Анатомия обмана

– Конечно. – растерянно выдыхает она. – Это просто какое-то недоразумение. Мы же одна семья…

Не раскисаю. Не позволяю себе перейти на крик снова. Сжимаю руку в кулак и тихо произношу:

– Это так трогательно, мама. – усмехаюсь. – Пусть пьёт, бьёт, а ты его будешь любить больше меня. Он оценит. Уверена. – шумно сглатываю, повернувшись к следователю, и чётко задаю вопрос: – Виталий Евгеньевич, а мою мать можно тоже на какое-то психическое освидетельствование отправить? Или обязать к часам с психологом? Мне кажется, она больна, как раз по этой части.

Перевожу взгляд на ту, что с каждым годом всё больше становилась матерью и всё меньше мамой, и замолкаю.

Сосредоточенное и привлекательное лицо застыло передо мной. Безумный взгляд сканирует меня от кончиков волос до носков моих кроссовок. Она хмурится. Приоткрывает губы, но сказать не решается.

Вот она – эта магия родственных уз, что отчётливо мной наблюдалась в семье Лядовых. Я без слов понимаю, что процесс пошёл – она начинает догадываться, зачем я превращаю наши жизни в ад.

– Есть что-то ещё? Я хочу уйти. – опускаю глаза в пол и разжимаю кулак.

Понемногу успокаиваюсь.

Боюсь торопиться с выводами, но, кажется, этот раунд за мной. Если мама хоть на мгновение засомневалась, я уже победила, какой бы ни был конечный счёт. Толчок я дала, остальное за ней. Не хочу быть зверем, не хочу уподобляться ему. Мама должна сама всё понять и сделать выбор. САМА. Я не стану давить и постоянно оставлять подсказки.

– Аня, подожди. – мать отмирает. – Как же ты? Где ты…

– Со мной всё хорошо.

– Я не знала, что тебе нужно… принесла кое-что из вещей. Они у следователя в кабинете…

Мне вещи?

Не знаю, как на это реагировать.

Это всё? Мать уже всё решила? Я пошла на хрен из дома? С глаз долой, из сердца вон? Или как? Забота? А не лучше ли было её проявить, встав на защиту своего ребёнка, а не этого урода?

– Спасибо. Ты очень любезна. – всё, на что меня хватает.

– В принципе, мы закончили. – подаёт голос усатый. – Идёмте. Я верну вам ваши личные вещи, денежные средства и заберёте баулы из моего кабинета.

Прохоров встаёт из-за стола, забывая на нём бледно-голубую папку. Сверхважную и такую необходимую, за которой он выходил из допросной, оставив меня наедине с той, что в прошлую нашу встречу отлупила меня. Ага, такую необходимую, что он ни разу в неё не заглянул. Уловка, которую я разгадала лишь позже.

Теперь я точно уверена, что мне не верит не только усатый, но и кто-то из Лядовых.

…или же мне не верит вообще никто.

Глава 7

Таращусь на две огромные сумки, расстёгнутые наполовину, и не решаюсь что-нибудь с ними сделать.

Мне всё вернули: деньги, телефон, даже сумки, которые мне собрала мать. Почти всё… Ещё бы кто-то вернул мне нормальную жизнь и мою семью.

– Ань, можно? – выводит из мысленного потока голос Макса.

Сама виновата. Нужно было закрыть за собой дверь, а не плестись, как болванчик к сумкам, которые мужчина всей моей жизни оставил рядом с кроватью.

Смотрю на него минуту. Молчу, рассматривая мужчину со всех сторон, без стеснения и стыда. Да и были ли они когда-то, эти стыд и стеснение? Он мне в душу запал, когда кусок мяса привёз бабе Нине… Вышел из машины, взглянул на меня из-под тёмных, солнцезащитных очков своими карими глазами, подмигнул, растянув губы в небрежную улыбку, и… я пропала.

– Ань? – зовёт он, тепло улыбаясь.

С трудом сдерживаю стон. Киваю.

