… Брутальный, с модной стрижкой и щетинкой на лице Остап в облегающем костюме и нежная Юлия в беленьком летящем наряде для выступления, украшенном жемчугом появились на льду. Сразу же полилась музыка Чайковского из балета «Лебединое озеро», и пара начала делать свои невероятные па…
… Сложные и оригинальные дорожки, тройные тулупы, аксели, сложные поддержки…
Тренер их пары, ничего не подозревающий об их личном конфликте, Эрнест Алексеевич довольно расплылся в улыбке…
И вдруг Остап решил выполнить план, что придумал ещё две недели назад, резко шепнул Юле:
– Захотела свой характер и состоятельность показать? Так вот, не будет у тебя никакой карьеры и состоятельности…
А после этого быстро резко внезапно с такой силой швырнул Юлию, что та с истошным криком упала и растянулась на льду …
… Холодный до мурашек лёд смешался с тёплой струйкой крови на расквашенном лице Юлии, в которой сейчас была такая физическая невыносимая боль, что она лежала на льду всем весом, не имея сил хоть как-то приподняться, и рыдала во весь голос, что было сил…
… Все русские болельщики испуганно переполошились, падение одной из лучших русских фигуристок оказалось слишком быстрым и внезапным, такой поворот никто не ожидал! Пока стадион недоумевал, гудел недовольно, рыдания и крики несчастной Юлии становились всё громче и очень напугали врачей, что дежурили на территории стадиона. Они скорее поспешили поднять молодую женщину и кое-как донести на носилках в машину скорой помощи…
Конечно, судьи тут же сняли пару Остапа Хорька и Юлии Воробьёвой с участия в соревнованиях.
Эрнест Алексеевич, красный от волнения, как рак, скорее подскочил к Остапу и гневно прошипел:
– Это что такое было у вас тут, Хорёк и Воробьёва?!! Остап, объяснись!
Остап лишь ядовито и ехидно оскалился, скрестив на груди мышечные спортивные крепкие руки, и ответил:
– А что сразу на меня-то возмущаться, всё шло хорошо, пока она почему-то не упала так сильно об лёд, я сам не ожидал. Ну, разве я виноват в том, что она так бездарна и, занимаясь профессионально спором столько лет, так и не научилась приземляться правильно? Давайте, чтобы спасти наши карьеры, Эрнест Алексеевич, лучше уплатим нужным людям хорошие деньги, чтобы в инциденте признали виновной только Юлию Воробьёву, и из профессионально спорта исключили только её, а вы подберёте мне более успешную партнёршу, и мы ещё завоюем не одну золотую медаль, и, очень надеюсь, и на следующей Олимпиаде…
Эрнест Алексеевич нервно вытер лысину салфеткой, весь разволновался, но решил, что для его карьеры тренера сейчас встать таким нечестным путём на сторону Остапа выгоднее, чем, разбираясь справедливо, потерять обоих талантливых фигуристов, и сделал то, что предложил Остап. Конечно, после таких взяток тут же Юлию без всяких разборов исключили из сборной по фигурному катанию Российской Федерации…
Что сказать о чувствах самой несчастной Юлии? Да, уж месть, это, как известно по известной цитате, блюдо, которое подают «холодным». Но месть, которую сейчас выполнил Остап, была слишком сильным ударом для неё, это не просто «холодная» месть вышла, а какая-то «жутко леденящая». Мало того, что у Остапа вышло то, что он хотел, напрочь испортить и сегодняшний триумф Юлии, и карьеру всю сразу перечеркнуть, Юлия понимала, что, после такого ей, скорее всего, вообще запретят выступать профессионально, исключат, как несостоявшуюся фигуристку без всяких способностей, так Остап, сам не зная, сделал самое страшное. Падение было слишком сильным, и уже через час в больнице у Юлии случился выкидыш!
