Аргентинский архив №1

Пивная на углу Большой Дмитровки и Столешникова переулка была переполнена. Подвальное помещение со сводчатыми, в потёках оплывшей штукатурки и плесени, никогда не страдало от отсутствия посетителей. Выгодное расположение – в самом историческом месте столицы, практически – в её культурном центре, овеянное городскими легендами прошлое и не менее бурное настоящее делало её местом паломничества самых различных категорий пишущего, ваяющего, стихоплётствующего и прочего творческого населения большого города.

По слухам, здесь когда-то в компании Маяковского читал свои матерные стишки сам «дядя Гиляй» – певец Замоскворечья Владимир Гиляровский, навеки прославивший дореволюционную Москву в своих замечательных очерках[16 - «Москва и москвичи», очерки, написанные В. Гиляровским, по праву называют «…энциклопедией русской жизни на рубеже веков».]. Поговаривают, что хаживал сюда отведать местного пива с тверскими раками даже сам Булгаков, но люди трезвого уморазмышления, конечно же, с этим были категорически несогласны.

Как бы то ни было, но Яма – именно так, а не казённым порядковым номером была отмечена местными старожилами эта пивная – служила местом ежедневного общения десяткам художников и музыкантов из тех, кто уже стремился причислить себя к столичной богеме, но ещё не вышел кошельком, дабы крутиться среди себе подобных в ресторане «Советский» (он же бывший «Яр») или в престижном «Метрополе».

Андрей Фоменко, выпускник Московского механического института, неспешно потягивал уже ставшее тёплым пиво и наслаждался зрелищем Наума, местной достопримечательности, талантливого художника-пейзажиста с Неглинки, традиционно небритого, в какой-то засаленной хламиде на голое тело, но с неизменным ярко-синим шикарным бантом на тонкой длинной шее, стремящегося втереть заезжему колхознику, каким-то чудом отбившемуся от организованной экскурсии по столице СССР, свой пейзаж поливаемого унылым дождём Арбата под видом французской акварели.

Комизм ситуации состоял в том, что залётному было абсолютно ровно, Москва на этой миниатюре или Монмартр. Гость столицы неспешно потягивал уже третью кружку пенистого пива к неистовой зависти бедного художника и пропускал мимо ушей его дифирамбы своей акварели.

Судорожно сглатывая подступавшую к горлу слюну, Наум уже собирался было в очередной раз сбросить цену, теперь уже ниже низкого – до «трёшки», надеясь выгадать хотя бы на пару пива, но в этот момент его будущий благодетель отставил от себя тарелку с останками раков, одним богатым глотком выдул полкружки пива и, сыто рыгнув и натягивая соломенную шляпу на свою необъятную лысину, поднял с пола толстый, явно беременный портфель, из которого вызывающе торчала палка сервелата, наверняка прикупленного в «Елисеевском», неожиданно подмигнул Науму и, запанибратски хлопнув художника по плечу, громыхнул начальственным баском:

– Ты, паря, дюже суетливый, оттого и расторговаться своей работой не умеешь с выгодой… Проще будь, мазилка, накось вот, хлебни с приятелями за здоровье Сидора Петровича с Магнитки… А мне пора, жена, поди, на Казанском уже икру мечет…

С этими словами он сунул во влажную ладонь ещё не верящего в своё счастье Наума несколько смятых червонцев и, расталкивая присутствующих локтями и зажатым под мышкой портфелем, стал, подобно ледоколу, пробираться к смутно маячащему бледным пятном в табачном дыму выходу.

Андрей с интересом наблюдал, как вокруг ставшего в друг разом богатым на несколько червонцев, что по местным меркам вполне могло быть приравнено к загадочным сокровищам Флинта, Наума начинают, словно акулы вокруг потерпевшего кораблекрушения моряка, кружить местные завсегдатаи из вечно безденежных…

Наум быстренько засунул волшебную акварель поглубже в большую чёрную папку, которую вечно таскал с собой, правда – больше для виду, поскольку продавалось у него здесь что-нибудь крайне редко, и, воровато оглядываясь, сунулся за столик, поближе к Андрею. Тот слегка подвинулся и поставил перед ошалевшим от нежданного богатства художником кружку с пенной шапкой.

Наум замахнул королевский глоток, некоторое время стоял, блаженно смакуя первые ощущения, и только потом повернулся к студенту:

– Ну, физика, а ты так могёшь?

Андрей засмеялся:

– Фартовый ты человечище, Наумушка… На пустом месте куш срываешь!

Наум оскорблённо набычился, отчего его и без того карие глаза стали совсем тёмными:

– Он хотел купить мой «…дождь на Арбате».

– Так не купил же! Но тебя пожалел!

Наум отхлебнул ещё пива и неожиданно подмигнул Андрею:

– Да ты, физика, смотрю, пользуешься популярностью…

– О чём ты? – вскинулся Андрей, обводя взглядом сиреневый полумрак зала.

