История человечества. Восток

За Вавилонскую башню путешественники принимали в дальнейшем одно из двух крупных городищ, расположенных относительно недалеко друг от друга. На самом деле они представляют собой сохранившиеся поныне остатки башни в Акаркуфе западнее Багдада и руины Борсиппы, именуемой ныне Бирс Нимрудом, юго-западнее Вавилона. Под обоими холмами действительно погребены, как правильно поняли путешественники, остатки храмовых башен. Но и в том, и в другом случаях речь может идти не о самой Вавилонской башне, а лишь о постройках, похожих на нее. Тем не менее, опираясь на таких античных авторов, как Геродот, Страбон и Арриан, чьи описания не всегда оказывались надежны и часто бывали неправильно поняты, путешественники увязывали соответствующие постройки с Вавилоном, что влекло за собой значительную переоценку возможных размеров города. Исходя из справедливого утверждения Арриана, что башня, называемая им «храмом Бела», находится в центре Вавилона, приходилось чрезвы чайно преувеличивать площадь города, чтобы каким-то образом включить в его пределы либо Акаркуф, либо Борсиппу.

Внимательным наблюдателем оказался итальянский дворянин Пьетро делла Валле. На Восток его привело паломничество к Гробу Господню, и он годами путешествовал по Египту, Сирии, Месопотамии и Ирану. Свои наблюдения делла Валле опубликовал в1650—1653 годах в Риме, очень образно и красочно рассказав об увиденном и пережитом. В 1616 году он достиг Вавилона, где увидел колоссальную четырехугольную башню, чьи углы были обращены к четырем сторонам света. Строительным материалом для башни послужили – и это автор счел «самой замечательной вещью, какую когда-либо видел», – высушенные на солнце кирпичи. Однако «то тут то там попадались, в особенности в местах, одновременно служивших опорой, и кирпичи такой же величины, но обожженные в печи». Он измерил шагами периметр башни и сравнил полученный результат с размерами Вавилонской башни, приведенными Страбоном. Как мы теперь знаем, Пьетро делла Валле принял за остатки Башни городище Бабиль на северо-востоке Вавилона. Интерес к древности побудил делла Валле подобрать в Вавилоне, а позже и в Уре несколько кирпичей с надписями и отправить их в Европу. Эти подлинные свидетельства вместе с несколькими надписями, скопированными делла Валле в Персеполе, оказались, по-видимому, самыми первыми образцами таинственной древней клинописи, попавшими в Европу. Однако в то время они не получили достаточно широкой известности, к ним отнеслись исключительно как к курьезам. Тем не менее сам Пьетро делла Валле немало размышлял над этими письменными памятниками и даже высказал предположение, что незнакомые письмена следовало читать слева направо.

В последующие десятилетия XVII века европейские путешественники также время от времени добирались до Вавилона. Кое-кто из них составлял отчеты и делился свежими впечатлениями и мнениями относительно Вавилонской башни; иные же, напротив, лишь повторяли ранее известное.

В центре дискуссии продолжали оставаться развалины Акаркуфа и Бирс Нимруда, иногда всплывали также упоминания о холме Бабиль, на самом деле представлявшем собой развалины летнего дворца Навуходоносора. Многие путешественники были миссионерами или священниками; они интересовались Башней с религиозной точки зрения и искали подтверждения сказанному о ней в Библии.

Интерес Европы к странам, расположенным в других частях света, равно как и к их истории, заметно возрос во второй половине XVII века и в особенности в XVIII веке. Развитие гуманитарных наук, практическое и научное изучение иностранных языков повлекли за собой желание узнать побольше о древних государствах. Одновременно росло и понимание того, что корни многих достижений человечества следует искать на Востоке. Впрочем, Месопотамия редко бывала непосредственной целью многочисленных путешественников, которые стали частыми гостями восточных стран; ее чаще посещали проездом, поэтому новые сведения о Вавилоне появлялись довольно редко.

Карстен Нибур попал на Восток, приняв участие в относительно крупной экспедиции, снаряженной датским королем Фридрихом V. После того как смерть настигла всех его спутников, Нибур продолжал путешествие по разным восточным странам в одиночку. В 1765 году он убедился в правильности предположения, что город Вавилон следует искать на городище вблизи городка Хилле. Эта идея подтверждалась находкой многочисленных кирпичей с надписями, обнаруженных им в Хилле повсеместно. Нибур попытался отождествить один из тамошних холмов с дворцом Навуходоносора, прославившимся своими висячими садами, а развалины Бирс Нимруда – с Вавилонской башней.