… А тут ещё она в спортивных новостях по телевизору больничной палате услышала окончательно, что её опасения о потере работы подтвердились…
… Конечно, молодая женщина погрузилась сразу в зёлёную противную трясину уныния и отчаяния. Она потеряла абсолютно всё, чем жила: карьеру, любимого мужчину, который так подло поступил с ней, и, самое тяжёлое, то ненаглядное дитя, что она с такой любовью ждала! Всё, его не будет, случился выкидыш! Неделю, что Юля лежала в женской больнице после выкидыша, она совсем плохо ела, была в состоянии апатии, в скверном настроении поссорилась с соседками по палате, и отвлекал от тоски Юлию только её любимые фильмы, что она сотый раз смотрела за эту неделю на ноутбуке, «Дети капитана Гранта» и «Айвенго». И только под стакан с любимым томатным соком.
… Так, когда врачи поняли, что угрозы для жизни и здоровья Юлии Воробьёвой уже нет, здорово замучившую и врачей, и других пациенток, несчастную Юлию выписали седьмого марта.
… В таком же ужасном настроении Юлия вернулась в свою однокомнатную квартиру, и попыталась как-то наладить жизнь. Попыталась наладить здоровое правильное питание, изредка балуя себя чем-нибудь не совсем полезным, но вкусненьким, например, горьким шоколадом или блинчиками, десятиминутные пробежки перед обедом во дворе для тонуса. Для скрытия царапин на лице она купила тональный крем, а для того, чтобы скрыть большие царапины на лбу, Юлия сходила в парикмахерскую, где ей чуть-чуть подровняли кончики и сделали на лоб длинную чёлку из её длинных светло-русых волос…
… Но, как Юля не билась за нормализацию свой жизни, все попытки она проваливала, все дела валились из рук, она так и не могла никак вытянуть себя из этой зелёной трясины уныния и отчаяния: она не понимала, чем и как ей жить дальше, она боялась этой абсолютной неопределённости в своей жизни. Отсутвие всякой перспективы в жизни, полный застой пугал и вгонял в хандру нечастную Юлию, зелёные глаза которой от переживаний стали такими печальными, что, казалось, даже их цвет стал какой-то невзрачный и невыразительный, травянистого оттенка зелёного.
… Эти четыре дня дома только усугубили проблемы Юлии, что начались в больнице.
… Именно в эту тяжёлую для себя минуту Юлия впервые за долгие годы села, и вспомнила о той жизни в детстве, которую, много лет уже не вспоминала, и казалось, должна была уже напрочь забыть…
Она вспоминала, как шестилетней милой девчушкой Юля жила в Тюмени с доброй набожной мамой, православной христианкой, по инициативе которой и крестили в детстве Юлю, такой же ласковой мягкой бабушкой и строгим замкнутым отцом, которого всегда раздражала славянская русская внешность дочери, так как сам он был узбек. Даже отчество дочери дал не своё, а её дедушки по материнской линии, которого звали Афанасием. И в доме всегда был уют и тепло, Юлю любили, мама благословляла на сон и красиво напевала «Отче Наш»…
А потом, когда мама Юлии отошла ко Господу, отец Юлии отдал свою тёщу в дом престарелых по её немощности в девяносто лет, а дочь увёз в Москву, чтобы та занялась учёбой и дополнительными занятиями, он жаждал, чтобы у дочери была какая-то престижная успешная карьера в будущем, и Юля попала в секцию фигурного катания, где её спортивностью и выносливость восхищались все тренера…
… И у Юлии засияли благостным светом её зелёные глаза, она поняла, где её ждёт какое-то утешение, надежда, какие-то хорошие перемены и новшества в жизни, толчок для преодоления апатии, глоток свежего воздуха: только в церкви, у Господа нашего Христа в доме. Всю жизнь, поражая авторитетному отцу, Юля с насмешливостью и большим недоверием и скептицизмом относилась к церковной жизни, а тут поняла, как была не права! Как она всю жизнь ошибалась! Сейчас она видела свой свет в жизни только в походе в церковь…
… И так, ранним утром двенадцатого марта Юлия приготовилась в поход в церковь, надела тёплую тёмно-фиолетовую макси-юбку, любимый бирюзовый свитер, серебряный пуховик и теплый нежно-розовый палантин, и тихим шагом направилась к церкви…
… Весна только-только начинала входить в свои права, она ещё не стала полноправной королевой, поэтому кругом лежали сугробы снега, которые ещё явно не скоро полностью растают, мороз был несильный, но бодрящий, и, благо, без ветра, а по сверкающему белоснежному снегу шаловливо играли в догонялки с мелкими пичужками солнечные лучи. Погода, хоть и была прохладной, зато солнце украшало, озаряло красоту бледно-голубого Небесного покрывала, как никогда раньше…
Наконец Юлия пришла с православной белокаменной церкви, синие купола с золотыми крестами которой так царственно и красиво, врывались в Небеса, хотя, дома, что стояли рядом, были в шестнадцать этажей, но такого впечатления не производили, они казались на фоне красоты церкви, слишком, примитивными.
