Энни из Зелёных Мансард

Они поднялись на гребень холма, и внизу их взорам открылся пруд, длиной и извилистостью напоминающий реку. Посередине его пересекал мост, и от моста до нижней части пруда, где гряда янтарного цвета песчаных дюн отделяла его от тёмно-синего залива, вода играла и переливалась сменяющими друг друга красками чистейших оттенков – фуксии, розового, немыслимо яркой зелени и множества дивных полутонов, которым так трудно подобрать название. Верхняя часть пруда скрывалась в бахромчатых рощах елей и клёнов, и в их ажурных колышащихся тенях вода казалась полупрозрачной.

Тут и там склонялись к пруду деревья цветущей дикой сливы, походившие на одетых в белое девушек, которые, встав на цыпочки, ловили в водной глади своё отражение. Сладко-протяжный хор лягушек доносился от верхнего берега, где было болото. А на склоне за прудом выглядывал из белого яблоневого сада маленький серый дом с ярко освещёнными окнами, хотя темнота ещё не сгустилась.

– Это пруд Ба?рри, – объяснил Мэттью.

– О, это название мне тоже не нравится. Я назову его… дайте подумать… Озеро Сияющих Вод. Да, именно так будет правильно. Я в этом совершенно уверена. Когда мне удаётся придумать действительно подходящее имя или название, то сердце ёкает и дрожь пробирает. А у вас тоже сердце из-за чего-нибудь ёкает и дрожь пробирает?

Мэттью поразмышлял.

– Ну прямо надо признаться, да. Меня всегда дрожь пробирает, когда копаю грядки под огурцы и поднимаю лопатой мерзких белых личинок. Терпеть их не могу.

– Ну, я думаю, это совсем другая дрожь. Вы же понимаете, что у личинок и Озера Сияющих Вод очень мало общего. А почему его называют прудом Барри?

– Да потому что в том доме над прудом живёт мистер Барри, его усадьба называется Яблоневый склон. Коли б не тот большой куст позади неё, ты б могла уже отсюда увидеть Зелёные Мансарды. Но нам до них ещё надо проехать по мосту да затем обогнуть по дороге полмили.

– А у мистера Барри есть какие-нибудь маленькие девочки? Вернее, не совсем маленькие, а моего приблизительно возраста.

– Есть одна. Около одиннадцати. Звать Диана.

– Ой! – воскликнула девочка с долгим выдохом. – Какое же у неё идеально прекрасное имя!

– Н-ну прямо даже не знаю. Что-то в нём есть такое… ужасно варварское. По мне, лучше Джейн, или Мэри, или ещё какое-нибудь из благоразумных. Но когда Диана эта родилась, у них учитель жильё снимал, и выбрать ей имя они ему дозволили. Вот он Дианой её и нарёк.

– Ах, как мне жалко, что, когда я родилась, никакого такого учителя рядом не было. Ой, мы уже у моста! Значит, мне надо крепко зажмуриться. Потому что я всегда боюсь… Невольно тут же себе представляю: доберёшься до середины, а мост сложится, будто перочинный ножик, и окажешься там зажатой, словно в тисках. Поэтому и зажмуриваюсь. Но потом всё равно открываю глаза. Потому что, когда я чувствую, что до середины уже добралась, мне обязательно нужно увидеть, как он начнёт складываться, если и впрямь начнёт. И с каким грохотом! Эта грохочущая сторона дела мне больше всего нравится. Правда, потрясающе, что в мире столько разного может нравиться? Вот. Мы уже переехали. Теперь оглянусь назад. Доброй ночи, милое Озеро Сияющих Вод! Всегда желаю доброй ночи всему, что мне нравится. И людям тоже, если считаю, что им это будет приятно. Ой, по-моему, эта вода улыбается мне.

Они поднялись ещё на один холм, свернули, и Мэттью сказал:

– Мы уже почти дома. Вон они, Зелёные Мансарды.

