Зоопарк на краю света

К тому времени, как на пожар сбежались люди, от сарая уже ничего не осталось. Среди развалин преподобный Кэрроуэй с грустью разглядел то, что когда-то было киноаппаратом, – огонь привел его в полную негодность, превратил в странную, обугленную резную деревяшку; починить его было невозможно, оставалось лишь выбросить.

Сяоманю удалось спастись. Разъяренный отец схватил его за шею, выволок на середину двора и свирепо выпорол кнутом. Ребенок не сопротивлялся, тощее тельце невольно вздрагивало под свистящими ударами, рот открывался и закрывался, но не раздавалось ни звука. Желтоватую кожу полосовали жуткие шрамы, и все это под отборную отцовскую брань, в которой священники не разбирали ни слова.

Преподобный Кэрроуэй не вынес такого зрелища, подошел, остановил руку старины Би, сочувственно погладил Сяоманя по голове: что ж, мол, на то, видно, Божья воля, ни к чему наказывать этого заблудшего ягненка.

Старина Би бухнулся на колени и разрыдался. Он был бедным кучером, денег на возмещение убытка у него не водилось, так что он совсем растерялся. Сын, вцепившись в краешек отцовой одежды, глядел равнодушно, без страха, без злобы, точно происходящее не имело к нему ни малейшего отношения.

Преподобному Кэрроуэю ничего не оставалось, кроме как объявить, что сам он на компенсацию не претендует. Пусть старина Би решает с общиной, как ему расплатиться за все остальное – преподобному и без того хватало хлопот.

«План Хуа Госяна» с треском провалился. Несколько дней преподобный Кэрроуэй обивал пороги увеселительных заведений столицы, надеясь купить кинопроектор, но так и не сыскал желающих его продать. Фирмы, в которые он обращался, заявляли: если заказать новый аппарат из Америки, в Китай его доставят не раньше, чем через полгода. Так долго преподобный Кэрроуэй ждать не мог.

В церкви удивлялись. «Да будьте вы уже как все, – твердили ему. – И без кино обойдетесь».

Преподобный Кэрроуэй лишь упрямо мотал головой, его переполняла странная уверенность: степной поход – часть великого Божьего промысла. Без кинопроектора ничего не выйдет.

Он подписался на множество газет и каждый день изучал объявления – вдруг кто-то решит сбыть подержанный аппарат. Семь дней спустя, когда преподобный Кэрроуэй открыл рано утром газету «Цзинхуа жибао», его внимание привлекла одна заметка.

Речь в ней шла про «Сад десяти тысяч зверей». «Сад», единственный в столице (да и во всем Китае) зоопарк, закрывался и распродавал животных, приглашая к себе всех заинтересованных, «чтобы обсудить условия покупки».

Преподобный Кэрроуэй слышал о «Саде». Его начали строить в западном пригороде Пекина на тридцать третий год правления Гуансюя. Когда-то на этом месте была экспериментальная ферма, а потом лянцзянский наместник Дуаньфан привез туда из Германии несколько зверей и птиц, после чего китайские губернаторы и иностранные дипломаты тоже поспешили принести новому зоопарку свои дары. Вскоре в «Саду» поселились диковинные существа со всех континентов: львы, тигры и бурые медведи, попугаи, лебеди, черепахи и тигровые лошади (зебры)[17 - Первоначально китайцы называли зебру «тигровой лошадью».] – словом, кого там только не водилось. В зоопарке часто и с удовольствием бывали вдовствующая императрица с императором.

В те дни, когда «Сад десяти тысяч зверей» не принимал у себя императорских особ, его двери были открыты для всех желающих – обычный билет стоил восемь медяков, детей и слуг пропускали за четыре. Удивительные, невиданные прежде обитатели «Сада» пользовались у пекинцев большой популярностью, что ни праздник, то в зоопарке толпился народ – можно сказать, «Сад» стал одной из главных городских достопримечательностей. Художники рисовали открытки с животными и продавали их у ворот, картинки были нарасхват.

Как ни прискорбно, к тому времени, как преподобный Кэрроуэй оказался в столице, «Сад десяти тысяч зверей» уже пришел в упадок. Вдовствующая императрица скончалась, новому императору с регентом зоопарк наскучил, средств на него выделялось все меньше и меньше, да и те нередко оседали по карманам, так что «Сад» вовсе перестал сводить концы с концами. Дела шли худо, животные, голодные и неухоженные, подыхали один за другим. Все реже заглядывали в «Сад» посетители.

Зоопарк держался на трех немцах, которые уже несколько месяцев сидели без зарплаты. Отчаявшись, они решили без спросу распродать зверей, тех, в ком каким-то чудом еще теплилась жизнь, – вдруг удастся скопить на билеты и уплыть в Европу.

Преподобный Кэрроуэй пробежал глазами заметку и замер: его сердце пронизал луч света, и все стало предельно ясно.

Для чего он вез с собой кинопроектор? Чтобы воссоздать чудо Хуа Госяна, чтобы любопытство привело жителей монгольской степи на его проповеди. Важен не сам проектор, важна цель – заинтересовать степной народ. В этом ему могло помочь не только кино…

«Да будет свет» – и свет зажегся в душе преподобного.

А следом мелькнула безумная мысль: что если купить экзотических зверей «Сада» и основать в Чифэне похожий зоопарк, чем не способ привлечь всеобщее внимание? Ведь местные, конечно, никогда не слыхали львиный рык, не разбегались в страхе от гигантского питона, знать не знают о таких чудных созданиях, как тигровые лошади. Вот бы взять и привезти им диких животных, показать как есть, скачущих, ревущих, да разве это не затмит любой кинопроектор?

Открыть в степном раздолье зоопарк! Нелепая, но такая заманчивая идея!

С тех пор как преподобный Кэрроуэй решил ехать в Чифэн, он все пытался понять, почему выбрал именно это место. Он не сомневался, что на то была Божья воля, но в чем же заключалось его предназначение? Он напоминал солдата, который со дня на день уйдет в поход, пожитки и снаряжение собраны, а генерал так и не отдал приказ, и до сих пор непонятно, с кем предстоит сражаться.

Преподобный Кэрроуэй верил, что Бог каким-то образом откроет ему Свой замысел. И наконец это свершилось.

Едва заметно задрожали руки, зашуршала газета. Преподобный Кэрроуэй попытался убедить себя, что все это вздор, но не нашел ни одной причины отказаться от своей затеи. Доводы разума нахлынули, точно прибой, и отступили сердитой волной. Новая идея, словно упрямое зернышко, засела глубоко в сердце, так просто не выкорчуешь. Всю ночь напролет звери не покидали мысли преподобного: неслись стремглав по воображаемой степи, до самого края горизонта и обратно, таранили его черепушку копытами, рогами и бивнями, так что у него голова раскалывалась от боли.

Промучившись ночь без сна, преподобный Кэрроуэй пришел наутро к воротам «Сада десяти тысяч зверей» с налитыми кровью глазами. Он решился.

Главный вход в «Сад» представлял собой изящную бордовую арку в традиционном китайском стиле. Железную ограду под ней обвивали кованые цветы, сверху, посередине, были высечены в камне слова «ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ФЕРМА», по бокам растянулись четырехлапые драконы-горельефы. Справа и слева от арки стояли деревянные будки. В левой имелись окошки, красные и белые, в одних продавали мужские билеты, в других женские, правая же служила для хранения вещей, посетители оставляли в ней громоздкий багаж.