Юля долго топталась у резных красивых чугунных дверей, не решаясь сделать самый главный и самый сложный первый шаг, а потом страх быть осуждённой был повержен желанием приблизиться к Богу, и Юлия с испугом в огромных зелёных глазах тихо вошла в храм, где шла утренняя воскресная литургия…
… Батюшка размеренно приятным голосом пел утреннюю литургию, кругом приятно рассеялся аромат ладана, тихо мерцали восковые сечи, на удивление, в храме было не много людей, кто-то слушал вдумчиво службу, кто-то сам шёпотом молился, кто-то ставил свечи в золотые подставки у больших икон…
… Юлия тоже послушала немного службу, помолилась у иконы Богородицы «Неувядаемый цвет чистоты», подумала обо всём тихо, а потом увидела, что один из двух батюшек направился в комнату для исповеди, и все, кто собирался исповедоваться, встали в очередь. Встала в очередь и Юля, немного волнуясь, и потирая от небольшого напряжения ручку об ручку.
Люди же между собой тихо перешёптывались:
– Сегодня исповедует батюшка Никифор…
… Очередь бала всего пять человек, и двое из них были детьми десяти-двенадцати лет, поэтому очень неожиданно для Юлии настала её очередь…
… Робко и тихо, с застывшими в распахнутых зелёных травянистых веждах слезами вошла Юлия…
… Батюшка Никифор был молодой священник, на вид лет тридцати-тридцати двух, достаточно высокий и стройный, с опрятной стрижкой из белокурых волос, и коротенькой опрятной бородкой того же белокурого цвета. Своим пронзительным мудрым запоминающимся взглядом голубых глаз и доброжелательной кроткой мягкой полуулыбкой он располагал к доверительному разговору.
– Вы на исповедь? Как ваше имя? – приятным добродушным голосом начал разговор батюшка Никифор.
Юлия смущённо опустила взгляд зелёных полных слёз глаз в пол, нервно убрала с лица мешающуюся длинную чёлку и протянула в ответ:
– Да, на исповедь. Юлия…
– Хорошо, раба Божия Юлия, в чём покаяться хотите? – тем же приятным голосом спросил батюшка Никифор, внимательно посмотрев на Юлию пронзительным мудрым взглядом голубых глаз…
– В первую очередь в блуде: я жила с мужчиной без брака, так называемом «гражданском браке», не вела духовную жизнь, грешила унынием и роптанием на Бога, потому что я сейчас потеряла всё, что имела: работу, любовь, и моё дитя: у меня случился выкидыш… – рассказала Юлия и не сдержалась, расплакалась. Рыдание так и вырвалось слезами из исстрадавшейся больной души молодой женщины…
– А ты не хотела делать аборта, да, и не проецировала выкидыш искусственно, ты хотела рожать ребёнка? – с искренним сочувствием уточнил батюшка Никифор.
