Вячеслав Тихонов. Тот, который остался!

Горе мне с тобою, горе мне с тобою,
Без тебя – беда.

Не жалей меня ты, велика ли честь,
Слышишь, не меняйся, будь таким, как есть,
Ты – мой лес и поле, небо и вода,
Горе мне с тобою, горе мне с тобою,
Без тебя – беда.

Дождик моет крыши, прыгает с ветвей,
Мне не надо, слышишь, жалости твоей,
Можешь быть любою, ты права всегда,
Горе мне с тобою, горе мне с тобою,
Без тебя – беда.

Сдается мне, что эти незамысловатые песенные слова удивительно точно отражают те сложнейшие взаимоотношения, которые годами, десятилетиями наблюдались между Тихоновым и его первой супругой Мордюковой.

Елена Санаева вспоминает:

«Через стенку больницы в Кунцево, где лежал Ролан, находился Вячеслав Тихонов. И однажды Слава услышал наш с Роланом разговор. На мой взгляд, ничего такого особенного в том разговоре не было. Ну проведала жена мужа. О чем-то рассказала она, что-то – он ей.

Но потом Ролан мне сообщил, как Славу удивило наше семейное общение:

«Надо же, как ты говоришь с Ленкой. Может быть, если бы я раньше знал такие слова, мог их так говорить, то Нонна не ушла бы от меня».

Это правда. Нонна такая была – широкая, вольная певунья. Любила застолья. У нее родни было много, она без конца приезжала-уезжала. А он другой был совершенно. Замкнутый, в себя обращенный».

А сама Нонна Викторовна однажды призналась сестре:

«Я, честно говоря, не пойму, почему мы разошлись. Как-то ничего друг другу плохого не сделали. Но мы были не равны нести эту тяжелую жизнь. Он считает, что предала я. Но я-то знаю, кто предал. У меня такая тоска по Тихонову. Он ведь был у меня первым. Как бы мне хотелось, чтобы он был рядом. Сейчас я бы осталась с ним на всю жизнь. Но, увы».

Мордюкова на самом деле была доброй женщиной. Ну, отходчивой-то – это точно. Временами от нее исходила удивительно славная, какая-то бодрящая аура. Может быть, не все ее чувствовали, но она была.

Однако и непредсказуемость, алогичность поступков тоже всегда присутствовали у этой актрисы. Не хочу, что называется, тянуть одеяло на себя, но случай, о котором расскажу, чрезвычайно примечателен для Мордюковой. Однажды Нонна Викторовна в очередной раз поссорилась с коллегой Риммой Васильевной Марковой. Отношения между этими двумя большими актрисами складывались удивительно похожими на те знаменитые ролики, о которых здесь уже упоминалось.

Помните, одна шпалоукладчица (Мордюкова) говорит подруге (Марковой):

«Дура ты. И муж у тебя дурак, хоть и помер. И шурин – дурак. И коза у тебя – дура!»

Та отвечает:

«Ведьмой ты совсем стала».

«Прямо ненавижу тебя. Убила бы!»

А спустя минуту обе пожилые женщины сидят мирно на рельсе, и героиня Мордюковой запевает:

«Поехал казак на чужбину далеко…»

На самом деле подруги часто ругались, а поссорившись, тосковали друг по дружке. Сама их дружба началась со скандала. Когда планировались съемки фильма «Бабье царство», Мордюкова даже не сомневалась в том, что роль в картине достанется ей. Однако режиссер Салтыков решил попробовать Римму Маркову, которую шутники прозвали тираннозавром с косой, и утвердил ее. Узнав об этом, Мордюкова пришла в ярость, наговорила Марковой всяких нехороших слов. Та в долгу не осталась.

Через полгода Нонна Викторовна повинилась перед Риммой Васильевной:

«Ты так играла, что я рыдала».

Актрисы вновь сблизились, потом вместе сыграли в фильме «Журавушка». Они увлеклись карате, даже записались в секцию, часто встречались, устраивали застолья.

Как-то Мордюкова была приглашена в цековский санаторий для партийной элиты с фильмом «Бриллиантовая рука». Актриса решила прихватить с собой подругу Маркову. Та, выступая перед привередливой публикой, легко завладела ее вниманием, как бы отодвинула Мордюкову на второй план.

В гостинице Нонна Викторовна дала волю своей обиде:

«Что за цирк ты устроила? Мне назло, что ли? Тоже мне, знаменитость нашлась, а играть как следует так и не научилась».

Узнав об этой перепалке, я собрал в кулак всю деликатность, отпущенную мне природой, и стал говорить Мордюковой о том, что упрекать известного актера в непрофессионализме это, дескать, все равно что ругать мужика за его половую слабость.

В ответ я услышал:

«Но я же правду ей сказала. Она действительно некоторых актерских азов так и не освоила, потому что нигде не училась. Так, при разных театрах ошивалась».

Елико возможно подбирая слова, я стал развивать мысль о том, что правда о нас самих почти всегда горька, часто невыносима. Поэтому ее стоит дозировать, как-то обертывать, упаковывать или не говорить вовсе. А то скажешь человеку всю правду о нем, а он возьмет да и умрет. И что тогда?

Мордюкова взорвалась:

«Ты кто такой, чтобы учить меня? Ты – сопляк, возомнивший из себя невесть что. Уходи, чтобы я тебя со свечой не нашла!»

От такого лестного предложения мне трудно было отказаться.

Через какое-то время я кружным путем узнаю, что Мордюкова не просто замирилась с Марковой, а при стечении народа встала перед той на колени и повинилась:

«Ну что ты дуешься на меня? Видишь, я на коленях перед тобой. Я же тебя люблю, старая дура! Давай выпьем!»

Пишу письмо Нонне Викторовне, как будто ничего и не случилось. И точно! Она пригласила меня к себе. Поехал я и услышал извинения до того самоуничижительные, что никогда их не обнародую.

Не зря, наверное, Валентин Гафт написал на восьмидесятилетие Мордюковой:

Я, глядя на тебя, молюсь.
От восхищенья вою, плачу.
И до, и после передачи
И удивляюсь, и «дывлюсь».
Ты – красота, спасающая мир,
Ты – простота – венец тайносплетений,
Ты – Бога дочь, ты – жизни эликсир,
Ты – в валенках обыкновенный гений.
Ты – вечносексуальная пыльца,
Ты – саженец – наследница природы.
И нет иконописнее лица, —
В нем соль земли и нежность небосвода.
Да, я люблю тебя давным-давно.
Прости, что я на «ты»,
Но так уж получилось.