Гораздо больше можно узнать о Вавилоне из описаний аббата де Бошана, жившего в 1780–1790 годах в Багдаде. Он сокрушался, что жители окрестных деревень превратили развалины Вавилона в источник добычи обожженного кирпича: нередко в поисках строительного материала крестьяне прибегали к раскопкам, «причем они часто находили керамические сосуды и мраморные плитки с узорами… иногда также глиняных идолов в виде человеческих фигур или массивные цилиндры, испещренные мелким письмом… а около восьми лет назад ими даже была обнаружена погребенная под обломками статуя в человеческий рост».

Сообщения о местоположении и состоянии развалин Вавилона, описания сделанных находок и, главное, обнаружение письменных памятников вызвали растущий интерес прежде всего в Англии, куда время от времени прибывали отдельные находки, отправленные сотрудниками расположенных в Мосуле и Багдаде представительств Ост-Индской компании, крупного английского акционерного торгового общества. И в последующие годы сотрудникам этой компании предстояло сыграть важную роль в изучении Месопотамии.

На рубеже XVIII и XIX веков в центр внимания исследователей наконец попадает древний Египет. Большая научная экспедиция, сопровождавшая в 1798 году войска Наполеона в Египетском походе, организовала доставку значительных собраний древностей в Париж, откуда они позже попали в Лондон. Ученые, участвовавшие в походе, провели на месте исследования, в ходе которых были сделаны рисунки, карты и описания найденного. Публикация полученных ими результатов еще долго служила образцом для такого рода изданий. Одной из наиболее важных находок экспедиции оказался так называемый Розеттский камень с одним и тем же текстом, написанным на разных языках. Именно им в 1822 году воспользовался француз Жан Франсуа Шампольон для дешифровки египетских иероглифов. Тем самым перед европейцами открылись новые миры, письменные источники наряду с впечатляющими материальными памятниками позволили оценить величие и значение древних культур.

В сравнении с важными результатами, полученными в Египте, Месопотамия сильно проигрывала. Здесь, в особенности на поприще языкознания и истории, работало также много исследователей, но недоставало эффектных находок, которые бы всколыхнули общественный интерес. Удавшаяся еще в 1802 году геттингенскому учителю гимназии Георгу Фридриху Гротефенду дешифровка персидской клинописи не получила никакого отклика. Его научное сообщение на эту тему, представленное им Геттингенской академии наук, было напечатано лишь 90 лет спустя!

Тем временем неспешно продолжалось ознакомление с древними культурами Месопотамии. Клавдий Джеймс Рич, резидент Ост-Индской компании в Багдаде, будучи высокоодаренным и любознательным человеком, сумел еще в юности в совершенстве овладеть турецким и арабским языками, и свое пребывание в Месопотамии он использовал, помимо всего прочего, для расширения своих познаний. В 1811 году при посещении Вавилона Рич собрал точные сведения о размерах и местоположении отдельных руин. Стремление все увидеть и оценить самому привело его в Бирс Нимруд. «Сначала утро грозило бурей и проливным дождем. Когда же мы приблизились к цели нашего путешествия, мрачные тучи рассеялись и обнажили Бирс, величественно взиравший на долину. Он представлял собой круглый холм, увенчанный башней, с продольными хребтами у своего основания. Так как в начале нашей поездки верхом он был полностью скрыт от наших взоров, мы не смогли подготовиться к ожидавшему нас зрелищу и тем самым смягчить остроту восприятия, – такую или похожую жалобу часто можно слышать и от посетителей пирамид. Но вот мы оказались на нужном расстоянии, и перед нами внезапно возник холм, вырвавшийся из мрачного кипения черных туч и еще облаченный в ту легкую дымку, чье мерцание особенно усиливало его величие и мощь, тогда как отдельные ослепительные полосы света разрывали пустынную даль, создавая впечатление необъятности пространства и печальной уединенности пустынного ландшафта, посреди которого возвышаются эти рождающие почтительный трепет руины».

Ричу удалось не только сделать обмеры и снимки остатков отдельных вавилонских построек, но и раскопать несколько объектов, а также привезти в Англию одну из строительных надписей вавилонского царя Навуходоносора, имевшую форму цилиндра.

Первые настоящие раскопки в Двуречье были начаты французами. Их инициатором и руководителем стал Поль Эмиль Ботта, формально занимавший дипломатический пост во французском консульстве в Мосуле. Он был прекрасно подготовлен для осуществления поставленной им перед собой задачи: хорошо знал разные страны Востока, так как подолгу бывал в них, к тому же владел арабским языком и был знаком с местными нравами. Несмотря на многовековой интерес к Вавилону, районом первых раскопок стали не его руины, а развалины древней Ниневии, которые находились в непосредственной близости от Мосула, где жил Ботта. Свои раскопки он начал в 1842 году, но счел их результаты неудовлетворительными, поскольку «ничто не было найдено в целом виде, так чтобы хоть в какой-то мере вознаградить за затраченный труд и понесенные расходы». Жители Мосула и близлежащих деревень, следившие за работой Ботта хотя и без понимания, но с любопытством и сочувствием, в конце концов посоветовали ему предпринять последнюю попытку на городище Хорсабад, в шестнадцати километрах от Ниневии. Здесь в первые же дни ему улыбнулась удача: он нашел совершенно замечательные вещи – большие алебастровые плиты с рельефными изображениями. Позже выяснилось, что на этом месте некогда находились развалины дворца ассирийского царя Саргона II (721–705 годы до н. э.). Ботта распорядился выкопать несколько плит с рельефами и отправить их во Францию. Остальные он и художник Фланден срисовали. Когда рельефы в 1846 году прибыли в Париж, они вызвали там очень большой интерес, так как никто не подозревал о существовании столь впечатляющих свидетельств древней месопотамской культуры.

