Истоки державности. Книга 2. Язва христианства

– Перед принятием истинной веры очисть, Дир, душу и поведай мне: где можно разыскать Рюрика?

– Не томи, отче, и начинай освобождать от этих оков, а заодно слушай. Далеко в море в семи днях пути от руян, там, где восходит солнце, находится небольшой остров с зелёной долиной. К нему подобраться непросто, так как он со всех сторон окружён торчащими из воды скалами, на которых гнездятся чайки. Плыть к этому острову непросто – много ладей разбилось на этих скалах, поэтому даже купцы обходят это место стороной. Живёт там Рюрик со своим многочисленным войском. Ладей у него много, и когда все воины садятся в них и выходят в море, то паруса последних ладей скрыты за горизонтом.

Дир рассказывал, а монах, неумело орудуя молотком и частенько промахиваясь, выбивал заклёпки, удерживающие оковы. По мере освобождения стоны у Дира становились всё тише, и как только последние оковы слетели с его ног, он схватил Эббона за горло. Монах захрипел и побледнел от страха.

– Снимай сутану! – зло прошипел Дир. – Путарь, освобождайся скорей и примерь одежду монаха. В ней тебе будет легче выведать: есть ли стража?

Путарь с радостным остервенением начал сбивать оковы, а монах, стянув с себя одежду, обнажил обвислую кожу тела, не знавшего физического труда. Эббон испуганно смотрел на бывших пленников, которые освобождались от оков, и его начала колотить дрожь.

– Мне холодно, – жалобно пропищал монах, стуча зубами.

– Ничего, – зло процедил Путарь, облачаясь в его одежды, – побываешь чуть-чуть и в нашей шкуре.

Путарь выскользнул за дверь и осторожно стал подниматься по каменным ступеням вверх по лестнице, в конце которой находилась комната, где, закутавшись в свои плащи, безмятежно спали два франкских воина. Их копья были приставлены к стене, а мечи и кинжалы горой лежали на столе. Путарь тенью метнулся к столу, выбрал один из кинжалов и подкрался к одному из спящих воинов. Взмах рукой, и кинжал с хрустом вошёл в тело человека. Франк захрипел и засучил ногами в предсмертной агонии. От этого звука проснулся другой франк и, видя перед собой одежду монаха, с недоумением поднялся на ложе. Путарь схватил прислонённое к стене копьё и воткнул остриё ему между рёбер. Франк ахнул и свалился как сноп соломы.

Путарь выглянул из комнаты и, убедившись, что в холодных каменных коридора монастыря было тихо и безлюдно, вернулся в подземелье монастыря. В подвале все уже освободились от оков и сгрудились вокруг нагого монаха, который, втянув голову в плечи, дрожал и с испугом смотрел на бывших пленников. Аскольд стоял, поддерживаемый Бермятой, возвышаясь над Эббоном.

– Путь свободен, – радостно оповестил Путарь. – Есть даже мечи и копья.

Аскольд кивнул головой, подтверждая услышанное, и ткнул пальцем монаху в грудь:

– Первый раз я не утопил тебя. Сейчас оставляю тебе жизнь, чтобы ты передал своим хозяевам, что месть Аскольда будет ужасной.

– Погоди, Аскольд, – шагнул к монаху Ульвар. – Пусть немного посидит в цепях. Помоги мне, Дир.

Они шагнули к Эббону и начали заковывать его в оковы. Монах не сопротивлялся, но завопил:

– Что вы творите, нехристи? Дьявол терзает ваши души, бесы глумятся над вами. Всевышний видит всё и не прощает унижений слуг Христовых, ибо сказано…

– Заткнись! – рыкнул Аскольд. – Ибо я передумаю и сейчас сверну тебе шею.

Монах замолк и с ужасом смотрел, как русы покидают подземелье. Стало так безмолвно, что стало слышно, как мыши вылезают из своих нор и копошатся в оставленной пленниками соломе.

– Эй! – позвал Эббон, а затем завопил во всё горло: – Люди-и!

Ему никто не отозвался, и только эхо опять пролетело по подземелью из конца в конец. У монаха подкосились колени, и он с размаха рухнул на мокрый тюк соломы.

После полудня раздались шаги, и в подземелье появился аббат Гунтбальд. Он бесстрастно оглядел Эббона, закованного в оковы, и равнодушно произнёс:

– Ты знаешь, что произошло?

Эббон умоляюще смотрел на аббата, а тот продолжил:

– Перебиты почти все священники монастыря. Монастырь ограблен. Забрали всё: серебряные кресты и золотые цепи, драгоценные кубки и даже позолоченные оклады икон.

Эббон, стоя на коленях, жалобно пробормотал:

– Освободи меня! Я узнал, где искать Рюрика.

Аббат холодно кивнул головой:

– Хорошо, потом расскажешь. Я сейчас принесу ключи, – и, не удержавшись, добавил: – И как такой дурень мог быть епископом Реймса?!

* * *

– Чего ты добился? – величественная фигура архиепископа Меца скалой возвышалась над сидящим Лотарём. – Лучший цвет франкского воинства закопан в землю. Тридцать тысяч убитых – это неслыханно! Это такое горе для всех, такое горе, что матерью нашей духовной – Церковью был объявлен трехдневный пост по всей империи. К тому же теперь земля наша осталась беззащитной перед врагами.

– Как ты смеешь выговаривать мне? – вспылил Лотарь. – Мне – повелителю империи!

– Смею! – стукнул посохом архиепископ. – Ты забыл, что я твой дядя, и я теперь тебе вместо отца. Мне больно осознавать, что в ваших братских склоках гибнут наши воины.

– Иначе было нельзя! В империи должен быть порядок. Я не допущу своеволия правителей, пусть даже они будут моими братьями.

– С кем ты будешь наводить порядок, если от твоего войска остались жалкие крохи?

– Не всё ещё потеряно! В казне сохранилось золото, а если не хватит, то я распилю и переплавлю на монеты серебряный стол Карла Великого. Будут монеты – будет и войско!

– Слепец, жалкий слепец! Ты не видишь настоящих своих врагов. К тому же глухой! Ты совершенно не слышишь моих доводов.

– Какие доводы, если в империи раздрай! А главные зачинщики – мои братья. Понимаешь – братья! И это внуки Карла Великого, который создал её для своих потомков. Народ недоволен, недовольно духовенство, которое желает единой и сильной империи, которой бы боялись враги. Поэтому они поддерживают меня. Не их, а меня!..

– Ой ли?! Тогда скажи – откуда взялось воинство, которое разбило твоё войско? Всё-таки не все тебя поддерживают, что-то они хотят.

– Это было стечение обстоятельств. Со временем я всё верну на круги своя. Смотри, что мне пишет простой священник из лионской церкви: «Увы! Где она, та империя, которая объединяла верой чуждые друг другу народы и наложила на покорённых узду спасения?… Она утратила имя и честь. Вместо царя появились царьки, вместо царства – жалкие обломки…» Как я могу это игнорировать? Империя должна быть единой. Разве наши предки напрасно проливали кровь?

– Она будет единой, но сделать это непросто. Всё зависит от твоей воли.

– Но этому противятся мои братья!

– Чтобы добиться главного, нужно уметь уступать в малом.

– Уступать?.. – надменно воскликнул Лотарь. – Ради чего?

– Ради мира. Люди хотят мира. Не должны христиане убивать друг друга. Не для этого Церковь приводила к идеям христианства целые народы, чтобы потом они погибали в междоусобных битвах. К тому же управлять этими народами, как ты процитировал, находящимися в «узде христианства», гораздо легче, чем непокорными варварами. Церковь благословляет не братоубийственные войны, а те, в результате которых новые народы входят в её лоно.

Голос архиепископа усилился, и, казалось, что он проповедует не перед одним человеком, а перед целой толпой.

– На что империя тратит свои силы? На междоусобицу… Погибли тридцать тысяч воинов! Да с такой силой мы могли бы отбросить мавров далеко на юг, укротить непокорных норманнов и славян. Ты слышал, что князь Аскольд смог освободиться из заточения, перебил всю охрану в монастыре, в котором был заключён, и скрылся со своими воинами в землях ободритов?

– Князь Аскольд?..

– Это те, которых прислал со своим посольством император Феофил.

– Почему он оказался в заточении?

– Мы узнали, что он воевал вместе с Рюриком и помог ему уничтожить конунга данов.

– Рюрику?..