Сивилла – волшебница Кумского грота

Собеседницы замечали, что Альбина странно вздыхает, избегает некоторых разговоров, без причины краснеет. Жены жрецов не обращали на это внимания, но Арна и Фульвия, сами влюбленные, решили, что внучка Вителия кого-то любит.

Лукреция на это грустно заметила:

– Я подозреваю, кто виновник нового горя двух почтенных старцев – это ее третий дед Туллий Клуилий. Только у него в доме могло произойти сближение девушки с тем, кто в ее семью не ходит.

Но Лукреция наотрез отказалась открыть свои подозрения, что предмет любви Альбины – брат Арны, ветреный Арунс.

Однажды, чтобы прекратить такие выпытывания секрета, Лукреция стала рассказывать Арне свой сон, который давно был известен Фульвии.

– Это было, – говорила она, – в самый день твоего возвращения к нам из Клузиума, весной, когда твоя мачеха казнила Эмилия во время увеселительной поездки в горы. Мне приснилось, будто я стою одиноко на дикой скале в незнакомом месте, у ног моих зияет черная бездна, а за ней, на другой скале, я увидела мою мать, уже давно умершую. Она горько плакала и звала меня к себе. Я пошла по воздуху. Мать простерла руки, чтобы принять меня, как вдруг откуда-то упал на мою голову огромный камень и увлек меня в бездну. Я падала, падала и слышала рыдания матери. Я сразу тогда решила, что видение не к добру, что вскоре со мною случится несчастье.

Все вздрогнули. Лукреция умолкла. По струнам священной лиры пронесся порыв ветра и извлек из них мелодичный, грустный аккорд, подобный скорбному вздоху тоскующего незримого существа.

– Эмилий! – воскликнула Фульвия, устремив глаза на лиру.

– Он подтверждает, – отозвалась Лукреция.

– Но твой сон до сих пор не сбылся? – спросила Альбина.

– Увы!.. Он очень быстро начал сбываться, но не весь…

Она взглянула украдкой на Арну, опасаясь своими воспоминаниями и предчувствиями неумышленно оскорбить ее, коснувшись ее ужасной родни. При этом она заметила, что больная дремлет и, давая ей время поглубже забыться сном, стала приводить в порядок свою одежду.

Женщина всегда сумеет найти, что ей следует оправить в туалете, служащем опорой для всяких предлогов.

Лукреция постоянно была одета со строгой простотой, потому что мало думала о платьях.

Сердце ее было полно не нарядами, а любовью к милому мужу и двум малюткам, а также к отцу Фульвии и другим хорошим людям.

Фигура этой величественной римлянки была необыкновенно привлекательна, как будто она была рождена лишь для того, чтобы все ее любили и уважали.

Лукреция всегда носила простую, шерстяную или льняную, материю, выпряденную и сотканную дома, и голова ее со дня замужества всегда была покрыта вопреки всем уговариваниям Туллии и других щеголих бросить это устаревшее обыкновение.

Глава II. Секст Тарквиний

Убедившись, что Арна уснула, Лукреция стала шепотом продолжать рассказ о том, как начал сбываться ее страшный сон.

Фульвия знала все это, но жены жрецов и внучка великого понтифика с интересом слушали.

Лукреция рассказала, как сын рекса Секст – этот ужасный негодяй, для которого не имелось на свете ничего святого, достойного уважения или хоть снисхождения, милости: ни сана, ни пола, ни возраста, ни положения в обществе, – Секст хотел похитить Лукрецию и увезти.

Уж больше года преследовал он ее ненавистным ей вниманием к ее красоте. Во время войны он вздумал хвастаться перед молодежью, будто его жена добродетельнее их жен, но товарищи заспорили с ним, а Луций Колатин, муж Лукреции, даже не мог переносить, когда говорят, будто какая-нибудь женщина лучше его жены, любимой им искренне и нежно.

Заспорившие стали ставить заклад и поехали из стана в Габии – город, отданный Тарквинием Сексту в полную власть как независимому правителю.

