История изучения восточных языков в русской императорской армии

Как отмечал в письме на имя начальника Главного штаба генерал Ф. А. Фельдман, «все офицеры прекрасно выдержали экзамен, и генерал-лейтенант Богуславский остался весьма доволен их знаниями по всем трем языкам и успехами, которые они сделали в течение года по французскому языку»[182 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 274. Рапорт управляющего делами ВУК начальнику Главного штаба, 28 мая 1884 г.].

В связи с тем, что процесс обучения офицеров на курсах восточных языков приобрел устойчивый характер и показал свою жизнеспособность, в Главном штабе пришли к мнению, что настал момент озаботиться о будущем выпускников. С этой целью в июне 1884 г. Главный штаб направил запросы командующим Кавказского и Туркестанского военных округов, как наиболее заинтересованным в специалистах с высшим востоковедным образованием, с просьбой указать, какие должности могут быть предложены выпускникам курсов и какие служебные перспективы их могут ожидать[183 - Там же. Л. 149–152 об. Отношение начальника Главного штаба к командующим Кавказским и Туркестанским военными округами.]. При этом Главный штаб указывал, что пополнение слушателей курсов будет происходить преимущественно за счет офицеров войск Гвардии, как наиболее подготовленных и перспективных (чего в действительности не произошло). Полученные от командующих военных округов ответы не вселяли оптимизма в успех востоковедного проекта Главного штаба.

Командующие войсками, вполне сочувствуя идее учреждения курсов, вместе с тем указывали, что основной сферой деятельности выпускников курсов могла быть служба по линии военно-народного управления, но что даже такая служба требует определенной подготовки и знания местных условий, которые офицеры не могут получить в Петербурге. Кроме того, служба по военно-народному управлению не дает офицерам-выпусникам никаких благ и преимуществ и потому не может удовлетворить офицеров с высшим востоковедным образованием, и что едва ли офицеры Гвардии при всех своих достоинствах и выдающихся качествах будут подходящими для службы по военно-народному управлению.

Командующий войсками Кавказского военного округа вообще поставил под сомнение пользу приема на курсы офицеров Гвардии. «Считаю нужным со своей стороны сделать замечание, – отмечал генерал-адъютант князь А. М. Дондуков-Корсаков, – по поводу <…> этого проекта, согласно которому к приемному экзамену для поступления на этот курс постановлено допускать исключительно офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа и только в особых исключительных случаях представляется начальству отдаленных округов империи возбуждать ходатайство о командировании для этой цели офицеров из этих округов. По моему мнению, вопрос этот должен был бы быть поставлен совершенно обратно, т. е. что курс этот должен наполняться исключительно офицерами из азиатских округов, так как знакомство с краем и бытом, и нравами его населения играет несомненно в данном случае солидную роль, и если к этому знанию края и его жизненных условий присоединить обучение туземным языкам, тогда действительно получится отличный контингент офицеров для службы в азиатских округах. Если же курс этот будет наполняться исключительно офицерами Гвардии, то при всех несомненных достоинствах этих офицеров, в них не будет важного элемента – знакомства с особенностями, столь присущими отдаленным окраинным округам»[184 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 171 об. – 172. Письмо командующего войсками Кавказского военного округа к начальнику Главного штаба, 5 августа 1884 г.].

И действительно, вскоре после первого выпуска офицеров-ориенталистов, служебная практика обнаружила полную их неподготовленность к административной деятельности. Полученная ими «лингвистико-дипломатическая» подготовка была излишней для административно-полицейской службы. Командующие войсками затруднялись принимать офицеров-ориенталистов, ссылаясь на отсутствие штатных должностей, которые подходили бы для офицеров со специальным высшим образованием. Для того чтобы быть назначенными впоследствии по военно-народному управлению, получать должности участковых приставов и уездных начальников, совсем не обязательно было иметь специальное высшее образование. Для подобной деятельности больше подходили строевые офицеры Кавказского и Туркестанского военных округов, продолжительное время прослужившие на местах и успевшие ознакомиться с языками и жизнью местных народов. Подобные офицеры могли быть эффективнее использованы для целей местной администрации, к тому же без дополнительных расходов от казны для их специальной подготовки. Кроме того, сама программа учебного отделения, составленная Министерством иностранных дел для подготовки дипломатических кадров на Востоке, не была приспособлена к подготовке военных специалистов, предназначенных для административно-полицейской деятельности. Военное министерство изначально также не планировало подготовку офицеров со знанием восточных языков для прохождения службы по линии военно-народного управления, о чем косвенно говорит и тот факт, что сам проект курсов разрабатывался и курировался Военно-ученым комитетом – структурой, ведавшей военной агентурой, а не Азиатской частью Главного штаба, отвечавшей за кадры военно-народного управления в азиатских военных округах.

В октябре 1884 г. ВУК Главного штаба подготовил проект Положения о курсе восточных языков, учрежденном для офицеров при учебном отделении восточных языков Азиатского департамента Министерства иностранных дел. Проект прошел согласование в департаментах Военного министерства и был представлен на доклад военному министру генерал-адъютанту П. С. Ванновскому. Многочисленные правки и замечания, сделанные по тексту проекта, свидетельствуют о большом интересе военного министра к офицерским курсам восточных языков[185 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 200–205 об. Оригинал проекта «Положений» с заключениями военного министра.]. Проект курсов также был направлен на согласование в Министерство иностранных дел. В письме на имя военного министра по проекту Положения Н. К. Гирс отметил, что со стороны Министерства иностранных дел «препятствий не встречается»[186 - Там же. Л. 226–226 об. Письмо министра иностранных дел на имя военного министра, 26 ноября 1884 г.].

