалу, возомнившему себя поваром, но потом, похоже, вовремя вспомнил, что это он сам закупал продукты, которыми теперь были вынуждены питаться все, включая бедолагу повара. Это несколько умерило его пыл.

Девятнадцать тонн!

Так оно и было. Он показал нам записи, и все мы по очереди заглянули в них, отказываясь верить собственным глазам. Готовый тюк сена тянул в среднем примерно на сто восемьдесят фунтов, а мы выдали немногим больше двух сотен таких тюков. Работники, подававшие сено в пресс, клялись и божились, что они затолкали в жерло адской машины по крайней мере полновесную тысячу тонн сена; на что обвязчик тюков заявил, что они врут и не краснеют, ибо он самолично извлек из-под пресса по крайней мере две тысячи тонн, все их перевязал, пронумеровал, откатил в сторону и сложил в штабеля.

Тут подал голос мальчишка.

Похоже, скользкие от жира лепешки не вызвали у него никаких особых эмоций. Он съел их с таким аппетитом, словно это были бисквитные пирожные, а солонина – медом. И все это запил солоноватой бурдой, которую наш повар упорно называл кофе.

Так вот, теперь этот пацан заявил во всеуслышание:

– Не огорчайтесь, парни. Учиться никогда не поздно. Вот если бы мне дали поработать на подаче сена, то уж я бы вам показал, как это нужно делать: сперва заложить охапку побольше, а потом постепенно уменьшать порции, сводя их мало-помалу просто до вороха трухи на последней закладке.

Все мы уставились на него. Что касается меня, то я и вовсе был готов его удавить. Но тут в разговор снова вступил хозяин:

– Так ты, выходит, знаешь, как это делается, не так ли?

– Разумеется, знаю! – отозвался мальчишка. – Я в свое время собственноручно строил такие машинки. Можно сказать, я же их и изобрел.

– Ну что ж, – проговорил босс, – вот завтра утром заберешься на платформу и покажешь пример, как нужно работать. Но учти, до обеда ты оттуда не слезешь.

– Да запросто, раз плюнуть! – отмахнулся пацан, но на этот раз вид у него был довольно встревоженный.

Ровно в четыре утра трамбующая чушка пресса совершила свой первый удар, а мальчишка к тому времени уже стоял на платформе, и в руках у него были вилы, оказавшиеся выше его самого.

Но самое удивительное было то, что накануне он говорил чистейшую правду, утверждая, будто бы знает, как надо работать! На него можно было обрушить самую большую копну, загромождавшую целиком всю платформу, а ему неизменно удавалось разгрести площадку для подачи, и, когда громоздкая нижняя челюсть механизма поднималась, для нее уже была готова очередная порция сена, которая незамедлительно отправлялась в прямоугольное отверстие длинной железной глотки.

Для первой подачи он сложил большую копну, старательно выровнял ее бока и пришлепнул вилами сверху; когда же трамбовка оказалась в верхнем положении, то начал сбрасывать вилами в жерло пресса верхушку копны, даже не дожидаясь подъема площадки. Таким образом, сена в камере приемника оказалось столько, что пресс им едва не подавился, принимаясь за трамбовку тюка.

Мальчишке удавалось в два счета разделить на аккуратные кучки беспорядочно сваленный ворох сена, с виду больше напоминающий спутанный клубок колючей проволоки. Даже когда площадка камеры оказывалась совершенно пустой, он каким-то образом ухитрялся наскрести по углам достаточно сена для закладки новой порции. Но помимо всего прочего, пацан еще успевал изводить меня своими дурацкими подковырками, то и дело окликая сверху и издевательски интересуясь, не заснул ли я, достаточно ли ел каши и как долго еще там собираюсь копошиться?

При этом я не был единственной жертвой его остроумия – погонщику тоже досталось сполна. Подъемником заправлял ирландец по имени Клив Руни, и настал такой момент, когда Руни бросил свою лошадь и начал карабкаться на платформу, надо думать для того, чтобы разорвать нахального малолетку в клочья. Тот же как ни в чем не бывало стоял наверху и еще подначивал, обещая пересчитать ему зубы и заткнуть его раз и навсегда.

Похоже, такая тональность беседы несколько отрезвила Руни, заставив вспомнить, что перед ним всего лишь пацан. Ирландец вернулся к своему подъемнику, но каждый раз, проводя лошадь мимо платформы, бросал злобный взгляд на работавшего там мальчишку.

Справедливости ради должен сказать, что красноречие пацана распространялось не только на нас с Руни. Иногда он выглядывал из-за угла пресса и интересовался у другого погонщика, кого он поставил себе в упряжку – отловленных в прерии зайцев или просто слабосильных осликов? Бедолага доходил до белого каления и от этого все чаще щелкал кнутом лошадей.