Англичане тем временем под руководством Остина Генри Лэйярда занялись оставленной Ботта древней столицей Ассирийского царства – Ниневией. Там, во дворцах ассирийских царей, они нашли не только большое количество рельефов, но и около 25 тысяч целых и поврежденных глиняных табличек, составлявших некогда библиотеку царя Ашшурбанипала. Именно благодаря ей удалось добиться успеха в дешифровке письменностей и интерпретации языков народов древней Месопотамии и тем самым больше узнать об их истории, помыслах и деяниях. Успех сопутствовал Лэйярду и в резиденции царя Ашшурнацирапала II, жившего в IX веке до н. э., – здесь также были обнаружены рельефы.

Однако эти изыскания, несмотря на их бесспорные успехи, не могут считаться раскопками в современном понимании, так как их первейшая задача состояла в том, чтобы получить как можно большее количество хорошо сохранившихся произведений искусства, затратив на это как можно меньше времени и денег. Гораздо меньшее значение придавалось выяснению взаимосвязей между находками и расчистке обнаруженных зданий со всем их инвентарем, что сейчас является важнейшей задачей раскопок. Лэйярд, например, распорядился прорыть штольни вдоль стен дворца, чтобы достать большие рельефы, нисколько их не повредив. Тем самым он заметно сэкономил на деньгах и времени, которых бы понадобилось гораздо больше при планомерных послойных раскопках.

В Северной Месопотамии, прежде всего на территории дворцов, украшенных алебастровыми рельефами и скульптурами, такие методы раскопок могли привести к успеху. Но они совсем не подходили для Южного Двуречья с его постройками из глиняного кирпича-сырца. Здесь после Лэйярда пробовали свои силы многие исследователи, копавшиеся в развалинах Вавилона, Урука и Ниппура, но их скромные результаты не могли затмить ассирийских находок.

Кончилось тем, что вследствие утраты интереса или недостатка денег исследования были снова заброшены. Многие из путешествовавших тогда по стране европейцев либо состояли на дипломатической службе, либо работали на торговые компании, либо участвовали в геологических или естественно-научных экспедициях. Этим людям в большинстве случаев нельзя отказать в искреннем научном интересе, однако и политические цели, равно как и стремление к личному обогащению, были им далеко не чужды.

Раскопки сороковых годов XIX века, как и дешифровка клинописи, особенно импонировали тем, кому такие названия и имена, как Вавилон, Ниневия, Сарда-напал, Навуходоносор, были хорошо знакомы из Библии и кого теперь поразило, что библейские рассказы нашли подтверждение в археологических находках и клинописной традиции. Большой резонанс получило, например, известие о том, что Джорджу Смиту, ассистенту знаменитого исследователя клинописи Генри Роулинсона, удалось обнаружить текст вавилонского сказания о потопе.

Если сначала на Ближнем Востоке друг другу противостояли главным образом две великие державы: Франция и Англия, то в конце XIX века к ним присоединилась и Германия. В разных странах, в том числе и в Германии, стали создаваться общества и комитеты, имевшие целью помочь финансированию раскопок.

Германский император Вильгельм II проявил большой интерес к изучению древности, в особенности во время своего визита в страны Ближнего Востока в 1898 году. Кроме христианских и мусульманских святых мест он посетил также и несколько городищ. Особенно сильное впечатление произвели на него остатки грандиозных римских храмов в Баальбеке, о происхождении и значении которых тогда еще мало что знали. Поэтому вскоре после своего возвращения император направил в Баальбек имевшего уже опыт раскопок Роберта Кольдевея и его ассистента Вальтера Андрэ, чтобы они зарисовали руины и подготовили смету предстоящих раскопок.

Это личное увлечение Вильгельма II, которое соответствовало и его политическим целям, и устремлениям крупного немецкого капитала, превратило его в щедрого покровителя раскопок на Ближнем Востоке. 24 января 1898 года было создано Германское общество ориенталистики, пользовавшееся поддержкой самого императора. Среди его членов вскоре оказались многие финансовые и промышленные магнаты. Председателем стал принц Шёнайх-Каролат, остальные посты занимали другие известные и состоятельные лица.

