Сивилла – волшебница Кумского грота

Глубоко религиозный Брут казался жрецам самым подходящим субъектом, на которого можно возложить совершение решенного ими дела и все последствия в случае неудачи.

Уже давно римские места прорицаний, где Брут любил гадать, подбивали его действия против семьи Тарквиния.

Спор Брута с Арунсом перебил не любивший этого Тит:

– Довольно вам говорить про Креза с его оракулами! Дедушка Юний, скажи, есть ли в Дельфах хорошенькие женщины?

– Где ж им и быть-то, как не вблизи Аполлонова храма, у подошвы Парнаса, жилища муз?! – ответил Брут, неохотно отрываясь от более приятной темы. – Но тебе, мой милый, еще рано заниматься ими.

– Я не о себе говорю. Арунс что-то грустит, ему не хотелось ехать учиться в Афины, а я слышал, как его твои сыновья утешали, что везде по Греции есть в кого влюбляться и с кем кутить.

Тит засмеялся, но Брут вздохнул о невозможности исправить порученных ему юношей и, ничего не ответив, перевел разговор снова на серьезный предмет.

– Аполлон помогает в разных просьбах. Хочешь иметь успех у женщин – призывай Музагета, а в искусстве – Кифареда. Болен – молись Пеану, а надо тебе узнать будущее или получить совет – обратись к Пифиосу Дельфийскому. Под всеми этими прозвищами один и тот же Аполлон.

– Мне нравятся мифы о похождениях этого светлокудрого божка-проказника среди женщин, – сказал Тит, – ни одна не могла устоять против его ухаживаний.

– Была одна, – возразил Брут, – ее звали Дафна. Когда Аполлон преследовал ее, она обратилась с мольбой о защите к его сестре Диане, и эта богиня-девственница превратила ее в лавровое дерево.

– Нет, Юний, – заспорил Арунс, – Дафна также не избегла участи других красоток. Аполлон обладает Дафной, потому что сделал лавр своим священным деревом.

– А Диана одна и та же богиня с Селеной? – спросил Тит. – Это тоже царица луны?

– Мудрено на это ответить, дитя, – произнес Брут, инстинктивно чувствуя несообразность противоречий мифологии, но как человек глубоко религиозный он не мог отвергать ее. – Это кто как понимает. Аполлон и Гелиос, он же и римско-латинский Соль, – боги солнца. Каждый из них заведует светилом по-своему. Так и Диана с Селеной… Одни говорят, будто это одна богиня, потому что имя Диана значит «дочь богов» и служит Селене лишь титулом, а другие их раздваивают. У аркадийцев есть предание, будто их предки жили уже в этой стране, в Аркадии, в те времена, когда еще не было луны.

– Стало быть, и Селена, или Диана, а следовательно, и ее брат-близнец Аполлон родились после людей?

– Нет, Арунс…

– А как же?..

Брут запутался в лабиринте противоречий мифологии, но, подумав, нашел из него выход.

– Все боги родились из недр Хаоса гораздо раньше людей, – заявил он свои предположения, – родились с ними вместе и светила, а предание аркадийцев, мой юный друг, надо понимать в том смысле, что при их предках не было не светила луны, ходящего вокруг земли для показания времени, а по-гречески, вы это знаете, называется seleni, – она не почиталась за богиню. Предки аркадийцев не чтили Селену, и, следовательно, не было почитания Селены (луны) на земле, то есть в их земле, в их стране.

Это запутанное объяснение философа не удовлетворило молодых людей, но они не стали делать дальнейших расспросов и перевели речь на другое.

Глава XVI. Кумский грот

– Сивилла Кумская… Она также жрица Аполлона? – спросил Тит.

– Да, – ответил Брут, – но она отчасти служит и Гекате. Кумский грот находится недалеко от морского берега, около Неаполя, в ущелье диких, голых скал. В нем сто углублений, соединенных до того разнообразно, что ни один смертный не выйдет оттуда без помощи волшебницы, как и из критского Лабиринта.

Около него в горах лежит Авернское озеро, вода которого имеет сообщение с Ахероном, смрадной рекой подземного царства. Над ним птица не пролетает, зверь к нему не приближается, все живое умирает около этих ядовитых, мутных пучин Аида.

Там же возносит вершину до облаков гора Везувий, о которой ходит предание, будто в старину незапамятную он выбрасывал пламя, как Этна.

Про Везувий слухи различны: одни говорят, будто под ним течет Флегетон, огненная река мучений в Тартаре, потому что из трещин этой горы слышны удары бича Мегеры, Алекто, и Тизифоны, адских сестер-мучительниц, сопровождаемые стонами грешников; другие, напротив, утверждают, что в недрах Везувия находится кузница Вулкана, властителя огня, и эти звуки происходят от его ударов по наковальне. Сивилле, конечно, все это известно, но ни один человек не дерзает спрашивать ее о том.

– Она, я слышал, не только гадает о будущем, – сказал Арунс, – но также вызывает желающим души мертвых и показывает подземный мир, как Трофоний.

– Я тоже слышал это, – ответил Брут, – но вопрошать сивиллу в ее пещере не всякому можно. В Кумском гроте не гадают всем, кто придет туда, а отсылают в разные другие места прорицаний, преимущественно к Вирбию на Неморенское озеро или в Дельфы, как сивилла велела рексу послать вас со мной. Кумский грот – самый дорогой и ужасный оракул по его обстановке, а сивилла – самое загадочное существо на свете. Она дочь греческого царя Главка, а имя ее Деифоба или Амальтея. О ней говорят, будто она бессмертна совсем или, по крайней мере, живет тысячу лет. Она входит в общение только лично с царями, так как сама царская дочь, и с самыми знатными людьми. К тем, кто попроще, она посылает свою «тень», свой призрак, нефелу, тоже в виде старухи, поющей прорицания, во всем подобной ей самой. Но это лишь часть ее силы, ее отблеск.