24 января 1885 г. проект Положения был внесен на рассмотрение Военного Совета. В ходе слушаний Военный Совет согласился с необходимостью предоставить право поступления на курс не только офицерам – выпускникам военных училищ, но и получившим образование в других высших учебных заведениях. Военный Совет поставил точку в дискуссии о преимущественных правах офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа при поступлении на офицерские курсы восточных языков. Было признано «бесполезным сохранять относительно поступления на курсы преимущества, установленные для офицеров Петербургского военного округа, так как в восточных округах могут найтись офицеры из туземцев, знанием восточных языков более подготовленные к успешному прохождению курсов»[187 - Там же. Л. 234–234 об. Выписка из «Журнала Военного Совета», 24 января 1885 г.]. Этим решением упразднялась монополия Гвардии и войск Петербургского военного округа на право поступления на курсы и открывалась возможность для выбора кандидатов из более широкого круга офицеров.

11 февраля 1885 г. «Положение о курсе восточных языков» было официально утверждено и опубликовано в Приказе по военному ведомству 1885 г. за № 96[188 - См.: Приказы по военному ведомству, 2 мая 1885 г., № 96. Приказы по военному ведомству. 1885. № 1–154. СПб., [1885]. С. 353–360. В тексте приказа кроме самого положения имеются еще и программы вступительных экзаменов по русскому и французскому языкам, географии и военной топографии. Текст положения о курсе восточных языков публикуется в Прил. № 12 настоящего издания.]. В марте 1885 г. Государственный Совет рассмотрел предложения военного министра о содержании курса восточных языков и постановил отпустить из смет Главного штаба на содержание курсов в 1885 г. 1980 руб. с последующим выделением на эти цели по 5760 руб. на 1886 и 1887 гг., а начиная с 1888 г. – по 6300 руб. в год. 16 апреля 1885 г. мнение Государственного Совета[189 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 251–252 об. Мнение Государственного Совета.] получило Высочайшее соизволение. Тем самым была подведена прочная финансовая основа под учреждаемые курсы восточных языков.

В своих общих чертах «Положение о курсе восточных языков» 1885 г. основывалось на ранее разработанных ВУК Главного штаба «Основаниях для курса восточных языков» 1881 г. Положение 1885 г. избавлялось от излишней детализации ряда статей и в более системном виде определяло порядок прохождения курса от поступления до выпуска и дальнейшее прохождение службы. В частности, были уточнены правила приема на курсы – наличие строевого ценза (не менее трех лет в строю в офицерском чине), введены некоторые ограничения (не допускались к сдаче вступительных экзаменов офицеры запаса; офицеры, два раза экзаменовавшиеся, но не выдержавшие испытания; офицеры, бывшие под судом и им не оправданные). Принципиально новым моментом в Положении 1885 г. по сравнению с Основаниями 1881 г. стало изменение основных целей подготовки офицеров на курсах, отказ от обязательных летних топографических работ и рекогносцировок, увеличение продолжительности обязательной службы в азиатских округах с трех до четырех с половиной лет.

Отсутствие в Положении упоминания о подготовке офицеров для военно-дипломатической службы нанесло серьезный удар по ожиданиям в офицерской среде, разочарованию многих не было пределов. Особенно оно было заметно среди офицеров гвардейских частей, энергии и настойчивости которых курсы и были обязаны своим появлением на свет. Это не замедлило отразиться на составе второго набора курсов (1885 г.), в котором не оказалось ни одного офицера Гвардии, – в то время как в ноябре 1883 г. от войск Гвардии и Петербургского военного округа управляющему учебным отделением Азиатского департамента поступило 35 заявок офицеров, желавших поступить на учебу в 1884 г.![190 - АВПРИ. Ф. 153. Оп. 663. Д. 200. Л. 35.] Введение в действие Положения привело к резкому оттоку желающих не только в Гвардии, но и в офицерском корпусе в целом. Два последующих года при приеме на курсы восточных языков наблюдался некомплект кандидатов.

Изменение целей курса имело особенно негативное воздействие на офицеров первого набора, которых выход Положения застал во время учебы на среднем курсе. Ближайшим последствием этого явилась утрата мотивации и, как следствие, снижение интереса к учебе. Ситуация усугублялась еще тем обстоятельством, что офицеры стали как бы заложниками сложившихся условий, когда оставлять курс и возвращаться в свои части было уже поздно без признания факта напрасно потраченного времени и сил. В докладе в Главный штаб по итогам выпускных экзаменов управляющий учебным отделением отмечал: «Смело могу сказать, что гг. офицеры, с таким отличием окончившие курс восточных языков в нынешнем мае, вынесли бы из стен учебного отделения еще больший запас знаний, если бы, обескураженные незаманчивостью обстановки своей будущей служебной карьеры, не утратили в последний год посещения классов прежнего расположения к занятиям»[191 - Певцов М. Г. Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и их воспитанники (краткий очерк) // Воен. сб. 1902. № 10. С. 188.].