– Ой, не надо! – Схватив его за указывающую направление руку, девочка даже глаза зажмурила. – Позвольте мне самой угадать. Уверена, что совершенно правильно угадаю.

И, открыв глаза, она принялась озираться по сторонам. Они находились на гребне холма. Солнце уже зашло, но ландшафт был виден ещё достаточно чётко в мягком послесветии. С западной стороны на фоне тёмно-жёлтого неба чернел шпиль церкви. Внизу раскинулась долина. За ней поло?го шёл вверх склон следующего холма, по которому были уютно разбросаны фермерские владения. Девочка принялась напряжённо, жадно разглядывать их одно за другим, пока внимание её не привлекло то слева, что отстояло дальше всех от дороги, смутно белея цветущими деревьями на фоне сумрака окружающих лесов. Над ним в безоблачном юго-западном небе сияла, как путеводная и полная обещаний, огромная белая звезда.

– Это он, не правда ли? – указала на дом девочка.

Мэттью радостно хлопнул поводьями по спине гнедой.

– Надо ж. Прям догадалась. Видать, миссис Спенсер толково тебе объяснила.

– Да нет, она наоборот мне сказала, что ваша усадьба такая же, как все остальные. У меня даже представления не было, как она выглядит. Но вот мы приехали, и я сразу почувствовала, где мой дом. Ой, я будто во сне! Знаете, у меня рука, наверное, от локтя и выше уже вся в синяках. Мне же сегодня столько раз прямо до тошноты становилось страшно, что просто сплю, и я в доказательство, что не сплю, начинала себя щипать. А потом спохватилась: пусть даже это сон, но, если мне так хорошо в нём, не стану его раньше времени прогонять. И больше руку не щипала. Только ведь всё по-настоящему. И мы уже почти дома.

И она с безмятежным вздохом умолкла, а Мэттью тревожно заёрзал. Одно лишь немного его успокаивало: Марилле, а не ему самому предстоит объяснить этой бесприютной душе, что в доме, о котором она так мечтает, ей не остаться. Они проехали по низине Линдов, окутанной почти полной тьмой, но не настолько полной, чтобы помешать миссис Рэйчел вести наблюдение из своего окна, и она, разумеется, их увидела. Им осталось подняться вверх по склону, за которым длинная подъездная аллея вела к Зелёным Мансардам. К моменту, когда они остановились, Мэттью вдруг охватило страстное желание стремглав унестись как можно дальше от того, что сейчас произойдёт. Он не очень-то сознавал причину чувств, с такой силой накативших на него, но крылась она не в беспокойстве за Мариллу и не в страхе перед проблемами, которые неизбежно им предстояло решать из-за допущенной ошибки. Ужасным было для Мэттью совсем другое. Стоило ему лишь подумать, какое разочарование постигнет девочку, как погаснет в её глазах восторг, внутри у него всё сжималось. Примерно так же он ощущал себя, когда вынужден был участвовать в забое телёнка, ягнёнка или другого невинного существа.

Двор уже тонул в полной тьме под аккомпанемент шелковистого шелеста тополиных листьев.

– Слышите, как деревья во сне бормочут? – спросила девочка, когда Мэттью помог ей выбраться из коляски. – Какие у них, должно быть, приятные сны.

И крепко держа в руках ковровую сумку, где находилось всё её земное имущество, она проследовала за ним в дом.

Глава 3. Марилла Катберт удивлена

Стоило Мэттью отворить дверь, как навстречу ему вылетела Марилла и замерла потрясённо при виде странного тщедушного существа с длинными рыжими косами и восторженно сияющими глазами, одетого в безобразное грубое платье.

– Мэттью Катберт, кто это? – выпалила она. – Где мальчик?

– Не было никакого мальчика, – с несчастным видом ответил тот. – Была лишь одна она.