А этот сопляк еще умудрялся перегибаться через край платформы и отпускать пару-тройку любезностей в адрес обвязчика тюков, издевательски интересуясь, уж не заигрался ли он там, часом, в кости, не надорвался ли от такого усердия, и вообще, не рановато ли отцепился от маменькиной юбки?

Не остались незамеченными мальчишкой даже возницы, правившие громоздкими конными граблями. Его пронзительный голосок разносился далеко, прорываясь сквозь лязг пресса, перекрывая возгласы и брань других работников.

Немного погодя он перестал меня донимать – наверное, понял, что меня не так-то легко вывести из себя. Я же просто с интересом наблюдал за его тактикой, а поэтому и не думал злиться. Было совершенно очевидно, что пацан нарочно доводил и подначивал нас, взрослых мужиков. Таким образом он хотел подогнать нас, заставить работать поживей, и в какой-то мере это ему удавалось.

А еще мне до ужаса любопытно было поглядеть, как долго мальчишка протянет. Сохранить столь бешеный темп до полудня ему не удастся, в этом я был абсолютно уверен. Бесспорно, Чип знал все о технологии загрузки пресса и умел виртуозно орудовать вилами – а это целое искусство. Однако, несмотря на то что был так ловок, самоуверен и силен не по годам, попросту физически не мог продержаться долго, запихивая в камеру приемника бесконечные тонны сена в густом облаке летящей пыли, стоя на жаре – сорок градусов в тени. Одному Богу известно, до какой отметки мог доползти столбик термометра на солнцепеке, где ему приходилось работать.

Мы отработали с четырех до шести. Затем был сделан перерыв на завтрак. За едой мальчишка был очень весел, радостно щебетал, подобно раннему жаворонку, и еще успевал отпускать шуточки в наш адрес. В десять часов наступило время второго завтрака, состоявшего из вареного чернослива, хлеба и кофе. Пацан был по-прежнему довольно бодр, но, похоже, его веселость пошла на убыль. Он не стал спускаться с платформы, а просто насмешливо проговорил оттуда:

– В чем дело? Вы что, парни, вообразили себя школьниками и решили, что вам будут платить за безделье?

Но вниз так и не сошел, просто исчез из виду, и я понял, что он растянулся под палящими лучами солнца, чтобы хоть немного отдохнуть.

Расправившись с завтраком раньше остальных, я вышел из-за стола и тайком отнес к прессу кружку кофе. Чип неподвижно лежал на платформе, глаза его были закрыты, а рот слегка приоткрыт. Я осторожно тронул его за плечо, и он, вздрогнув, поспешно принял сидячее положение. Потом угрюмо глянул на меня, выпил залпом кофе и молча протянул мне пустую кружку. После этого поднялся на ноги и снова взялся за вилы.

Я отнес кружку обратно.

– Послушайте, босс, – обратился я к Ньюболду, – может, все-таки велите мальчишке уйти с пресса? Он же там сдохнет.

– Ну и пусть подыхает! – отозвался тот, а Руни и еще двое парней с готовностью поддержали его мнение.

Так что мне ничего не оставалось, как просто вернуться обратно, наблюдать за происходящим и волноваться, ибо у меня появилось такое ощущение, что я сказал больше, чем знал.

Глава 5

Хотите – верьте, хотите – нет, но только за время, прошедшее с четырех до одиннадцати утра, пацан загрузил в пресс четырнадцать тонн сена!

Весть об этом немедленно облетела всю делянку, и уже даже самым прилежным работникам не терпелось увидеть своими глазами, чем же все это кончится. Как бы там ни было, а только долго держать столь высокий темп невозможно. А уж тем более когда речь идет о пятнадцатилетнем мальчишке. Но только я хочу повториться и высказать наше общее мнение, что выглядел он гораздо старше своих лет. Где-то в глубине души мы понимали, что поступаем очень плохо, но только признаться себе в этом никто не спешил.

Однако когда пробило одиннадцать, а мальчишка все еще продолжал орудовать вилами на верхней площадке пресса, вот тут уж я не на шутку забеспокоился.

К тому времени он уже не донимал никого своими насмешками и колкостями. Сквозь висящую в воздухе завесу пыли я видел его лицо – оно выражало высшую степень сосредоточенности, а наморщенный лоб придавал ему старческое выражение. Пацан безропотно, без жалоб и нытья отбывал свою повинность. Полагаю, никогда прежде он даже не догадывался, что на белом свете еще встречаются первобытные люди вроде нашего босса – столь же ограниченные и жестокосердые!

А солнце продолжало свой путь к зениту, щедро обрушивая на землю миллионы тонн раскаленных добела лучей. Каждый час мы меняли лошадей в упряжке. Каждые два часа сменялись обвязчики тюков. И только мальчишка наперекор зною и духоте оставался на своем посту, похоже, даже не собираясь молить о пощаде!

Бедный Чип!

Но затем судьба все-таки сжалилась над ним, подкинув козырного туза с самого дна колоды.