В мае 1885 г. состоялся переводной экзамен в старший класс для офицеров первого набора. Представителем от Военного министерства на экзаменах вновь присутствовал генерал-лейтенант Д. Н. Богуславский, а также директор Азиатского департамента МИД И. А. Зиновьев. Экзаменационная комиссия признала высокими результаты, достигнутые офицерами на втором году обучения. Ознакомившись с итогами экзаменов, военный министр П. С. Ванновский выразил благодарность М. А. Гамазову и профессорам учебного отделения.

В августе 1885 г. на курсы был сделан второй набор офицеров-слушателей. Среди поступивших не было ни одного офицера Гвардии. Особенностью этого набора слушателей явилось наличие офицера Генерального штаба (капитан Э. Х. Калнин), первого и единственного за всю историю офицерских курсов.

В 1885–1886 учебном году на старшем курсе начались лекции по международному и мусульманскому праву. Международное право читал профессор Ф. Ф. Мартенс[192 - Мартенс Федор Федорович (1845–1909) – российский юрист-международник, дипломат, член Совета Министерства иностранных дел России (с 1881 г.). Автор фундаментального труда: Современное международное право цивилизованных народов / [Соч.] Ф. Мартенса, проф. СПб. ун-та и члена Ин-та междунар. права: Т. 1–2. СПб.: Тип. М-ва пут. сообщ. (А. Бенке), 1882–1883. 417; 563 с.], признанный авторитет по вопросу международных правовых отношений. Лекции по мусульманскому праву читал Нофаль, который специально для слушателей курса восточных языков составил на французском языке руководство – «Мусульманское право». По представлению М. А. Гамазова, ВУК Главного штаба ходатайствовал перед генерал-адъютантом Н. Н. Обручевым об издании на средства военного ведомства труда Нофаля в русском переводе, обосновывая это тем, что «по этому предмету не имеется ни одного сочинения, а между тем в подобном руководстве встречается настоятельная надобность на всех наших азиатских окраинах»[193 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 273. Отношение управляющего делами ВУК Главного штаба на имя начальника Главного штаба, 25 мая 1885 г.]. Работа Нофаля в 1886 г. была издана на средства Главного штаба[194 - Курс мусульманского права, читанный в 1884/85 г. в учебном отделении восточных языков при Азиатском департаменте профессором И. Нофалем: Пер. с фр. Вып. 1. О собственности. СПб.: Воен. – учен. ком. Гл. штаба, 1886.].

17 мая 1886 г. состоялся первый выпуск офицеров набора 1883 г., или, как его называли, «гвардейского» набора, ввиду комплектования исключительно офицерами Гвардии[195 - Список выпускников офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД приводится в Прил. № 1 настоящего издания.]. Всего были выпущены шестеро офицеров – поручики Гольцгауэр, М. А. Шлиттер, А. И. Гиппиус, А. И. Абаковский, П. П. Шимкевич и А. А. Шах-Тахтинский. Обучавшиеся вместе с ними два других офицера – поручики Фидровский и А. В. Божерянов – курса не окончили. Фидровский сдал выпускной экзамен, но вскоре скончался от чахотки. Божерянов по причине болезни был отчислен от курса в свой полк.

Как и предполагалось, определение офицеров на службу происходило в танталовых муках. Только после долгой переписки со штабами Кавказского, Туркестанского и Омского военных округов для офицеров были найдены места по линии военно-народного управления. Поручики Шимкевич и Шах-Тахтинский отправились на Кавказ, где первый получил должность окружного начальника в Закаспийской области, второй – помощника Александропольского уездного начальника. Поручики Гольцгауэр и Шлиттер определены на службу в Туркестан: первый – комиссаром вакуфной комиссии[196 - Вакуфная комиссия – временный административный орган в Ферганской области, в ведении которого находились вопросы, связанные с определением вакуфных прав на землю, обеспечением вакуфного права и учет вакуфной собственности.] Ферганской области, второй – комиссаром поземельно-поданной комиссии[197 - Поземельно-податная комиссия – административный орган в областях и уездах Туркестанского края, в ведении которого находился учет земельной собственности, опись и съемка земель, определение прав собственности на землю, оценка земель и обложение их налогом.] Сыр-Дарьинской области. Поручик Абаковский отбыл в распоряжение командующего войсками Омского военного округа для последующего назначения на должность.

Определение офицеров на должности военно-народного управления, к каковой службе их не готовили, и психологически они не были готовы сами, вызвало у офицеров полное разочарование в полученном востоковедном образовании. Неудивительно, что офицеры-выпускники курсов искали первой возможности, чтобы вырваться из тенет административной службы. Первым, сославшись на расстроенное здоровье, покинул Туркестан поручик Гольцгауэр, прослужив в Фергане всего несколько месяцев (с января по август 1887 г.). В том, что Гольцгауэр, один из инициаторов учреждения курсов восточных языков, стал первым офицером, покинувшим службу на Востоке, угадывалась тревожная тенденция, предвещавшая военному ведомству немало проблем. Внезапная смерть Гольцгауэра, последовавшая вскоре после отъезда из Туркестана, произвела тяжелое впечатление на всех офицеров курсов восточных языков. По прошествии положенных четырех с половиной лет обязательной службы на Востоке поспешили вернуться в строй Абаковский, Шлиттер и Шах-Тахтинский. Надолго задержался в Туркестане только поручик Шимкевич.