Создав материальную базу, следовало выбрать место для раскопок, способное по своему историческому значению и вероятным находкам оправдать надежды тех, кто финансировал дело. Роберт Кольдевей и Эдуард Захау осуществили предварительную экспедицию и рекомендовали остановиться на знаменитых древних столицах Ашшуре и Вавилоне, чьи названия и по прошествии многих столетий не исчезли полностью из памяти людской. Было принято решение в пользу раскопок в Вавилоне. Предполагалось, что они будут длиться пять лет (в действительности потребовалось восемнадцать лет) и обойдутся в 500 тысяч марок.

Наконец-то немецкой науке о древнем мире удалось достичь желанной цели – активно включиться в исследование древних месопотамских культур и попытаться оспорить у англичан и французов первенство в этой области. Немецкий ассириолог Фридрих Делич в первом из ряда своих очень популярных докладов на тему «Библия и Вавилон», прочитанном 13 января 1902 года, в момент, когда успех раскопок, начавшихся в Вавилоне, уже стал очевиден, подчеркнул: «Пусть это (то есть сказанное им ранее) подтвердит признание того факта, что и Германии было давно пора раскинуть свой шатер на осененных пальмами берегах райского потока!»

Роберт Кольдевей, родившийся в 1855 году в Бланкенбурге в Гарце, был по образованию архитектором; свой первый опыт раскопок он приобрел, исследуя античные поселения Ассоса на южном побережье Троады, а также остров Лесбос. С Ближним Востоком он познакомился впервые в 1887 году, когда предпринял длившиеся всего несколько месяцев археологические раскопки южномесопотамских городищ Зургуль и Эль-Хибба. Кольдевей сказал однажды, что древняя стена ему дороже, чем цветущее миндальное дерево, но это была шутка: целиком отдаваясь любимому делу, он, тем не менее, подмечал самые разные стороны жизни и рассказывал о своих приключениях с неизменным юмором. Для Кольдевея было важно, что он успел опробовать здесь технику раскопок, подходившую для месопотамских руин. Ведь это совсем разные вещи: раскапывать возведенные из камня античные постройки или прослеживать сырцовые стены месопотамских городов. К тому же Кольдевей научился общаться с арабским населением и турецкими властями и приспособился к местному климату. Так что этот кратковременный опыт впоследствии ему очень пригодился; кроме того, он успел взять себе на заметку другие городища.

В сентябре 1898 года назначенный руководителем раскопок в Вавилоне Кольдевей писал одному из своих приятелей: «Я – начальник экспедиции… От радости, что называется, ног под собой не чую. Если бы мне кто-нибудь шестнадцать лет назад сказал, что я буду раскапывать Вавилон, я счел бы его сумасшедшим». Начальным пунктом экспедиции в Вавилон стал Алеппо, где надлежало приобрести верховых животных и нанять повара, слуг и конюхов. Кольдевей писал об этом одному из членов правления Германского общества ориенталистики: «У нас в Алеппо возникли некоторые трудности с приобретением нужных нашему каравану животных; договариваешься с мукаром (человеком, сдающим лошадей внаем), но, когда наступает день отъезда, узнаешь, что он отбыл в Адану, или Мосул, или в невесть какое другое место обширного турецкого государства. Ведешь переговоры снова, с другим, в надежде, что на этот раз дело уладится. Нам были нужны 22 вьючных животных и четыре верховые лошади. Выяснилось, что получить последних внаем вообще невозможно, их следовало купить. Весть о возникшем спросе мгновенно облетела Алеппо, все владельцы старых кривоногих кляч сочли, что для нас они вполне сойдут, и стали являться с ними по утрам к нашему порогу. У одной была ободрана спина, у другой – парализованы ноги, третья брыкалась и кусалась, четвертая оказывалась безнадежно ленива, пятая – слишком молода, шестая – слишком дорога, седьмая – слишком стара и т. д. Но в конце концов нам удалось сделать удачный выбор, животные неплохо выдержали долгий путь и стоят теперь в «конюшне», то есть у глиняной стены пятиметровой высоты, и мирно жуют овес в тени пальм». Всего на дорогу от Алеппо до Багдада караван потратил 24 дня (с двумя суточными привалами в пути). Немецкие исследователи облегченно вздохнули, когда вдали наконец возникли золотые купола Кадимейна, большой мечети вблизи Багдада.

Будущих исследователей Вавилона ждали нелегкие испытания. Как успел показать переход через пустыню, кроме здоровья и хорошей физической тренировки от них требовалось умение ездить верхом и метко стрелять. Последнее было необходимо как для самозащиты, так и для добывания пищи в пути. Багдад стал для археологов местом отдыха, так как жившие здесь немецкие купцы заботились об их удобствах и помогли запастись всем необходимым для раскопок. Путь из Багдада в Вавилон, который занимает теперь на автомобиле по хорошей асфальтированной дороге не более часа, члены экспедиции проделали верхом, затратив еще три дня, так что в деревню Ковайреш, где им предстояло обосноваться, они прибыли 22 марта 1899 года.