– Быть может, и к нам приходила сивилла не настоящая, а «тень», – заметил Тит. – Жаль, что мы не догадались тронуть ее за руку.

– Ах! – вскричал Брут с искренним ужасом на непочтительность мальчика к особе, которую все считали за полубогиню. – Кто дотронется до сивиллы, умрет, точно растает. Ее власть изумительна по могуществу!.. Я сам видел от нее чудо, только она строжайше запретила мне говорить об этом. О, сивилла, сивилла!.. Она одна способна заменить Риму всех остальных богов.

Брут тяжело вздохнул и прекратил разговор, заявив, что настала пора спать.

Юноши уснули, но старый философ долго не смыкал глаз и много передумал в ночной тишине под звуки морских волн, рассекаемых мерными ударами весел с глухой, заунывной песнью гребцов.

Бруту рельефно и подробно вспомнилась давняя казнь его друга, Турна Гердония, которого Тарквиний зверски утопил в Ферентинском источнике; вспомнились его предсмертные мольбы, обращенные к другу.

– Луций Юний, спаси детей моих!..

Брут стал перебирать в памяти все уловки, клевету, подкупы рабов, подсыл темных личностей, «fas et nefas» (правда и кривда), какими Тарквинию удалось обвинить Турна, уличив его массой оружия, подложенного без его ведома в тайнике его владений.

Бруту вспомнилось, что он лишь молча кивнул на мольбу своего осужденного друга, опасаясь разговаривать с ним на виду Тарквиния, который, как голодный волк, жадно следил за поведением этого своего родственника.

Приметив, что ликторы из римлян не охотно совершали противозаконные казни, тиран, для беспрекословного выполнения его повелений набрал отряд аблектов, – стражников из вольнонаемных чужеземцев, где были карфагеняне, спартанцы, но преимущественно этруски.

Эти аблекты с беспощадной грубостью связали Турну руки назад, стянули ему веревками плечи и ноги, вызвав у несчастного болезненные крики, стоны, и тихо понесли страдающую жертву тирании куда им было приказано.

Любопытные зрители тысячной толпой провожали осужденного, вина которого была не совсем понятна им, и никто не пытался спасти его силой или мольбами, напротив, они зверски тешились его мучениями, сами изобретая фантастические предположения о том, за что его так мучают. Издевались они и над теми немногими из слуг и приятелей, кто осмелился выразить жалость к нему.

Тарквиний, тогда только что узурпаторски захватив власть после убитого им царя, никому не доверил сам акт совершения казни ненавидимого им патриция, опасаясь, что Спурий, Брут или кто иной из его друзей помогут ему бежать, подкупив стражу. Он запретил сталкивать этого осужденного со скалы, решив погубить его более мучительным способом.

Аблекты тихо и старательно уложили Турна на вонючую мелководную топь, образовавшую небольшой залив подле Ферентинского источника, воды которого нельзя было осквернить казнью, так как они считались священными.

Чтобы заглушить стоны Турна и произносимую им брань, жрица Гекаты, считавшаяся «тенью» сивиллы Кумской, заунывно запела о загробных муках, ожидающих душу грешника, а когда она умолкала для краткого отдыха, в эти интервалы верховный жрец Юпитера, фламин Диалис, стоя на берегу топи, торжественно, как припев к стихам сивиллы, возглашал проклятия Турну, который – Брут достоверно это знал, – не был виновен ни в чем, кроме верности законному царю и ненависти к узурпатору.

Тарквиний велел помазать лоб, щеки и грудь Турна медом, чтобы мухи, комары, пчелы и осы терзали его, а когда достаточно натешился его страданиями, суток через трое, приказал положить на его тело доски и камни, чтобы никто не имел возможности вынуть несчастного из топи.

Но и придавленный, Турн еще долго мучился, пока не скончался.

Слезы тихо катились по щекам старика при этих воспоминаниях его далекой молодости. Бруту было горько сознавать, что он не выполнил обещания, данного им умирающему другу. Он добился у Тарквиния позволения взять детей казненного себе в опеку, но не спас их, не отстоял от гибели, когда они выросли.

Дочь Турна сбежала неизвестно куда и пропала бесследно. Брут полагал, что она бросилась в пропасть или в море с отчаяния от дурного обращения с нею жены рекса и безотрадной перспективы будущности с насильственным замужеством.

Сын Турна влюбился в замужнюю дочь Тарквиния, добился ее взаимности и был казнен за это недавно почти тем же способом, как погиб его отец, только в другом месте.

Товарищ Эмилия, Валерий, узнав о скором прибытии сивиллы к Тарквинию, пытался подкупить эту волшебницу щедрыми дарами, чтобы она запретила рексу казнить осужденного, но сивилла, или приходившая от нее «тень», взяв дары и с Валерия и с Брута, не только не спасла юношу, а напротив, подтвердила приговор тирана, назначив исполнителем казни самого Брута.

Все жалевшие Эмилия были в ужасе, но Брут… Он видел то, что искренне счел за чудо в глубине своей простой, детской души философа-эксцентрика.

Он еще раз видел сивиллу в самый момент совершения им казни Эмилия – видел, как волны потока, повинуясь ее заклинаниям, на некоторое время изменили свое течение, понеслись назад и увлекли тело казненного в пещеру, из которой струились, вместо того чтобы разбить его об острые камни.

Брут дал клятву сивилле молчать об этом чуде до нового повеления богов через нее и немало удивлялся, что боги, волю которых возвещала эта знаменитая волшебница, с некоторых пор перестали благоволить к Тарквинию, невзирая на все его богатые дары.