У жены Секста был пир. Она встретила мужа недружелюбно и поскорее постаралась выпроводить его с пьяной компанией вон.

Жены Арунса не застали дома. Она пировала у Туллии, будучи одною из ее любимиц.

Секст мрачно поклялся убить свою жену, что вскоре и исполнил, пользуясь законным супружеским правом римлянина над жизнью супруги. Арунс, вопреки всем отговорам матери, развелся с женой.

Компания молодежи, пьяной и трезвой, среди которой попал и Луций Колатин, ездила, делая ревизию поведения жен, при этом уехав из военного стана без спроса, но зная, что Спурий Лукреций не осмелится наказать их.

Для сыновей Тарквиния Гордого и их товарищей закон был не писан.

Они заехали, между прочим, и в дом Колатина.

Застав Лукрецию дома, в кругу не гостей, а служанок, с которыми она вместе работала, и детей, игравших подле нее, все восхитились этою мирной картиной семейного очага до такой степени, что единогласно признали жену Колатина лучшей из виденных матрон и присудили ему приз супружеского счастья.

Дорого обошелся этот товарищеский подарок Луцию Колатину!.. Не рад он ему был. Лукреции же так резко запомнился брошенный на нее взгляд Секста, что она ничем не могла отогнать это преследовавшее ее воспоминание – взгляд бессердечно-развращенного негодяя, подобный глазам голодного волка, взгляд, красноречиво говоривший о решении Секста, что лучшая из жен будет отнята им у мужа.

Лукрецию стали преследовать всевозможные дурные сны и предчувствия. Вскоре после одного из таких видений Секст подстерег ее в лесу около увеселительной охотничьей стоянки Тарквиния и стал сулить все блага за любовь, а когда она с презрением отвергла, хотел тащить ее к повозке, чтобы похитить и увезти в Габии, что по тогдашним законам само собой составляло расторжение брака, считавшегося нерасторжимым, но на практике часто расторгаемым то по одной, то по другой причине.

«Нет правил безо исключений» — неопровержимая истина, но при падении нравов эти «исключения» становятся столь многочисленны, что делают правила мертвыми, парализуют их.

Лукреция вырвалась от Секста и убежала.

Рассказывая обо всем этом, она несколько раз начинала плакать, просила совета, но эти простые, добрые, женщины ничего не сумели сказать ей полезного.

– Надейся на богов, сестрица! – говорила Фульвия.

– Молись Юноне! – прибавляла Альбина.

– От Секста и боги не спасут! – возражала Лукреция. – Он грозил мне убить моего Луция для расторжения брака…

– Да и Арунс перед отъездом в Грецию уже начинал становиться не лучше Секста, – заметила Фульгина.

При этих словах Альбина встрепенулась, силясь скрыть волнение, и стала теребить вышивание, которым занималась.

– Мой муж недавно говорил мне про него ужасные вещи, – продолжала жена жреца Евлогия Прима.

– Мне мой отец говорил, – добавила Лукреция, – будто Арунс, с тех пор как развелся с женой…

Лукреция не договорила, потому что Альбина встала, уронила свое рукоделье и, не заметив этого, вышла из беседки.

– Что с ней?! – воскликнула Фульвия и погналась за подругой.

– Мне мой муж говорил, – снова начала Фульгина, – будто великий понтифик и сын его не знают, что Арунс…

– Ах, оставь! – перебила Лукреция, кивая на Арну, которая проснулась.

Фульвия возвратилась, говоря, что Альбина желает пройтись по берегу пруда, жалуясь, что отсидела ноги в беседке.

Глава III. Миф о Фаэтоне

Чтобы переменить неловкий разговор при Арне о нехорошем поведении ее братьев, Лукреция предложила спеть гимн в честь заходящего солнца.

Все собеседницы охотно согласились и выбрали сказание о Фаэтоне – одно из самых поэтичных, частью заимствованных римлянами от греков, частью добавленных самобытно возникшими у них представлениями фантазии о солнце.