– А вон, – Наум ткнул небритым подбородком в сторону дальнего тёмного угла зала. – Видишь то лоснящееся чувырло с вещмешком, стоящим на полу. Аккурат возле ноги? Боится, небось, что стырят.

– И что?

– А то, – наставительно произнёс Наум, – что он битые полчаса тебя разглядывает.

– Да ладно! – Андрей уставился на незнакомца. Тот был одет в простой костюм рабочего с московских предместий, на голове – картуз с твёрдым козырьком, галифе армейского покроя заправлены в не слишком новые, но аккуратно начищенные яловые сапоги. Добротный пиджак поверх чистой отутюженной косоворотки. На вид – лет тридцать-тридцать пять. Лицо абсолютно незнакомое.

К удивлению Андрея, незнакомец, перехватив его заинтересованный взгляд, улыбнулся и подмигнул ему. Улыбка у него была доброй и открытой. Андрей невольно улыбнулся в ответ. Наум настороженно покосился на студента:

– Ты… это… Осторожно с ним, – горячим шёпотом просвистел Андрею на ухо художник. – А вдруг он из этих…

Наум неопределённо повертел в воздухе рукой, изображая неведомых «этих». Андрей только усмехнулся снисходительно: паникёрский характер приятеля ему был прекрасно известен.

Откуда-то из пивных паров вынырнула фигурка тощего ушлого мужичка с мятой «беломориной[17 - Папиросы «Беломорканал», популярные в те годы в СССР.]» в зубах и пустой кружкой в костлявой руке. Глядя на приятелей по-собачьи преданными глазами, он проблеял тоскливо:

– Плесните пенного почтенному участнику героической обороны Севастополя! Колосники горят, мочи нет!

Андрей мазнул по нему презрительным взглядом и отвернулся, а Наум, исподтишка отлил «герою» пива из своей кружки и полушёпотом посоветовал:

– Валил бы ты, Тимоня, по-доброму… У моего приятеля там дядька на Девятой батарее погиб, он таких как ты, тыловых крыс, пачками теперь в подворотнях давит… Голыми руками, причём.

Глаза Тимони вмиг округлились до размеров пятиалтынного, сграбастав кружку с вожделенным напитком, он моментально растворился в кабацком чаде. Наум толкнул локтем товарища:

– О чём задумался, добрый молодец?

– Да вот думаю: диплом получу завтра-послезавтра, монатки в зубы и… Дальше-то куда? По распределению? Определят в какой-нибудь Верхнепупинск за Уралом – и прощай все мечты…

– О как, – Наум глотнул, смакуя, очередной глоток пенного. – А чего ты ждал, брат? Что тебя Москва с распростёртыми встретит? Здесь и своих инженеро?в хватает. Небось, предупреждали при поступлении-то?

– А то, – боднул упрямой головой Андрей. – Но всё же верилось в лучшее, так сказать, все эти пять лет. Да и последний курс голову так промыл…

– От чего? – засмеялся приятель. – От того, что накопил за предыдущие четыре? Да уж, погуливанил ты этой зимушкой, слухи аж в Яму докатывались.

– Ну и что? – вскинулся Андрей, упрямо мотнув русыми вихрами. – Диплом-то всё равно почти с отличием!

За спором оба не заметили, как давешний незнакомец прихватил свою кружку и перебрался за их столик. Взгромоздив пиво и газетку с остатками воблы чуть в сторонке, он с интересом прислушивался к разговору приятелей. В какой-то момент Наум бросил взгляд по сторонам и заметил его.

– Эй, товарищ, мы вас за свой столик не приглашали, – сварливо бросил он. Незнакомец широко улыбнулся:

– Так это… Здесь же не написано, что место, мол, забронировано… Вот я и того…

Андрей дёрнул уже собравшегося было поскандалить Наума за рукав:

– Да ладно тебе, Наум, товарищ прав: в пивной и бане все равны…

– Вот-вот, – сразу повеселел незнакомец, – именно так! Могу пивком угостить, к примеру, да и познакомимся заодно.

– Пивко – это хорошо, – сменил гнев на милость художник. – Кто ж здесь от халявы-то окажется!

– Так вот накось, возьми пару червонцев, принеси пива на всех, да и раков у старика Феофана попроси. Слышал, он для своих придержал в подсобке пару вёдер. Пусть раскулачивается.

– Так он меня и послушает, – криво усмехнулся Наум. Раков он обожал, но вот общаться по этому поводу с Феофаном, которого все Столешники почитали за крутой характер и богатые кулаки, он не горел особым желанием.

– А ты скажи: Кот, дескать, просит нижайше… Уверен, не откажет, – просто сказал незнакомец. – Или-иди, мил человек, а то скоро закроют, и останемся мы и без пивка, и без раков…

Наум, постоянно оглядываясь, отправился к прилавку, на встречу с грозным Феофаном, а незнакомец придвинулся к недавнему студенту поближе, поднял кружку:

– Доброго вечерка, так сказать…