Кукла с Кальварии

– Доброго вам дня, пани Ковальчук! – он приподнял шляпу и кашлянул.

– И вам не хворать, – ответила она. Изогнулась как кошка, опершись локтями на прилавок и надула без того пухлые губы. – Чего желаете? Может вам штаны помочь подобрать или сюртук праздничный? У нас и галстуки заграничные имеются, и булавки к ним.

– Спасибо, привык обшиваться у знакомых. Я к вам по другому вопросу.

– Это у Тины привыкли? – скривилась Рузя. – Такой приличный пан и обшивается у простой швачки. Я вам могу предложить такой товар. Чисто люкс! Не пожалеете.

– У кого я обшиваюсь, то не ваше дело, пани Ефрозыния, – отрезал Мрозовский.

Он оглянулся вокруг: стены в лавке закрывали бесконечные полки да вешалки, где лежало и висело уйма разнообразного тряпья, вполне приличного вида, и совсем непохожего на поношенное.

– Прошу пани, у вас комиссионный магазин?

– Как видите, – ответила Рузя и развернулась спиной, делая вид, что поправляет товар. – Я того не скрываю, на вывеске всё написано – лавка Скарбика, да и уплачено куда надо.

– А куда надо? – прищурился Мрозовский.

– Прошу, пана, а то вы не знаете, кто на рынке поборы ведёт? Разве то не ваши коллеги? – спросила Рузя, ухмыляясь.

– Ладно вам, знаю я. Думал, может, кто еще приходит и сборы идут мимо Ратуши.

– А вы не думайте так много, пан Мрозовский, – дерзко отвечала Рузя, не забывая поводить плечом так, что тонкий шёлк блузки оголил плечо, показав кружево нижней сорочки. – У меня простая лавка, вы бы к мяснику или в колбасную лавку зашли. А что пан может взять с беззащитной женщины?

– Простая, говорите? – переспросил Мрозовский, пропустив мимо ушей тираду, он рассматривал белые сорочки, что висели одна на другой. – Хорошие сорочки.

Он еще немного походил по магазину, совсем не обращая внимания на хозяйку и пристально рассматривая товар. Рузя не выходила из-за прилавка. Она сидела в кресле, закинув ногу на ногу, трепала бахрому на шали и покусывала нижнюю губу.

– Спасибо, пани Рузя, – Мрозовский кивнул, прощаясь. – С вами было приятно вести беседу.

– Прошу пана… – ответила Рузя, опешив, и добавила дежурную фразу: – Приходите снова, может, надумаете что-то купить, так я помогу пану сделать выбор такой, как надо.

Когда дверь за Мрозовским закрылась, Рузя сплюнула в пол и выругалась.

Утро выдалось солнечным и тёплым. Обычную для этого времени свежесть в воздухе заменил парной зной, как обещание грозы ближе к полдню. Тина торопилась на Кальварию, чтобы до грозы успеть вернуться в мастерскую. В том, что гроза непременно случиться, она не сомневалась. Даже синее безоблачное небо не могло её обмануть – земля парила и хотела дождя. Сегодня Христина шла не на могилу Линуси, она искала встречи с вчерашней девочкой. Чёрный креп по-прежнему скрывал глаза, каждый шаг Тины отзывался шелестом тяжелого шёлка на юбке.

– Встречу – обязательно спрошу, где она ту куклу взяла. Непременно спрошу! – обещала себе Тина и торопливо шла, поглядывая на небо, не бегут ли следом дождевые облака.

Ласточки тоже ждали дождя и кружились почти над землёй, ныряя в облака мошкары. На тропинке, неподалёку от могилки Линуси, в пыли купались воробьи. Они не испугались подошедшей Христины, а только перебрались немного дальше.

– Ну, здравствуй, моё сердечко! Как ты здесь?

Тина поцеловала надпись на кресте и повязала на него голубую ленточку. А после уселась на скамейку и нервно так начала посматривать меж могилок. Уже и солнце выкатилось высоко на небо, и облака кудрявые набежали, а Христина всё не уходила, надеясь, что девочка появится. Тина сидела, словно каменное изваяние, задрапированное в черный шёлк. Только креп на шляпке бился раненой птицей на ветру.

– Пойду я, Линуся! Работать мне нужно, а еще до города добираться, – сказала Христина, поправила ленточку и потихоньку пошла по тропинке меж могилок к кладбищенским воротам.

Почти у самых ворот стояла Настуся, зажав под рукой ту самую куклу и пытаясь заплести ей косу.

– Помочь тебе? – спросила Христина, не веря такой удаче.

– Доброго вам дня, – ответила Настуся. – Помогите. Никак не могу её причесать, всё лохматую ношу.

Христина взяла куклу в руки и, сделав вид, что рассматривает её одежду, подняла подол кукольного парчового платья. «Езус Мария и Святые угодники! Это же быть такого не может! Это же не без нечистой силы всё делается…» – думала Христина, забыв, зачем у неё в руках эта кукла.

– Пани, вы если не хотите помогать, то отдайте куклу, я сама как-нибудь её заплету.

– Очень уж у тебя она красивая и платье необычное. Скажи, Настуся, а откуда ты её взяла? Подарил кто?