Наиболее удачно сложилась служба у поручика А. И. Гиппиуса, который был единственным из офицеров выпуска 1886 г., получившим назначение, полностью соответствовавшее полученному образованию. Около десяти лет Гиппиус занимал должность негласного военного агента в Ризе (Азиатская Турция), где плодотворно занимался изучением Турции и турецких вооруженных сил. Интересна характеристика А. И. Гиппиуса и его деятельности в Турции, данная другим выпускником офицерских курсов восточных языков, капитаном К. Н. Смирновым: «Гиппиус был из гвардейской артиллерии, окончил артиллерийскую академию, а потом пошел на восточный курс, который кончил с неприятностями с товарищами[198 - О каких неприятностях идет речь, остается неясным.]. Как академик, не в пример прочим, он скоро был командирован в Турцию, а работы его по изучению дорог Турции считались долго очень ценными. Он изучил Сивасский район и потом был назначен в Трапезунд. Здесь он не ладил с консулом. После Трапезунда он был откомандирован в Петербург, в Главный штаб, и впоследствии был военным губернатором в Туркестане. Там он сумел очень хорошо успокоить [туземное] население во время волнений [1916 г.], прочитав и растолковав им соответственное место из Корана, но, говорят, его методы (будто бы он надел однажды халат и чалму) в Питере не понравились, и он был отозван. Во всяком случае, на восточном поприще он достиг генеральских чинов. Конечно, Гиппиус <…> был большим знатоком Турции»[199 - Смирнов К. Н. «Интеллидженс» Кавказского фронта. С. 215–216. Смирнов оставил замечательные записки о службе в штабе Кавказского военного округа и Кавказского фронта – «“Интеллидженс” Кавказского фронта в период 1878–1918 годов», в которых содержится немало ценных сведений о выпускниках офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД. Полный текст записок Смирнова впервые был опубликован Н. К. Тер-Огановым в работе: Из истории разведки штаба Кавказского военного округа в Турции и Иране (1870–1918 гг.). Saarbr?cken, LAP LAMBERT Academic Publishing, 2015. С. 162–262.].

В 1887 г. выпуска офицеров на учебном отделении не было. В этом году на курсы поступили штабс-капитаны Гутор, Кашуба, поручики Ломакин, Юрьев, Зельстрем. Последний в феврале 1890 г. был отчислен с курса «за неуспеваемостью»[200 - АВПРИ. Ф. 153. Оп. 668. Д. 208. Л. 11. Отношение управляющего делами ВУК Главного штаба управляющему учебным отделением Азиатского департамента МИД, 23 февраля 1890 г.].

Второй выпуск офицерских курсов восточных языков состоялся в 1888 г., выпускались четыре офицера – Генерального штаба капитан Калнин, штабс-капитан Корвин-Каменовский, поручики Сатов и Алексеев. По отзыву управляющего учебным отделением М. А. Гамазова, «по всем предметам результаты испытаний отличные; при этом с каждым годом офицеры оказывают все лучшие успехи, и объем их знаний расширяется; при выпуске почти все пишут под диктовку без ошибок на всех трех языках, хорошо переводят и довольно свободно изъясняются. Мусульманское и международное право офицеры усвоили себе очень хорошо и из первого предмета отвечали на изысканном французском»[201 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 195. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.].

Выпускники были удостоены возможности представиться императору Александру III на церковном параде войск Л.-гв. Уланского и Конно-гренадерского полков. На представлении офицеры-выпускники офицерских курсов восточных языков следовали за выпускниками артиллерийской, инженерной и юридической академий. Эта маленькая церемониальная деталь несла в себе своеобразный иерархический код, который указывал на то, что офицерские курсы восточных языков по своему статусу относятся к военным академиям императорской армии и по своему значению замыкают их список. Когда в 1902 г. в газете «Русский инвалид» курсы назвали «самой маленькой академией» русской армии, то в этом не было преувеличения[202 - Русский инвалид. 1902. № 25.].

Все офицеры выпуска, за исключением Генерального штаба капитана Э. Х. Калнина, получили распредение по линии военно-народного управления на Кавказ и в Среднюю Азию. По просьбе военного агента в Турции Генерального штаба подполковника Н. Н. Пешкова капитан Калнин был командирован в Константинополь для работ по составлению карты Верхнего Босфора[203 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1888 г.). Л. 3–3 об. Доклад по Главному штабу, 4 мая 1888 г.]. Срок командировки изначально определялся в шесть месяцев, но затем был продлен еще на полгода. В дальнейшем служба Калнина сложилась вполне благоприятно, чему во многом способствовало прекрасное образование, полученное на курсах восточных языков. В 1890 г. он был вновь направлен в Константинополь, затем служил на посту военного агента в Греции (с 1895 г.), состоял военным агентом в Константинополе (1899–1904), возглавлял генерал-квартирмейстерскую службу штаба Одесского военного округа (1904–1913). В русской армии Калнин по праву считался одним из авторитетных специалистов по Турции и турецкой армии.

По итогам вступительных экзаменов в 1888 г. в младший класс были зачислены поручики Туманский, Михайлов, Дмитриев, Белов и Ножин. Поручик Туманский стал первым гвардейским офицером, поступившим на курс после введения в действие Положения 1885 г. Положение оказало столь негативный эффект на настроения гвардейских офицеров, что на его преодоление потребовалось почти три года.

По согласованию с Военным министерством, программу курса учебного отделения в 1888 г. дополнили татарским языком. Как следует из докладной записки начальника Главного штаба, «опыт показал, что офицеры при поступлении по окончании курса на службу в азиатские округа для ознакомления с местными наречиями вынуждены приняться за изучение татарского языка. На этом основании полезно было бы дать им уже на курсе возможность ознакомиться с этими наречиями, чтобы лучше подготовиться к дальнейшей службе»[204 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 153 об. – 154. Докладная записка начальника Главного штаба военному министру, 20 ноября 1888 г.]. Для чтения лекций по татарскому языку был приглашен коллежский регистратор Гатаулла Баязитов[205 - Гатаулла Баязитов (1846–1911) – религиозный и общественный деятель, многолетний лидер мусульманской общины Санкт-Петербурга, преподаватель тюркских наречий и мусульманского права в учебном отделении восточных языков Азиатского департамента МИД.]. Содержание нового преподавателя отделения – 500 руб. – взяли на себя в равной части Военное министерство и Азиатский департамент. Документы, относящиеся к деятельности офицерских курсов восточных языков, содержат мало подробностей о постановке на курсах изучения татарского языка. Известно, что татарский язык изучался преимущественно в старшем классе. В архивных фондах имеются только две экзаменационные ведомости (1893 и 1894 гг.), в которых отражены результаты экзаменов по татарскому языку в среднем классе[206 - См.: РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 20; Там же. ч. 2 (1894 г.). Л. 54.]. Первая экзаменационная ведомость, где указываются татарский язык и отметки по нему для офицеров-выпусников, относится к 1889 г.[207 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29 (1889 г.). Л. 28. Учебное отделение восточных языков. [Экзаменационная ведомость, 8 мая 1889 г.]] Отметка за татарский язык входила в общий подсчет баллов итогового экзамена. Предположительно, преподавание татарского языка было прекращено в конце 1890-х гг.

В 1888 г. М. А. Гамазов поднял перед ВУК Главного штаба вопрос о введении в программу старшего класса нового предмета – курса чагатайского языка[208 - Чагатайский язык – средневековый среднеазиатско-тюркский письменно-литературный язык.]. Как отмечал Гамазов, изучение этого языка могло принести существенную практическую пользу ввиду то, что «турецкий язык, происходя от чагатайского корня, облегчает офицерам, по выходе из курса, усвоение местных татарских наречий Туркестана и стран, соседних с Кавказом, т. е. сартовского, киргизского, туркменского и пр. языков»[209 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 196–196 об. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.]. Предложение не нашло поддержки у руководства Главного штаба, опасавшегося перегрузить учебную программу для офицеров дополнительными предметами, особенно после введения в программу курса татарского языка.

В 1886 г. профессор Ф. Ф. Мартенс прекратил чтение лекций по международному праву на учебном отделении. По рекомендации Мартенса курс по этому предмету в конце 1888 г. перешел к тайному советнику М. И. Муромцову. Расходы на ведение курса (500 руб. год) взяли на себя в равной части Военное министерство и Азиатский департамент.

В рассматриваемый период был сформирован бюджет офицерских курсов восточных языков, который в последующие годы практически не подвергался сколько-нибудь значительным изменениям. Ежегодно Главным штабом на содержание курсов выделялось 5760 руб., из которых 3600 руб. – на вознаграждение профессорско-преподавательского состава. На содержание офицеров-слушателей выделялось 2160 руб. из расчета по 15 руб. в месяц на слушателя для приобретения учебных пособий и канцелярских принадлежностей.

С 1888 г. на учебном отделении была введена практика привлечения офицеров-слушателей к выполнению самостоятельных научных работ. Слушатели приняли участие в литографировании на персидском и тюркском языках составленной русским консулом в Кашгаре Н. Ф. Петровским «Программы и вопросов среднеазиатским туземным разведчикам, посылаемым для собирания политических и других сведений»[210 - См.: РГАДА. Ф. 1385. Оп. 1. Ед. хр. 466. Л. 184–193.]. Работа была издана Главным штабом в количестве 150 экз. и отправлена в штабы азиатских военных округов. По инициативе офицеров-слушателей для «Сборника материалов по Азии» был осуществлен перевод персидского историко-географического описания Афганистана[211 - Остался неопубликованным.]. Поручик С. А. Геппенер по материалам лекций преподавателя персидского языка М. К. Абединова составил «Краткий очерк персидской грамматики (этимология)», который был литографирован осенью 1888 г. По отзыву М. К. Абединова, составленная Геппенером грамматика была вполне удовлетворительна и могла служить хорошим руководством для начинающих[212 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 162. Отзыв преподавателя персидского языка М. К. Абединова на работу поручика Геппенера, 24 ноября 1888 г.]. Офицеры-слушатели также готовили для издания извлечение в русском переводе из грамматики турецкого языка, составленной на французском языке профессором Фардисом.