– Да, я очень любила своего будущего малыша, я не только не собиралась избавляться от него, я жаждала, чтобы он родился, у меня были деньги, чтобы вырастить его в заботе, любви и уходе даже когда рассталась со своим сожителем, но он захотел отомстить мне, испортить мне карьеру. Мы были очень успешной парой в фигурном катании, и на мировом первенстве он, чтобы меня исключили из спорта, специально уронил со всей силы об лёд, но я не сказала ему, что я беременна, и у меня получился выкидыш. Я сейчас одинока, у меня нет ни семьи, ни работы никакой, даже это долгожданное дитя я потеряла, поэтому и пришла в уныние и растерянность, и решила в первую очередь искать помощь от Господа… – со слезами рассказывала молодая женщина, и уже испытывала первые едва заметные намёки на облегчение.
С искренним соболезнованием в голубых пронзительных веждах батюшка Никифор изрёк:
– Не плачь, грехи тебе я отпущу, на причастие благословлю, я понимаю, как тебе сейчас тяжело, что у тебя получился тяжёлый крест: потерять всё, что радовало. Но я только одно не понял: почему тебя так расстроила потеря работы, карьеры в фигурном катании. Что оно значило для тебя? Неужели эта работа, доставляя тебе такое сильное удовольствие или такой большой заработок? Или ты считала это своим предназначением от Бога, считала, что правильно используя те таланты, что он тебе дал, ты поступаешь по-христиански? Или фигурное катание было всегда твое мечтой?
Тут Юлия от внезапности выпрямилась с огорошенным видом и округлившимися до ёлочных шариков зелёными глазками, потому что вопрос был слишком неожиданным…
Поэтому молодая женщина честно призналась, убрав за ухо уже надоевшую длинную чёлку своих светло-русых волос:
– Знаете, батюшка, я отвечу вам честно, потому что не знаю, чтобы я могла бы сейчас на это сказать. У меня нет ответа наша порос потому что я никогда не знала и не думала. Что я могу жить как-то иначе. Я шестилетним ребёнком осталась без матери и бабушки, в руках властного отца, который, как вы поняли, и к духовной церковной жизни меня не приучил и, вообще не заботился о моём нравственном воспитании настолько, что я спокойно жила с мужчиной без брака. И он очень хотел мне устроить хорошую карьеру, и отдал меня девочкой семи лет в секцию фигурного катания, тренера меня хвалили, и я всегда знала, что буду фигуристкой. Так и жила непоколебимо с этой профессией и не предполагала, что я могу быть кем-то другим…
– Что ж, – по-доброму изрёк батюшка Никифор, показывая и сочувствующим взглядом своих голубых вежд, и кротким выражением личика свою поддержку Юлии – Такая ситуация – проблема многих современных людей, когда выбор за них сделали родители в детстве. Раз ты не знала, что бывает другая жизнь, значит, тебе сейчас нужно заняться поисками альтернативной жизни. Представь себе, что всю жизнь ты была не самим собой, а исполняла просто чужую роль, а теперь тебя освободили от этой роли, и ты должна найти Бога и саму себя. Каждый человек в этой жизни должен сделать это достижение: найти Бога и самого себя, без этого человек не будет жить полноценно и счастливо. И, хочу тебя предупредить, что одно без другого невозможно, ибо искать себя без Бога – это обычный грех атеизма, ничего хорошего, а искать Бога без себя – это уже не вера, это просто фанатизм, нужно именно найти Бога и самого себя, чтобы добиться чего-то в жизни. Так что давай, Господь и Ангел-Хранитель тебе в помощь, а я буду сейчас читать разрешительную молитву, отпускать грехи, пойдёшь на причастие…
… Батюшка Никифор прочитал разрешительную молитву, благословил Юлию на причастие, а потом с доброжелательностью в голубых веждах и с мягким выражением лица протянул Юлии красивую книгу со словами: