Вдали от Зевса

Около ее ног ласкалась, махая хвостом, собака, которую Туллия заставляла приносить брошенный ею цветок.

Добрая царевна молчала, зная, что Туллия ответит ей на каждое слово ничем иным, как резкою колкостью или насмешкой; она с отвращеньем глядела на бесполезную, пустую забаву сестры с собакой, по временам тихо отодвигаясь, чтобы пес нечистым прикосновеньем не осквернил ее работу, назначаемую для ожидаемого дитяти-первенца.

Так застал царскую семью Брут, очутившись на красивой лужайке тенистого, огромного сада, и еще издали громко закричал по адресу читавшего Люция:

– Правитель Рима, здравствуй!..

– Здравствуй, дружище! – отозвался царский зять с ласковым кивком родственнику. – За что мне такое повышение?

– Хитер же ты! – воскликнул Брут в дверях шатра-беседки. – Притворяешься, будто не слышал, что этруски взбунтовались.

– Поневоле взбунтовались, восстали, когда их обидели, – брезгливо произнес Тарквиний, отложив книгу.

– Что нам с тобою за дело, поневоле или добровольно?! – Возразил Брут тем же спокойным и веселым голосом. – Нам с тобою это в пользу, только бы не оплошать!.. Старинушка-Сервий на войну отправится, а мы с тобою тут править будем… пусть их воюют!..

– Я никогда не соглашусь, чтобы отец допустил эту несправедливую войну! – вмешалась злая Туллия.

– Римляне всегда исстари поступали правдиво, – прибавил Тарквиний, – наши обидели союзников, наши и дадут им удовлетворение, наши и будут наказаны.

– Наши… римляне! – передразнил Брут с усмешкой. – Римляне пусть!.. Какие мы с тобою римляне и что нам до них за дело?! Римляне с утра до ночи толкутся на форумах да в Сенате, тарабарят там про разные пустяки вроде народного голода, починки городских укреплении, канализации и водопроводов, а мы с тобой нежимся в такой вот пестрой беседке да почитываем книжки гораздо занимательнее всего, о чем там толкуют. Там римляне, а здесь – мы!.. Римляне, ты говоришь, правдивы, справедливы; пусть они будут справедливы по-своему; мы будем тоже справедливы по-нашему.

Оставив угрюмого Тарквиния, Брут подошел к злой Туллии.

– Это что за Цербер проник в сады Гесперидские? – Спросил он ее, указывая на собаку.

– Эту собаку вчера прислала мне тетушка Ветулия из Клузиума; ей продал один грек за дорогую цену; она носит за мною узлы, поднимает все, что я ей укажу, лает, когда ей прикажут; очень умная собака.

– Она была бы еще умнее, если бы говорила, не правда ли?

– Конечно, к сожалению, боги не дали псам дара слова.

– А тебе хотелось бы иметь говорящего пса?

– Почему нет?! Но этого нельзя.

– Нельзя?! Для тебя-то?.. Повели. И я сам охотно сделаюсь твоим говорящим псом.

Молодой человек бросил на красавицу взгляд, полный страсти, и подойдя к ней, шепнул:

– Туллия… Ты знаешь… Я люблю тебя.

– Подай! – Крикнула царевна вместо ответа, бросив далеко розу.

Брут опустился на четвереньки и неуклюже побежал за цветком.

Собака обогнала его, перепрыгнув через его спину в дверях беседки, но когда она несла во рту брошенный цветок, странный человек загородил ей дорогу.

Между собакой и ее двуногим подражателем завязалась пресмешная борьба: оба катались и барахтались на песке перед беседкой, рыча и лая друг на друга. Не видя этой сцены, никто не подумал бы, что в ней участвует человек, – до того искусно Брут подражал собачьему голосу.

Весь в грязи вошел он в беседку, имея в зубах отнятую у собаки розу, которую подобострастно положил на колени Туллии, смеявшейся до слез на эту проделку.

– Теперь мы с тобой подружились, товарищ, – сказал Брут собаке, разглаживая ее косматую шерсть, – будем делить и все наши занятия; давай, я тебя грамоте поучу. Слушай, что тут написано!..

Он заглянул в книгу, оставленную Тарквинием, и прочел:

– «Тут принесла на лохани серебряной руки умыть им полный студеной воды золотой рукомойник рабыня; гладкий потом пододвинула стол; на него положила хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса выданным ею охотно, чтобы было для всех угощенье…»

– Видишь, товарищ, что написал тут знаменитый Гомер?.. Какие все приятные слова?.. И нам не мешало бы привести их в исполнение.

– Солнце садится, – сказал Тарквиний, поняв намек родственника. – Сейчас пойдем ужинать; останься и ты, Юний, с нами.

– Благодарю! – ответил чудак, – только прежде скажи, с кем я поужинаю: с правителем или простым Люцием, до которого никому дела нет? Если не хочешь быть правителем, то сиди в беседке, как петух в курятнике, пой «кукареку!.. кукареку!..»

Брут пропел во все горло по-петушиному.

При этом Тарквиний остался, по-видимому, хладнокровен, равнодушен, только его всегда угрюмое лицо приняло выражение озабоченности, как бы в виде мелькающей в голове новой идеи, которая пока еще не облеклась ни в какую ясную форму сознания, чего ему захотелось.

Его жена брезгливо поморщилась, не любя шутов, особенно превращения в них людей благородного звания.

Туллия злая расхохоталась.

Скоро в беседку вошел невольник, объявляя, что ужин подан, и все пошли по аллее к просторному каменному дому Сервия.

– Туллия! – страстно зашептал Брут злой царевне, которая охотно пошла с ним под руку, – неужели за всю мою преданность я не заслужу и сегодня ни одного ласкового слова?.. Неужели ни одного ласкового взгляда?.. Никогда?.. Никогда?..

– Глупый!.. – отозвалась гордая красавица, – чего тебе надо, неуклюжий шут?

– Чего?! Зачем ты об этом спрашиваешь?! Туллия, ведь я знаю, что Марк Вулкаций младший гораздо счастливее меня.

– Может быть.

– Туллия, один час наедине с тобою, потом… потом казни меня как хочешь: разорви, изруби, хоть даже сожги, – только единый раз полюби!..

– В три часа после заката… сегодня… у этого старого лавра.

– Ты опять обманешь.

– Приду.

В кустах послышался шорох, приписанный слышавшими его собаке, лазившей туда, но это была, к общему горю, не собака, а фигура человека, которого приметил один Тарквиний, но не обратил внимания.

ГЛАВА V

Сыновняя месть

Сам Брут, напросившись ужинать в царской семье, незаметно исчез без прощанья, на что, благодаря его всегдашним чудачествам, там никто не обиделся и не удивился.

«Тупоум» – это означало его прозвище, очень часто делал не то, что за минуту намеревался, как бы в рассеянности забывая время и место.