С целью пополнения библиотеки учебного отделения ВУК Главного штаба регулярно отправлял на имя управляющего свежие издания Главного штаба и военных округов на восточную тематику, географические карты Азиатской России и сопредельных стран Востока, выделял средства на приобретение периодической печати на восточных языках (150 руб. в год).

В связи с исполнявшимся 29 мая 1888 г. 65-летием учреждения учебного отделения Азиатского департамента управляющий отделением М. А. Гамазов обратился к министру иностранных дел Н. К. Гирсу с ходатайством об установлении для всех лиц, с успехом закончивших курс учебного отделения, особых академических знаков. Право ношения таких знаков Гамазов предлагал распространить и на офицеров – выпускников курсов. В служебной записке по этому вопросу Гамазов отмечал: «Ни воспитанники Министерства иностранных дел, ни военные слушатели отделения не получают от него по окончании курса ни дипломов, ни простых аттестатов, ни даже каких-либо внешних доказательств того, что они получили специальную подготовку к службе на Востоке и кому именно они обязаны этою подготовкою. Военные слушатели отделения не пользуются правами, соответствущими тем, которые предоставляются окончившим курс в военных академиях; а между тем приобретенная ими путем усидчивых трудов совершенно новая (подчеркнуто М. А. Гамазовым. – М. Б.) для них специальность и исключительность обязанного с нею рода службы обрекают их на нравственные и очень тяжелые жертвы провести, быть может, всю жизнь вдали от родины и привычной обстановки»[213 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 57–57 об. Служебная записка управляющего учебным отделением Азиатского департамента МИД, [1888 г.].].

В свою очередь, ВУК Главного штаба признал желательность введения такого знака для офицеров и просил генерал-адъютанта Н. Н. Обручева обратиться с ходатайством к министру иностранных дел распространить право ношения знака на офицеров. Обосновывая желательность введения знака, управляющий делами ВУК Главного штаба отмечал: «Офицеры эти не пользуются никакими преимуществами по службе, а по знаниям не только не уступают гражданским слушателям, но, может быть, даже превосходят их»[214 - Там же. Л. 197. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.].

Составленный по проекту Гамазова знак представлял собой серебряный академический значок, в центре которого располагался государственный герб в обрамлении лавровой и дубовой ветвей, с золотым восходящим солнцем в нижней части. Знак предназначался для ношения на правой стороне груди. Знаком удостаивались выпускники учебного отделения, получившие на выпускном экзамене не менее 10 баллов по каждому предмету учебной программы. 30 января 1890 г. знак для окончивших курс учебного отделения восточных языков Азиатского департамента получил Высочайшее утверждение[215 - Внешний вид знака приводится в настоящем издании.].

Введение академического знака имело большое морально-психологическое значение для офицеров курса восточных языков, поднимало их авторитет в военной среде и являлось дополнительным стимулом для успешной учебы. В то же время мнение о полезности знака разделялась не всеми в русской армии, особенно в высшем военном руководстве. Вопрос о целесообразности награждения офицеров-выпускников специальным академическим знаком был поднят в начале 1900-х годов в ходе пересмотра в Военном министерстве программы подготовки офицеров на учебном отделении восточных языков. К этому сюжету мы еще вернемся несколько ниже.

В мае 1889 г. состоялись выпускные экзамены, на которых присутствовали директор Азиатского департамента тайный советник И. А. Зиновьев и русский консул в Астрабаде (Персия) Л. С. Кохановский. «Результаты экзаменов <…>, – отмечалось в докладе начальника Главного штаба, – были отличные. На всех трех восточных языках офицеры говорили, переводили и писали свободно, а на персидском языке они даже представили сочинения на темы, заданные тайным советником Зиновьевым. Из мусульманского права экзамен происходил на французском языке»[216 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29 (1889 г.). Л. 42–42 об. Доклад начальника Главного штаба, 11 мая 1889 г.]. За труды по подготовке военно-востоковедных кадров, по представлению начальника Главного штаба, управляющему учебным отделением была объявлена Высочайшая благодарность.

Все выпускники получили назначение на службу по линии военно-народного управления Туркестанского края и практически всю жизнь провели в Туркестане, оставив о себе добрую память. С. А. Геппенер занимал различные руководящие должности в администрации Туркестанского края, известен своими работами по изучению Ферганской долины. Л. Л. Иессен, сын тайного советника Л. П. Иесена, руководителя дешифровальной службы при МИД, продолжительное время занимал руководящие должности в Ферганской области. А. А. Ломакин получил известность своими работами в области тюркских языков Средней Азии и преподавательской деятельностью. Продолжительное время преподавал тюркские и персидский языки в учебных заведениях Туркестанского края, в Ташкентской офицерской школе восточных языков.

В 1889 г. на курс восточных языков поступили пять офицеров: капитан Мышаков, подъесаул Ливкин, поручики Левшин, Иванов и Шамин.

