Нет, все не правда, там еще дороже,
И в свитках ненаписанных поэм
Лишь палачей отчаянные рожи.
И гул страстей стихает, и молва
Теперь бессильна разбудить Поэта,
Душа летит туда, на острова,
И храп коня, он написал про это.
И женщины отчаянная страсть,
Все это было, но ушло куда-то,
А остается призрачная власть,
Как пораженье, горечь и утрата,
И поцелуи Снежных королев,
И ревность королей, все это было,
Но он несется в пустоту скорей,
Там вечность и Луна нет, там могила.
Дорожки лунной смутные черты,
Стон матери, жены немая сила,
И поцелуи, бездна высоты,
Все это было, да, когда-то было.
Усадьба сожжена, нет силы жить,
Никто не сможет возвратить былое,
И только смуты призрачная нить
На миг глаза откроет, и закроет.
За ним во след рванется Гумилев,
Томиться остается две недели,
И где-то там, среди чужих пиров,
Продолжат диалог, и в самом деле
Ничто Поэтов не спасет от тех,
Кто и двух слов связать потом не сможет,
Они ушли и, слыша Музы смех,
Он оглянется – жутко и тревожно.
Там женщины застыли у двери,
Смерть впереди, но как она прекрасна,
Ее он выбрал, черт их побери,
Для них печаль, а для него-то праздник.
Необъяснимо, что им объяснять?
Неповторимо – лунная дорожка,
И он уйдет, чтоб боль свою унять,
Седьмое, август, подожди немножко.
Нет силы ждать, тоска и пелена,
Последних снов, стихотворений жалость,
Когда тебе объявлена война,
То смерть и сон, тот свет – такая малость,
Но оглянется в пустоте стоят,
И остается вечность за спиною.
И Снежной королевы дерзкий взгляд,
И истина в вине, и с той виною
Не выжить, не осилить этот путь.
И Невский замер в пустоте зловещей,
Не хочется забыться и свернуть,