26 марта Кольдевей и его сотрудники, успев кое-как устроиться и провести подготовительные работы, приступили к раскопкам развалин так называемого касра, цитадели, где находился один из дворцов Навуходоносора II. Этому месту оказали предпочтение еще в Берлине при предварительном обсуждении, потому что Кольдевей во время своей рекогносцировочной экспедиции нашел там обломки глазурованных изразцов, несомненно украшавших некогда какую-то значительную постройку. Насколько удачным оказался выбор места, можно судить по тому, что в дальнейшем из обнаруженных здесь глазурованных обломков удалось сложить часть разноцветного изразцового декора Дороги процессий.

Кольдевей начал раскопки с 36 рабочими, но менее чем через три недели довел их число до 153, так что работы велись интенсивно. Между тем, следовало также позаботиться и о крове для членов экспедиции. С этой целью решили перестроить дом, снятый в Ковайреше, который, по словам Кольдевея, больше походил на хлев. «С хозяином дома, – писал Кольдевей, – я заключил контракт на пять лет. Для надстройки и перестройки дома я пригласил мастеров и ремесленников из Хилле. На втором этаже решено было устроить четыре жилые комнаты и столовую для членов экспедиции, а на первом этаже уже существующие помещения переоборудовать под кухню, комнаты для турецких служащих и т. д.». Так как жара в апреле и мае заметно усилилась, перестройку дома поспешили закончить; в дальнейшем он должен был также защитить и от осадков. Арендованный жилой дом представлял для археологов интерес еще и потому, что был построен владельцем в основном из древних кирпичей, собранных на развалинах Вавилона. На многих из них сохранился оттиск штампа, которым метили кирпичи в царствование Навуходоносора II.

Еще в предыдущие годы англичане Рассам и Лэй-ярд, проводя краткие раскопки в Вавилоне, обнаружили большое количество табличек и документов. Кроме того, немало их было найдено и во время грабительских, «диких» раскопок, которые вело местное население. Многие из этих письменных памятников попали в Лондон, в Британский музей, где ими начали заниматься ассириологи. Таким образом, ряд фактов, касавшихся построек Навуходоносора, его предшественников и преемников, стал известен еще до раскопок Кольдевея. Важные сведения удалось также извлечь из описаний, содержащихся в трудах античных авторов, которые могли видеть вавилонские постройки своими глазами. Теперь сведения, извлеченные из письменных источников, предстояло согласовать с материалами раскопок.

Относительно наиболее разумного подхода к таким колоссальным раскопкам, как вавилонские, сложились противоречивые точки зрения. Хотя основной, как и прежде, была задача обнаружить главный храм Вавилона с Башней, продолжало оставаться неясным, в какой части города их надо искать. Городище Вавилона представляет собой большую группу холмов, занимающую площадь, равную приблизительно 16 квадратным километрам. Названия, издавна присвоенные арабским населением этим холмам, в ряде случаев несут в себе следы воспоминаний о давно ушедшем прошлом. Например, холм с остатками летнего дворца Навуходоносора в самой северной части городской застройки называется Бабиль. Несколько групп холмов в центре города образуют район Каср. Дальше к югу расположен холм Амран ибн Али, названный по имени исламского святого, похороненного на его вершине. Этот холм высотой 25 метров – самый высокий в Вавилоне; рядом – углубление, арабы называют его Захн, то есть «двор мечети». К востоку от Касра находится небольшая группа красноватых холмов, именуемая Хомера, то есть Красная.

Опираясь на топографию города и письменные источники, Роберт Кольдевей утверждал, что главный храм Мардука расположен в центре города, под холмом Амран ибн Али. Он предложил вести работы вдоль Дороги процессий, обнаруженной им при раскопках на холмах Каср, так как считал, что именно она ведет к главному храму. Другие исследователи полагали, что руины холма Амран ибн Али – не что иное, как остатки висячих садов, тех самых, которые античные авторы причисляли к семи чудесам света.

Исследование холма Амран ибн Али считалось почти неосуществимой затеей, настолько велики здесь были нагромождения строительного мусора, обломков и песка. За восемь месяцев удалось вынуть и вывезти по узкоколейке свыше 30 тысяч кубометров грунта. В своих отчетах о раскопках Кольдевей писал по этому поводу: «Мы сделали раскоп в центре северной, более высокой части холма Амран и на половине его высоты первым делом соорудили ров для железной дороги шириной 6 метров, глубиной 10 метров и длиной 145 метров. Железная дорога позволила сравнительно легко вывезти груды строительных обломков, расположенные над нею; но все лежавшее ниже пришлось предварительно поднимать на высоту 12 метров и уж потом грузить в вагонетки и откатывать. Одновременно здесь можно было занять сравнительно мало народу. Сначала работало 40, затем 80 человек в день».

Сколько надежд и разочарований приносил этот труд, по кратким записям Кольдевея можно только догадываться. Так, например, он пишет: «Затем мы выкопали большую четырехугольную яму в середине холма и стали зарываться в нее все глубже и глубже, работая при слабом солнечном свете, едва проникавшем сюда, словно в устье печи. И так как кроме черной порошкообразной вонючей массы нетронутого грунта извлечь ничего не удавалось, то рабочие стали беспокоиться, полагая, что я попросту глуп. Меня же их поведение совершенно не трогало, потому что мы как раз докопались до толстых стен и полов Эсагилы». Там на глубине 20 метров Кольдевей обнаружил пол, мощенный кирпичами с выдавленной штемпелем надписью, пол главного храма Вавилона, храма верховного бога Мардука, «Дома поднятия головы» – Эсагилы!

Удалось достичь одной из целей, предусмотренных планом раскопок. Но Вавилонская башня все еще не была найдена. По разным причинам Кольдевей в 1901 году продолжал работы в Эсагиле только в пределах старого раскопа, не расширяя площади производимых работ. Все силы он сосредоточил на расчистке дворцов, Ворот Иштар (богини плотской любви, плодородия и войны), дороги торжественных шествий, или Дороги процессий, как ее стали с тех пор называть, а также крепостных стен. Помимо этого, проводились небольшие обследования городской территории, в том числе раскопки греческого театра, скрытого под группой холмов Хомера.

Только в 1908–1910 годах Роберт Кольдевей смог снова провести в Эсагиле крупные раскопки. Прежде всего он обследовал крепостные стены храмового участка, обращенные к Евфрату, вместе с их воротами и башнями. Затем постепенно и с осторожностью стал подбираться с западной стороны к огромному искусственному холму Амран ибн Али.

Во время этого второго наступления на городище, похоронившее под собой развалины храмового участка, археологи испытали еще один прием, заимствованный у шахтеров. Он описан у Кольдевея следующим образом: «Мы находимся у подножия и на склонах Амрана. Чтобы по возможности сэкономить на выемке грунта, мы следуем вдоль наружной стороны крепостных стен, прорывая длинные туннели; кроме того, на относительно больших расстояниях для проникновения света и воздуха приходится закладывать узкие шахты. Работа в длинных ходах предъявляет к людям немалые требования. Они работают здесь почти обнаженные, в поте не только лица, но и тела своего. Воздух тяжелый и спертый, а чадящая масляная коптилка досаждает, тускло мерцая и почти не давая света. Тем больше бывает взрыв восторга, когда наконец удается пробить еще участок и достигнуть очередной световой шахты; из недр тогда несется радостный вопль: «Мы одолели его!» Работы, начатые еще весной, продолжались до глубокой осени, в самые жаркие месяцы температура воздуха превышала 50 °C в тени.

Фрагменты клинописных табличек Хамурапи

На протяжении всех этих лет, с момента, когда начались раскопки, и вплоть до 1909 года, Роберт Кольдевей ни разу не позволил себе съездить в отпуск на родину: он продолжал неустанно трудиться в Вавилоне, стойко перенося тяжелейшие климатические условия. Это не прошло бесследно для его здоровья, из-за ухудшения которого ему в конце концов пришлось в апреле 1910 года на длительное время уехать домой. В его отсутствие архитектор Фридрих Ветцель занимался главным образом Эсагилой и ее ближайшим окружением. Была расчищена часть стен и построек, окружавших то самое место, где, как удалось установить, некогда стояла Вавилонская башня. Однако развалины разыскиваемого на протяжении столетий зиккурата (шумеро-вавилонское название ступенчатой террасы, или башенной постройки, несущей на себе храм) оказались весьма невзрачными. Вместо высоко вздымающейся башни наподобие тех, которые и поныне можно видеть в Бирс Нимруде и Акаркуфе, здесь, в ложбине Захн, севернее горы обломков, оставшихся от главного храма, открывался взору тянущийся в южном направлении широкий ров, заполненный водой. Посередине его находился квадратный в основании массивный блок из кирпичей и обломков, и сначала даже не верилось, что это и есть Вавилонская башня. Между тем, не оставалось повода для сомнений, так как в ходе раскопок здесь обнаружили много надписей, чаще всего на кирпичах, где древнее название башни – Этеменанки (шумерское «Дом основания небес и земли») и наименование главного храма – Эсагила – упоминались вместе. Остатки башни, немало претерпевшей уже в древности, особенно сильно пострадали в более позднее время. Добраться до ее стен, сложенных из обожженного кирпича, не представляло особого труда, и население разобрало и использовало их для собственных нужд. Подобное произошло с большинством сооружений Вавилона, построенных, как и Башня, из обожженного кирпича. Провести в период раскопок более тщательное обследование остатков башенных стен оказалось невозможно: мешал высокий уровень почвенных вод, всегда затруднявший раскопки Вавилона.

Лишь однажды, в 1913 году, когда прорвало плотину на Хиндие и к тому же выпало очень мало осадков, уровень почвенных вод упал так сильно, что представилась возможность заняться непосредственным изучением развалин Башни. Обмеры оболочки из обожженного кирпича, расположенной в той части зиккурата, которая обычно находится ниже уровня почвенных вод, заняли несколько месяцев. И все-таки позже в своей публикации Ветцель назвал проведенные исследования предварительными, так как и они не смогли решить всех проблем.

Археологические работы в Вавилоне, первоначально запланированные на пять лет, давно успели выйти за пределы этого срока. Их объем и возникавшие в связи с ними трудности, а соответственно и расходы, постоянно возрастали. Кольдевей не смог осуществить многого из первоначально им намеченного плана: в частности, ему не удалось обнаружить остатки собственно Башни. И в дальнейшем, при публикации результатов экспедиции, также происходили многочисленные задержки. Из-за того что отвечавший за исследования Башни архитектор Фридрих Ветцель страдал серьезной болезнью глаз и позже вовсе ослеп, а сам Роберт Кольдевей тоже тяжело болел и в 1925 году умер, научная публикация, посвященная Башне и храму Мардука, была доведена до конца лишь при участии других ученых и увидела свет только в 1938 году.

Вавилонская башня, являвшаяся первоначально одной из главных целей всего предприятия, постепенно отступила на задний план, и даже сегодня далеко не на все вопросы, связанные с нею, можно получить исчерпывающий ответ. Например, сооружалась Вавилонская башня на пустом месте или ей предшествовали другие постройки?

Историю города Вавилона пока можно проследить по археологическим данным только до начала II тысячелетия до н. э. Культурные слои этого времени и по сей день находятся ниже уровня грунтовых вод, обычно очень высокого; добраться до них с целью изучения удалось лишь однажды благодаря исключительному стечению обстоятельств. Только уход воды из каналов вследствие прорыва плотины на Хиндие позволил Роберту Кольдевею провести несколько коротких обследований жилых кварталов Вавилона старовавилонского периода. В целом же город времени Хаммурапи и его династии по названной причине почти неизвестен.

Несколько дальше в глубь времен простирается письменная традиция. До нас дошло упоминание о наместнике Вавилона, жившем в конце III тысячелетия до н. э. и назначенном на свою должность царем Ура Шульги. В самых старых свидетельствах приводится топоним Бабилла. Вполне вероятно, что это слово восходит к очень древнему корню. Однако остается неясным, относилось ли оно к поселению на месте будущего Вавилона или было всего лишь названием обрабатываемого поля.

Когда в III тысячелетии до н. э. такие города Южного Междуречья, как Эриду и Ур, переживали пору своего расцвета, Вавилон не играл еще никакой роли. Вероятно, в то время он находился за пределами центра хозяйственной и культурной жизни страны. Подъем Вавилона начался в старовавилонский период, и тогда же все большее значение стал приобретать местный бог Мардук; он сделался одним из наиболее почитаемых богов Месопотамии. Главным его храмом считалась Эсагила в Вавилоне. Основание святилища относится также к старовавилонскому времени. Об этом свидетельствует факт упоминания Эсагилы в наименовании года, относящегося к числу тех, которые приходятся на правление царя Сабума (приблизительно 1770 год до н. э.), одного из предшественников царя Хаммурапи. И при преемниках Сабума встречаются упоминания святилища, подтверждающие вероятность его непрерывного развития. Однако о зиккурате Этеменанки в текстах речи нет. Между тем, зиккураты в III тысячелетии до н. э. были многочисленны и было бы странно, если бы главное святилище вавилонского государства его не имело.

В шестой таблице вавилонского мифа «Энума элиш», описывающего сотворение мира, говорится о строительстве храма в Вавилоне. Бог Мардук, который после победы над божеством мирового океана Тиамат стал властителем в мире богов, повелел возвести себе храм: «“Врата бога” постройте, как вы возжелали! Кирпичи заложите, создайте кумирню! Лопатами Ануннаки (подземные боги). В первый год кирпичи для храма лепили. С наступлением второго года главу Эсагилы, подобье Апсу (Апсу – Пресные воды) воздвигли. При Апсу построили зиккурат высокий. Ану, Энлилю, Эйе, как и Апсу, поставили там жилища. В величье Мардук воссел перед ними».