В 1889 г. на офицерских курсах введена практика языковых и страноведческих стажировок в Турции и Персии. После 1889 г. такие стажировки больше не проводились вплоть до 1901 г., но они создали прецедент и доказали свою эффективность для повышения качества изучения офицерами восточных языков и стимулирования у них интереса к познанию стран и народов Востока. Как следует из докладной записки управляющего делами ВУК Главного штаба, в основу командировок выпускников был положен пример зарубежных стажировок гражданских выпускников учебного отделения до их назначения на штатные должности в Министерстве иностранных дел. В отношении трех офицеров-выпускников ВУК Главного штаба выражал мнение, что, являясь отличными офицерами, «они вполне заслуживают поощрения и могут, состоя при консульстве, собрать разные статистические сведения, которыми мы очень бедны, в особенности относительно Персии»[217 - Там же. Л. 45 об. – 46. Докладная записка по Главному штабу, 21 мая 1889 г.]. По согласованию с Министерством иностранных дел, офицеры сроком на четыре месяца командировались в русские дипломатические представительства: Ломакин – в Мешхед, Иессен – в Тегеран, Геппенер – в Трапезунд[218 - Там же. Л. 85. Доклад по Главному штабу, 26 мая 1889 г.].

В период стажировки поручик Иессен получил предложение от заведующего обучением персидской кавалерии полковника А. Н. Кузьмина-Караваева занять место инструктора артиллерии в Персидской казачьей бригаде[219 - Там же. Л. 294–294 об. Письмо поручика Иессена управляющему делами ВУК Главного штаба, г. Тегеран, 12 октября 1889 г. В период стажировки офицеры регулярно писали письма генерал-лейтенанту Ф. А. Фельдману, в которых сообщали о ходе изучения восточных языков и ознакомления с особенностями страны пребывания.]. Назначение поддержал и командующий войсками Кавказского военного округа, но по неизвестной причине место в бригаде Иессен не получил.

Поручик Ломакин доносил из Мешхеда о ходе стажировки: «<…> первое время по приезде в Мешхед я по совету г-на генерального консула занялся разбором рукописей, поступающих в Генеральное консульство, и таким образом имел возможность, во-первых, усовершенствоваться в чтении манускриптов, а во-вторых, ознакомиться с формою ведения переписки в консульствах. В настоящее время я главным образом занимаюсь практическим изучением персидского языка»[220 - Там же. Л. 297. Письмо поручика Ломакина управляющему делами ВУК Главного штаба, г. Мешхед, 27 октября 1889 г.].

В 1889 г. был поднят вопрос о возможности продолжения образования офицеров – выпускников офицерских курсов восточных языков в Николаевской академии Генерального штаба. Руководство Главного штаба исходило при этом из желания иметь подготовленных к службе в азиатских округах офицеров Генерального штаба со знанием восточных языков. На это, в частности, указывал генерал-лейтенант Ф. А. Фельдман: «В числе офицеров, кончающих курс восточных языков, были и имеются в настоящее время выдающиеся молодые люди, изъявляющие желание поступить в академию Генерального штаба»[221 - Там же. Л. 44. Докладная записка по Главному штабу [май 1889 г.].]. Как указывал генерал Фельдман, выпускникам офицерских курсов восточных языков представлялось затруднение при поступлении в НАГШ в связи с обязательным условием прослужить на Востоке не менее четырех с половиной лет (ст. 40 «Положения о курсах»). По мнению Фельдмана, за этот период офицеры «могут потерять привычку к занятиям или получить чин капитана, лишающий их права на поступление в академию»[222 - Там же. Л. 44 об.]. В этой связи он предлагал разрешить офицерам держать экзамен в академию Генерального штаба по выслуге в азиатских военных округах одного года с условием, что после окончания академии в звании офицеров Генерального штаба они обязаны будут выслужить остающиеся три с половиной года на Востоке. В 1889 г. начальник Главного штаба не поддержал эту вполне здравую идею.

К этому вопросу вновь вернулись в мае 1891 г. В докладной записке на имя военного министра начальник Главного штаба указал на ненормальность положения, при котором выпускники офицерских курсов обязаны были прослужить на Востоке четыре с половиной года, прежде чем получали право на поступление в НАГШ. Это требование выглядело особенно нелепо в связи с тем, что все остальные выпускники академий обязаны были прослужить в строю по одному году за каждый год обучения и у них не было обязанности служить на Востоке. Создавшееся положение привело к тому результату, что во всей русской армии в то время имелся лишь один офицер Генерального штаба, профессионально подготовленный по восточным языкам, – капитан Калнин.

Генерал-адъютант Н. Н. Обручев предлагал решить проблему подготовки офицеров Генерального штаба со знанием восточных языков по двум направлениям: первое – допустить к приему на офицерские курсы восточных языков офицеров Генерального штаба до капитана включительно через два года после выпуска из академии[223 - Это предполагало изменение общего требования для офицеров, поступающих в академии, иметь чин до штабс-капитана, а также сокращение срока обязательной воинской службы за время, проведенное в академии, с трех лет до двух. Подобные меры требовали больших законодательных инициатив, поэтому в документе напротив этого предложения военный министр поставил пометку – «Не согласен сократить установленный срок».]; второе – разрешить бывшим слушателям офицерских курсов восточных языков поступать в академию Генерального штаба по прошествию двух лет со времени окончания курса, чтобы они дослужили обязательный срок в Азии по выпуску из академии. Со вторым вариантом военный министр полностью согласился.

Новый порядок поступления в НАГШ для офицеров-выпускников офицерских курсов восточных языков был введен в действие с 22 мая 1892 г. В этом году поступил в академию состоящий в распоряжении командующего войсками Кавказского военного округа штабс-капитан И. С. Кашуба (вып. 1890 г.)[224 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28а (1892 г.). Л. 102–102 об. Отношение штаба Кавказского военного округа в Главный штаб, 23 августа 1892 г.]. За ним последовали состоявший в распоряжении военного губернатора Сыр-Дарьинской области поручик Д. М. Левшин (вып. 1892 г.)[225 - Там же. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 16. Отношение начальника канцелярии Туркестанского генерал-губернатора на имя управляющего делами ВУК Главного штаба, 16 апреля 1893 г. Левшин был зачислен в НАГШ в октябре 1894 г. См.: Приказы по Туркестанскому краю, 30 декабря 1894 г., № 192 // Туркестанские ведомости. 1895. № 1.], а также состоявший в распоряжении военного губернатора Самаркандской области поручик П. А. Рейхель (вып. 1894 г.)[226 - См.: Приказы по Туркестанскому краю, 22 ноября 1896 г., № 159 // Туркестанские ведомости. 1896. № 90.]. Тем не менее следует отметить, что открывшаяся в 1892 г. возможность к поступлению в НАГШ не оказалась востребована у выпускников офицерских курсов восточных языков. Это наглядно видно на примере офицеров-восточников, проходивших службу в Туркестане. Из шести офицеров выпусков по 1892 г. включительно, удовлетворявших условиям поступления в академию, желание получить академическое образование высказал только один офицер (поручик Д. М. Левшин)[227 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 16. Письмо управляющего канцелярией Туркестанского генерал-губернатора управляющему делами ВУК Главного штаба, 16 апреля 1893 г.]. Б?льшая часть офицеров, поступивших на офицерские курсы восточных языков, оставляла строевую службу с желанием поступить на военно-агентурную и административную службу на Востоке. Получение дополнительного образования в НАГШ означало автоматическое возвращение в строй, с которым офицеры ранее простились вполне осознанно и возвращаться в который уже не желали. В этом можно найти объяснение низкого интереса у офицеров-восточников к академии Генерального штаба.

В конце 1890-х гг. офицерские курсы восточных языков продолжали пользоваться популярностью у офицеров, но поступить на курсы было крайне сложно из-за малого числа вакансий и довольно сложного предварительного отбора кандидатов. На протяжении всей истории курсов наблюдались попытки офицеров быть зачисленными на курсы хотя бы в качестве сверхштатных слушателей. Однако руководство Главного штаба в этом вопросе строго придерживалось законодательства (ст. 9 «Положения о курсах»), которое запрещало прием сверхштатных слушателей. При управлении Военным министерством генерал-адъютантом А. Н. Куропаткиным ввиду малого числа офицеров на среднем курсе (в 1900 г. числилось три вместо положенных пяти) было разрешено принять на младший курс двух сверхштатных слушателей, которых разрешалось зачислить в штатные слушатели среднего курса после сдачи переводных экзаменов[228 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 308 (1901 г.). Л. 70 об. Доклад по Главному штабу, 12 мая 1901 г.].

Одной из наиболее известных попыток попасть на курс в обход существовавших правил стало обращение поручика А. И. Термена (брата уже обучавшегося на курсе поручика Р. И. Термена) к министру народного просвещения графу И. Д. Делянову с просьбой оказать содействие. Просьбу он мотивировал тем, что два раза поступал на курс, оба раза выдержал экзамен, но зачислен на курс не был. Когда военному министру П. С. Ванновскому доложили о просьбе графа Делянова помочь поручику, который «страстно желает изучить восточные языки, чтобы посвятить себя службе в Азии», то последовал категорический отказ. В резолюции на документе военный министр указал, что «нельзя и нет надобности делать отступлений» и что офицеру предосудительно «обращаться не к начальству своему, а к министру народного просвещения»[229 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 28. Доклад по Главному штабу, 30 сентября 1893 г.]. На документе также имеется и пометка помощника начальника Главного штаба генерал-лейтенанта Ф. К. Величко «вытребовать его (поручика Термена. – М. Б.) в Главный штаб, где я сам объясню п[оручику] Термену неправильность его шага». На следующий год поручик Термен все же поступил на курсы, но на общих основаниях.

Одно исключение из строгих правил приема все же было сделано. В апреле 1901 г. военный министр А. Н. Куропаткин представил императору Николаю II справку о русских офицерах-добровольцах, принимавших участие в англо-бурской войне. В документе упоминалось о подпоручике Августусе, «весьма предприимчивом и храбром», у которого была заветная мечта поступить на офицерский курс восточных языков. Однако этому мешала одна техническая деталь – Августус получил образование не в военном, а в юнкерском училище, что, согласно Положению о курсах, делало поступление невозможным. Узнав о желании офицера, император лично распорядился принять его на офицерский курс восточных языков. В резолюции на докладной записке на Высочайшее имя Куропаткин указал: «Государь высказал пожелание, что Августуса надо принять на курс восточных языков. Прошу исполнить это в исключение из правил теперь же»[230 - Там же. Д. 308 (1901 г.). Л. 41. Справка о русских офицерах-добровольцах, принимавших участие в англо-бурской войне.].

В 1890 г. на офицерский курс восточных языков поступили: штабс-капитан Дандевиль, поручики Баумгартен, Войно-Оранский, Дельфин и Гриневский. Окончили курс штабс-капитан Гутор, поручики Давлетшин, Юрьев и Кашуба.