Еще совсем недавно здесь царило оживление, сюда стекались бессчетные толпы любопытных. Жаль, теперь это место совсем забросили, заперли окошки и двери, оставили на стенах обрывки старых объявлений, белые клочки вперемешку с голубыми – аж в глазах рябило. Щебневую дорожку перед входом никто не подметал, ее усеивала палая листва, тут и там валялся мусор. Бордовые кованые ворота были приоткрыты; «Сад» походил на чучело бенгальского тигра: пасть оскалена, словно для грозного рыка, вот только от зверя-то одна шкура и осталась. Смутно, но неотвязно воняло тухлятиной.

Преподобного Кэрроуэя встретил смотритель зоопарка, немец со слегка курчавыми волосами. На нем была магуа – короткая куртка китайского покроя, кожа лица отдавала желтизной, шрамы от ожогов между пальцами выдавали привычку покуривать опиум. Судя по его виду, жилось ему не слишком сладко.

Посетовав на безответственность власть имущих, немец выудил из-за пазухи лист бумаги – подробный список зверей на продажу, где на немецком, английском и китайском были указаны виды животных, количество, цена и состояние здоровья. Цену назначили честную, можно сказать, продавали практически за бесценок, а вот насколько честны были пометки о здоровье, одному Небу было известно.

Смотритель умоляюще взглянул на американца:

– Нам троим лишь бы на билеты домой собрать.

Ажиотажа объявление в газете явно не вызвало, о зоопарке мало кто справлялся, и вполне могло статься, что стоявший перед немцем священник был его единственной надеждой.

Преподобный Кэрроуэй внимательно прочел список и задумался. Ему предстояло решить научную, религиозную и коммерческую задачу.

Он не мог купить весь зоопарк – значит, нужно было выбирать. Преподобный ощутил себя Ноем: одних зверей он возьмет в свой ковчег, другим же останется лишь дожидаться великого потопа.

Выбор был не из простых: в конце концов, он отправлялся в незнакомый суровый край, где, по слухам, вечно царила непогода. Преподобному следовало учесть размеры, повадки животных, умение приспосабливаться к новым условиям, питание, физическую крепость и отобрать тех, кто не умрет в первую же зиму в степи.

Кроме того, с точки зрения коммерческой выгоды (преподобному претила эта мысль), покупать стоило только тех животных, которые больше всего приглянутся степному народу. Как ни крути, одни существа – хорьки или лебеди – людям нравятся, а другие, к примеру огромные бледно-зеленые игуаны, вызывают отвращение.

После долгих размышлений преподобный Кэрроуэй выбрал первого зверя – африканского льва по кличке Стражник[18 - Ориг. Хубэнь

, «храбрый воин» – так называли солдат дворцовой гвардии во времена династии Хань. Также это китайское наименование звезды 72 Leonis в созвездии Льва.]. Он слышал, что ко львам китайцы испытывают особый пиетет. Каменные львы стерегли ворота канцелярий и богатых усадьб, охраняли мосты; изображения львов украшали домашнюю утварь; танец льва[19 - Традиционный китайский танец, в котором фигурой льва управляют два человека, находящихся внутри нее.] исполняли на праздниках от Пекина до Кантона – что самое удивительное, Китай вовсе не был родиной львов, поэтому представление о них по большей части основывалось на фантазиях, которым было уже несколько тысяч лет. И вот теперь появилась прекрасная возможность показать китайцам настоящего льва.

Затем преподобному Кэрроуэю захотелось купить двух тигровых лошадей, Талисмана и Везунчика[20 - Ориг. Цзисян («счастливая примета») и Жуи («согласно желанию»). Если соединить их имена вместе, получится выражение 

– пожелание счастья и исполнения желаний.]. Пусть это были те же лошади, зато выглядели они весьма необычно. Преподобный рассудил: коней в монгольских степях водится предостаточно, но этих чудо-зверей в черно-белую полоску с ними не спутаешь, аратам наверняка захочется на них полюбоваться. А главное, хоть на тигровых лошадях и не поездишь верхом, в случае необходимости их можно привязать к повозке, чтобы они следовали за обозом – значит, перевезти их не составит труда.