– Это батя подарил, – гордо отвечала девочка. – Он меня не балует, точно вам говорю. Красивая она у меня, правда?

Девочка так искренне смотрела Христине в глаза, что только память о дочери да чудесное совпадение с куклой (а Христина ещё верила, что это совпадение), принудили продолжить задавать вопросы.

– А где же ты живёшь, что гуляешь по Кальварии?

– Мы с батей на хуторе живем. Это недалеко отсюда.

В душе Христины всё трепетало. Наскоро попрощавшись с девочкой, она поспешила в Управу, к пану Мрозовскому.

Здание Управы стояло рядом с рыночной площадью, в тёмном сквере возле Василианского монастыря. Среди людей о «двуйке» ходили недобрые слухи. Говорили, что однажды в тамошнем подвале нашли повешенного, и никто не знал кто он. Из местных тело никто не забрал. Не признали, значит. А торговки на рынке шептались, что тот висельник воет ночами в подвале. Даже важные господа из Управы в подвалы заходить не решаются. Кому-то из господ Гринька-мясник родичем приходится, потому и просили Гриньку в подвал сойти. Он об этом сам рассказывал, когда напился в Рождество. Говорил, что не видел в тех подвалах никого, а раз не видел, так, значит, то дух висельника воет, никому не видимый.

Тина перекрестилась на монастырь, нащупала в кармане визитную карточку пана Мрозовского и решительно подошла к дверям Управы. Она толкнула тяжелую дверь и вошла в тёмный коридор. Внутри оказалось прохладно, и тянуло сыростью из проклятого подвала. Постояв некоторое время, и не дождавшись, чтоб кто-то из многочисленных господ обратил на неё внимание, Христина поёжилась и постучала в первую попавшуюся дверь, чтоб спросить, где ей искать Мрозовского.

– Доброго дня! А нельзя ли спросить… – начала Христина и запнулась. После темноты коридора комната, казалось, залита светом. От табачного дыма Христина расчихалась, а потом и вовсе закашлялась. Потому, чтоб не стоять столбом протянула визитную карточку пану, сидящему за столом, и ткнула в неё пальцем. – Прошу пана указать кабинет…

Из глаз Тины лились слёзы и не собирались прекращаться. Теперь ей стало страшно неловко перед хозяином кабинета.

– Вам на второй этаж, – хрипло сказал пан. – Комната как раз над моей.

– Очень я вам, пан, признательна! – Христина выхватила визитную карточку из руки хозяина кабинета и выскочила в коридор отдышаться.

Вскоре она сидела перед Мрозовским и рассказывала о своих волнениях.

– Пан Эдвард, платье-то это точно моё. Парча двухцветная осталась от платья, что для одной дамы шила. Она ещё любезно все обрезки оставила, для Линуси. Вы не подумайте чего! Я не какая-то полоумная с горя. При памяти я. Сегодня была на Кальварии и снова ту Настусю встретила, девочку маленькую, такую же, какой моя Линуся была. Так я куклу ту в руках держала, точно вам говорю! И платье видела, и с изнанки смотрела – моими руками оно сшито!

– Вы, пани Кшыся, успокойтесь. Воды выпейте, – Мрозовский придвинул графин с водою и поставил стакан. – А с чего вы так беспокоитесь? Ведь куклу могли украсть из вашего дома во время похорон. Могли?

– Могли, но её не крали из дома! – Тина сцепила обе руки, сложив как на молитву. – Вы меня разве не слышите? Говорю вам, что я ту куклу сама в гробик к дочери положила! А теперь с ней другая девочка ходит. Я бы ей куклу просто так отдала, но кукла-то должна рядом с Линусей лежать. Видела я, как гробик заколотили, опустили в яму и забросали землёй. Никто из гробика куклы не вынимал!

Тина выговорилась, выдохнула и плеснула в стакан воды. Пока она пила, Мрозовский внимательно на неё смотрел. А после вдруг спросил:

– А где, говорите, служит отец Настуси?

– Могилы он роет. Так Настуся сама мне и сказала. И живут они неподалёку, на хуторе.

Уходила Тина с тяжелым сердцем. Всё казалось, что висельник из таинственного подвала теперь за нею уцепится и в её доме выть станет.

* * *

Эдвард Мрозовский был не из тех, кто старается начальству угодить и с особым рвением своё дело делает. Он был склонен не противиться обстоятельствам, дабы не попасть впросак с излишним усердием. Вот, если возьмётся он старательно за дело, а пока концы найдёт, начальник дело-то и прикроет. По родственному, чтобы зятю брата жены, к примеру, не навредить. А так, смотришь, другая неделя пошла. Начальник торопит, газетчики всё на первой полосе выложили. Тогда не грех и постараться. Хотя случались моменты в жизни Эдварда, когда он подобно породистой ищейке, что называется, носом землю рыл. Самому себе он объяснял подобное усердие довольно просто: «Кто же поможет этой несчастной женщине, если не я. А она, бедняжка, так мила, что хоть бы и сейчас с нею уединился». Уединяться не каждый раз получалось, но Эдварду и того хватало.