И он кивнул в сторону девочки, только сейчас спохватившись, что даже не удосужился выяснить её имя.

– Как это не было мальчика? Мальчик должен был быть, – настаивала Марилла. – Мы же просили миссис Спенсер взять для нас мальчика.

– Ну а она не его, а её привезла, – развёл руками брат. – Я спросил у начальника станции, и пришлось привезти её домой. Нельзя было её там оставлять, где бы ни случилась ошибка.

– Хорошенькое дело! – воскликнула сестра.

Девочка в течение всего этого диалога молчала, перебегая глазами с Мэттью на Мариллу, и сияние на её лице мало-помалу сменялось недоумением, пока до неё полностью не дошёл смысл того, о чём они говорили. Тут взор её померк, сумку со всем своим земным достоянием она уронила и, шагнув к ним со стиснутыми руками, горестно выкрикнула:

– Вы меня не хотите! Не хотите, потому что я не мальчик! Мне стоило этого ожидать! Я никому никогда не была нужна! И сегодняшнее, конечно же, не могло долго продлиться. Это было бы слишком прекрасно. Ох, что же мне теперь делать? Я сейчас разревусь!

И она действительно разревелась, сев на стул, положив на стол руки и уткнувшись в них лицом. Марилла и Мэттью, отделённые друг от друга плитой, обменялись осуждающими взглядами. Рыдала девочка бурно и громко, и они совершенно не представляли себе, что с этим можно сделать.

– Ну зря ты, наверное, так сильно плачешь, – наконец нерешительно, словно ступая на незнакомую и опасную территорию, произнесла Марилла.

– Нет, не зря, – подняла к ней заплаканное лицо с подрагивающими губами девочка. – Вы тоже плакали бы, если бы, после того как побыли сиротой, приехали бы туда, где считали, будет ваш дом, и обнаружили, что там не нужны, потому что вы не мальчик. О, для меня это самое трагическое событие.

Суровое лицо Мариллы чуть смягчилось трудно давшейся ей улыбкой, которая словно заржавела от длительного неупотребления.

– И всё-таки не надо больше плакать. Мы же не выгоняем тебя прямо сейчас из дома. Придётся тебе пожить здесь, пока всё не разъяснится. Как тебя зовут?

Девочка на мгновение задумалась.

– Пожалуйста, вы не могли бы называть меня Корделией? – с надеждой спросила она.

– Называть Корделией? Тебя? Это у тебя такое имя?

– Не-ет. Оно не совсем моё, но мне бы ужасно хотелось, чтобы меня называли Корделией. Это так элегантно.

– Представления не имею, о чём ты. Если Корделия не твоё имя, то как тебя-то зовут?

– Энн Ширли, – неохотно призналась она. – О, ну только, пожалуйста, зовите меня Корделией. Вам же, наверное, всё равно, если я мало здесь проживу. А Энн – такое неромантичное имя.

– Неромантичное? – Марилле были чужды подобные выверты. – Чепуха какая. Энн – настоящее, хорошее, простое, разумное имя. И нечего его стыдиться.

– Ой, да я не стыжусь. Но Корделия мне нравится больше, – стала объяснять девочка. – Видите ли, я давно уже представляю себе, что моё имя Корделия. Во всяком случае, последние годы. А раньше, когда была помоложе, представляла себя Джералдиной. Но теперь мне больше нравится Корделия. А если всё-таки хотите называть меня Энн, то, пожалуйста, с «и» на конце.

– А какая разница-то? – поднимая вскипевший чайник, поинтересовалась Марилла с ещё одной ржавой улыбкой.

– Очень большая. Так ведь гораздо лучше. Вот вы произносите имя и сразу в воображении видите, как оно выглядит, если его написать. Я всегда вижу. И Э-н-н выглядит до того куце, а Э-н-н-и гораздо солиднее. Так что, если вы согласитесь называть меня Энни, то постараюсь смириться, что я не Корделия.