В этом литературном произведении, записанном в конце II тысячелетия до н. э., имя собственное храмовой башни в Вавилоне не приводится. Но передача имени как почетного и священного обозначения соблюдалась на Востоке на протяжении тысячелетий весьма тщательно, поэтому предполагают, что в данном случае речь шла о постройке, предшествовавшей более позднему зиккурату. Остается предположить, что вплотную к святилищу Эсагила некогда уже стояла храмовая башня, но другая, лишь в начале I тысячелетия до н. э. по не известным нам причинам замененная новой, получившей название Этеменанки.

Удивительно и то, что в многочисленных надписях царя Хаммурапи, в которых он хвалится своими успешными работами по реставрации и обновлению святилищ в своем царстве, нет ни одного намека на зиккурат Этеменанки в Вавилоне. Хаммурапи сообщает только о восстановлении храмовой башни зиккурата Киша, «чья вершина не уступает небу». Мы, по-видимому, должны пока смириться с тем, что история возведения Вавилонской башни скрыта во мраке неизвестности. Самое первое упоминание о ее существовании относится к периоду не ранее I тысячелетия до н. э. Это эпос о боге Чумы по имени Эрра, в котором мельком встречается название Этеменанки. Датировать возникновение мифов и эпосов, как и момент их письменной фиксации, обычно бывает очень трудно, но считается, что у науки достаточно данных для датировки эпоса 765–763 годами до н. э. Тем самым эта дата могла бы послужить исходной точкой отсчета времени существования башни Этеменанки.

До сих пор все сказанное о начальном периоде истории Вавилонской башни отягощено многими сомнениями. И только надписи ассирийского царя Синаххериба позволяют нам наконец встать на твердую историческую почву. Башня упоминается в одной из победных надписей Синаххериба, где речь идет о взятии и почти полном разрушении Вавилона (в 689 году до н. э.). Поход Синаххериба – одна из самых больших катастроф в бурной истории этого города. Едва ли хотя бы одно значительное здание избежало предписанного завоевателем разрушения. Синаххериб в своих надписях сообщает об этом следующее: «Город и его дома от фундамента до стен я разрушил, опустошил и сжег огнем. Городскую стену и внешнюю стену, храмы и богов, храмовую башню из кирпичей и глины, сколько их там было, я снес и сбросил в канал Арахту. Посреди города я прорыл каналы, затопил их дно водой и (таким образом) нарушил связь фундаментов. Я сделал разрушение более полным, чем при потопе». Хотя в надписи Синаххериба башня не названа именем Этеменанки, все же можно считать, что речь идет об одной из построек – предшественниц Вавилонской башни. О том, кто и когда возвел разрушенный Синаххерибом зиккурат, не говорится.

Сын и преемник Синаххериба Асархаддон (680–669 годы до н. э.) вступил на престол после того, как его отец был убит. Асархаддон отнесся неодобрительно к разрушению Вавилона, он пытался искать причины таких действий своего отца в поведении самих вавилонян, которые, дескать, прогневили богов и тем самым навлекли на себя наказание, а Синаххериб, пожелавший усмирить строптивый город, постоянно сопротивлявшийся ассирийскому владычеству, зашел слишком далеко. Однако даже разрушение святилищ не уничтожило влияния вавилонских богов и выступавшего от их имени жречества; ассирийцам и в дальнейшем приходилось их опасаться. Поэтому Асархаддон стремился загладить вину своего отца. В своих надписях он давал объяснение предшествующим событиям и писал о жителях Вавилона следующее: «Они отвечали друг другу снова и снова устами: «Да», а сердцем: «Нет» и говорили таким образом неправду… Слабого связывали и дарили его сильному. В городе были угнетение и подкуп. День за днем, без конца, один крал имущество другого… На имущество Эсагилы, дворца богов, места, не доступного для непосвященных, наложили они свою руку и слали серебро, золото и драгоценные камни в Элам в качестве платы за помощь против Ассирии». В виде наказания за эти преступления Мардук, по словам Асархаддона, начертал на таблицах судьбы, что город должен обезлюдеть на семьдесят лет, «однако Мардук тут же написал – «одиннадцать лет»; он сжалился и сказал: «Мир!»

Асархаддон взялся за возобновление Эсагилы и зиккурата с особым рвением. Его строительные надписи сообщают много интересных подробностей о приготовлениях и церемониях, проведенных в связи с этим. Прежде чем приступить к строительству, вопрошали оракулов и собирали предсказания, на что ушли долгие месяцы. И только после этого началась сама работа. «И я призвал всех своих рабочих и всю страну Кардуниаш (то есть Вавилонию). Деревья и болотный тростник срубали они топорами или вырывали с корнем. Воду Евфрата, причинившую опустошения, я удалил оттуда. В прежнее русло я отвел ее. Святилище Эсагилу, «дворец богов», я заставил восстановить во всем его прежнем блеске. Храмовую башню Этеменанки я заставил построить на ее старом месте площадью 180 локтей в длину и 180 локтей в ширину».