Последними преподобный Кэрроуэй выбрал пять павианов анубисов. Этих бестий поймали в саванне Восточной Африки; гривы у них были внушительные, а вот размеры скромные, и их легко было взять с собой.

Лев, тигровые лошади, павианы – все они были родом из африканской саванны. По крайней мере, думал преподобный, им будет проще, чем другим зверям, привыкнуть к монгольской степи.

Один лев, две лошади и пять павианов; преподобный подсчитал: денег у него было ровно столько, сколько нужно, чтобы увезти в Чифэн восемь животных.

Смотритель и мечтать не смел о такой сумме, он-то воображал, что священник в лучшем случае купит пару-тройку уточек. На радостях он в качестве бонуса подарил преподобному волнистого попугайчика и скального питона. Подумав, преподобный решил, что попугай с питоном много места не займут, и принял подарок.

Определившись с выбором, преподобный пожелал лично убедиться, что животные здоровы. Немец закивал и поспешил обратно в «Сад», с готовностью показывая дорогу и увлекая священника за собой.

«Сад десяти тысяч зверей» делился на три части: ботанический сад, экспериментальную ферму и зоопарк. Ботанический сад с зоопарком раскинулись ближе ко входу, ферма пряталась на задворках. Преподобный Кэрроуэй с немцем прошли через арку и зашагали по усыпанной белой галькой тропе. Эта извилистая тропка вела в глубь «Сада», между камешками всюду пробивались травинки – видно, по гальке давно никто не ступал.

Стоило им свернуть за угол, как они оказались в полной тишине. Бесшумно опустился плотный зеленый полог, оставляя все звуки снаружи. Оказалось, «зеленый полог» выглядывал из ботанического сада по соседству. Без должного ухода добрая половина ценных растений попросту засохла, зато те, что уцелели, демонстрировали завидную живучесть, яростно разрастаясь во все стороны.

Кисти сирени притулились среди цветущих ветвей форзиции, у подножия стен по обеим сторонам дороги простые сорные травы сплелись в схватке со знаменитым огненным вьюнком. Тут и там над дорогой высились, перекрещиваясь вверху, сухие бамбуковые стволы – раньше на них натягивали летом навесы от солнца, теперь же их увивали изумрудно-зеленые побеги девичьего винограда, так что из-за них было не видать неба, а между виноградными лозами беззастенчиво проклевывались белые цветки-свастики[21 - Цветки звездчатого жасмина в Китае иногда называют «жасмином в форме свастики». В восточных культурах свастика – символ благоденствия и солнца; так, например, ее можно увидеть на буддийских храмах и статуях Будды.].

Лишившись надзора, мирные растения вдруг выказали свой грозный нрав, обернулись зелеными разбойниками. Они разрастались в этом забытом людьми уголке, безудержно, дико, раскидывали стебли куда вздумается, превращали сад в изумрудный первобытный лабиринт. Если бы не галечная тропинка, никто бы и не догадался, в каком направлении идти, – да и тропинка-то уже наполовину заросла сорняками, того и гляди вконец исчезнет.

Преподобный озирался с любопытством ребенка, исследовал чудеса, скрытые за каждым поворотом, у каждой развилки. Смотритель поминутно его подгонял – ему не терпелось поскорее заключить сделку.

Они быстро пересекли «джунгли» и наконец очутились в зоопарке. Справа и слева от дороги стояли большие и малые домики для животных, каждый был обнесен крашеной деревянной оградой разной высоты, рядом из травы торчали коричневые таблички с черными надписями на китайском и английском: обитатель домика принадлежит к такому-то виду, родом с такого-то континента.

Было заметно, что зоопарк давно не чистили, в воздухе стоял густой смрад. Воняло фекалиями и, вероятно, гниющими трупами зверей. Преподобный Кэрроуэй оглядывался по сторонам, и ему казалось, что он бродит среди экспонатов зоологического музея; его окружала мертвая тишина.