Как так получилось, что вся моя жизнь наперекосяк? Хотела быть с Максом, жить с ним под одной крышей, дышать им, жить им – пожалуйста. Всё сбылось, но каким-то извращённым образом. Совсем не так, как я хотела.

– Входи, конечно. Это твой дом.

– Но комната твоя. – всё так же улыбается он, переступая порог. – Ты же понимаешь, что это ничего не значит? – кивает на сумки у моих ног.

– Не понимаю. Она меня просто выставила из дома.

– После случившегося, вполне очевидно, что ты домой не вернёшься, а ходить в чём-то нужно. Это ведь забота. Не грузись.

Хах. Вот ты какой, Лядов младший? Видишь в людях только хорошее? И почему же я тебе не верю?

– После случившегося было бы вполне очевидно поступить иначе – выставить эту мразь, а не меня. – ухмыляюсь, искоса наблюдая за растерянностью Макса. – Видимо, очевидное… это просто не про меня. Забей. Я справлюсь. Я не стану разбирать вещи, Макс. Завтра попробую найти и снять себе комнату. Деньги у меня опять есть, так что не вижу причин доставлять вам неудобства.

– Не понял? – он выглядит искренне изумлённым. – Зачем это всё? Ты можешь жить здесь столько, сколько тебе нужно. Ты никому не доставляешь неудобств. К тому же… – он враз светлеет, широко улыбаясь, – Ну куда же ты пойдёшь в свой день рождения?

Хочу сказать хоть часть правды, но язык не поворачивается. Всему виной треклятая искренность Максима. Как ему такому сказать, что Лядовым пора выйти из игры? Как признаться, что я столько лгала за прошедшие сутки, что такого количества лжи не наберётся и за все мои почти восемнадцать лет? Как обвинить его с отцом в недоверии, если я об их подозрениях, по идее, и знать не должна?

Много лжи. Слишком много обмана для одних суток.

– А если я скажу, что ничего не забыла? – рвано выдыхаю, отводя взгляд в сторону. Я нуждаюсь в правде. Хотя бы её части, чтоб не растерять себя, в бою со зверем. – Стоит ли так издеваться над чувствами маленькой девочки? – невольно губы трогает язвительная ухмылка.

Конечно, маленькая. Ну а какая ещё? Как кому-то можно доказать, что возраст – просто цифра? Да, она обязывает. Да, бывает уголовно наказуемой. Да, на законных основаниях ограничена. Да, нелепа и мала… Но это цифра. Просто цифра. Она ничего не может рассказать о моей душе, о моих чувствах и желаниях. Она не характеризует меня как человека.

Я всё понимаю. Сама. Сама всё понимаю, а в груди щемит с каждым разом, как я мысленно возвращаюсь к нему в объятия. Я всё испортила. Наверное, стоило сразу сказать, сколько мне лет и… посмотреть, как любовь всей моей жизни уходит, не подарив мне ни одного похода в кино, забега в кафе, долгих разговоров в его машине у моей калитки…

– Аня, это не смешно. – нервно выпаливает Лядов.

– А кто смеётся?

Оборачиваюсь к нему, перехватываю его взгляд и с дрожью в голосе выдыхаю:

– Что? Малолетка не должна любить? Это тоже неправильно и уголовно наказуемо, Макс?

– Мне двадцать шесть лет, Аня. – обескураженно шепчет он, отступая к распахнутым дверям.

Пятится, будто загнанный зверь, отнюдь не из семейства хищников.

– А мне завтра восемнадцать. Всё? Обмен очевидным закончился?

– Восемь лет…

– Ты сейчас про срок или про нашу разницу в возрасте? – ухмылка искажает моё лицо. Я не могу ничего с собой поделать. Внутри всё дрожит, будто я уже целую вечность болтаюсь над пропастью на каком-то уступе или канате. – Я люблю. И мне не стыдно. – пожимаю плечами, видя его испуганный взгляд, и спешу отвернуться.