Одно слово стоит тысячи

Одно слово стоит тысячи
Лю Чжэньюнь

Роман «Одно слово стоит тысячи» (2009) – на сегодняшний день самое известное и титулованное произведение Лю Чжэньюня, в 2011 г. оно удостоилось литературной премии имени Мао Дуня – главной литературной награды Китая. Юмористический дар писателя проявляется здесь в новой плоскости: роман и комичен, и суров одновременно, ведь над героями смеется сама жизнь, толкающая их в погоню за призрачным счастьем. Лю Чжэньюнь рисует великое китайское одиночество: на крутых виражах судьбы, в огромном море людей человеку не с кем поговорить по душам, даже с Богом. Одно слово стоит тысячи.

Лю Чжэньюнь

Одно слово стоит тысячи

Роман издан при поддержке «Программы китаеведения имени Конфуция»

Штаб-квартиры Институтов Конфуция и при содействии Издательства «Литература и искусство Янцзы»

Данное издание осуществлено в рамках двусторонней ПРОГРАММЫ ПЕРЕВОДА И ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ РОССИЙСКОЙ И КИТАЙСКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ И СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, утвержденной Главным государственным управлением по делам прессы, издательств, радиовещания, кинематографии и телевидения КНР и Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям Российской Федерации.

Для читателей старше 16 лет.

One Sentence Worth Ten Thousand – Copyright

© Flower City Publishing House, 2017

© Liu Zhenyun, 2009

Translation rights arranged by Sandra Dijkstra Literary Agency

© А. А. Родионов, составление, перевод, 2017

© О. П. Родионова, перевод, 2017

© Издательский Дом «Гиперион», 2017

Перевод с китайского О. П. Родионовой

Часть первая

Покидая Яньцзинь

1

Папаша Ян Байшуня продавал доуфу[1 - Доуфу – соевый творог.]. Народ звал его просто – «продавец доуфу Лао Ян». В летнюю пору Лао Ян, кроме доуфу, продавал еще и холодную закуску из крахмальной лапши. Продавец доуфу Лао Ян очень дружил с извозчиком Лао Ма из деревеньки Мацзячжуан. Но дружбой это только называлось, потому как Лао Ма частенько третировал Лао Яна. Не то чтобы тот избивал или ругал Лао Яна, или был с ним нечист на руку, но он всей душой презирал приятеля. Казалось бы, если ты презираешь человека, можно с ним попросту не общаться, однако извозчику Лао Ма требовался напарник для шуток. Лао Ян, говоря о друзьях, прежде всего называл извозчика Лао Ма из деревеньки Мацзячжуан. Когда же о друзьях приходилось заговаривать Лао Ма, тот ни разу не упоминал имени продавца доуфу и крахмальной лапши Лао Яна из деревеньки Янцзячжуан. Впрочем, посторонние, не вникая во все эти тонкости, считали их хорошими друзьями.

Ян Байшуню было одиннадцать лет, когда кузнец Лао Ли из соседнего поселка решил отметить юбилей своей матери. Кузница Лао Ли называлась «Пламенная», в ней ковали ложки, ножи, топоры, мотыги, серпы, боронилки, лопаты, дверные петли и многое другое. Известно, что кузнецы в большинстве своем расторопные, а Лао Ли, напротив, был медлительным: на какой-нибудь зуб для бороны он мог убить часа два. Зато после такой кропотливой работы зуб выходил что надо. Перед закалкой на ложках, ножах, топорах, мотыгах, серпах, боронилках, лопатах, дверных петлях и прочих изделиях неизменно ставилось клеймо «Пламенная». На несколько десятков ли[2 - Ли – китайская мера длины, равная 500 м.] окрест кузнецов больше не было, но не потому, что не находилось достойных мастеров, а потому, что времени на такое ремесло было жалко. Известно, что медлительность легко порождает занудство, а занудство легко порождает злопамятность. Пока Лао Ли занимался своим делом, в его кузницу день-деньской кто только ни заглядывал, наверняка бывало, что и говорили что-то обидное. Но на чужих Лао Ли зла не держал, плохое он помнил только со стороны матери. Мать Лао Ли была не в пример ему расторопной, и эта ее расторопность его подавляла. Когда Лао Ли было восемь лет, он втихаря съел финиковое печенье. За это мать, схватив железный черпак, так им огрела сына по голове, что у того хлынула кровь. Другой бы оправился и забыл про этот случай, а вот Лао Ли с восьми лет хранил обиду на мать. Эту обиду подогревала даже не кровавая рана, а то, что мать, подняв на него руку, вела себя после этого как ни в чем не бывало и даже отправилась с друзьями в уездный город на какое-то представление. И даже не в представлении было дело, а в том, что, повзрослев, у него с ней, как у людей с совершенно разными характерами, по любому вопросу имелись противоположные мнения. Мать Лао Ли всегда страдала глазами. В тот год, когда Лао Ли исполнилось сорок лет, умер его отец, а когда Лао Ли исполнилось сорок пять, у него ослепла мать. После этого Лао Ли стал полновластным хозяином кузницы «Пламенная». Однако своего отношения к матери он не изменил: если у той возникали какие-то потребности в еде или в одежде, он относился к этому как и прежде, когда она еще была зрячей, вот только ее разговоры он теперь игнорировал. В семьях кузнецов, как и во всех остальных, едят без особых изысков, тем не менее его ослепшая мать требовала:

– Во рту одна преснятина, хоть бы кусочек говядинки дал пожевать.

– Подожди, – отвечал Лао Ли.

Ждать-пождать – никакой реакции. Тогда мать снова начинала ворчать:

– Тоска уже совсем заела, беги за ослом и отвези меня хоть в город проветриться.

– Подожди, – отвечал Лао Ли.

Ждать-пождать – опять никакой реакции.

И не сказать, чтобы он специально измывался над матерью, просто таким образом он хотел несколько остудить ее горячий нрав. Полжизни Лао Ли провел под ее началом и крутился как белка в колесе, так что теперь настала пора угомониться. Кроме того, он переживал, что стоит раз дать слабину, и просьб станет еще больше. Но тем не менее, когда подошло семидесятилетие матери, Лао Ли все-таки решил устроить ей праздник.

– Мне вот-вот помирать уже, не нужно никакого праздника. В обычные дни относись капельку лучше и все, – отказалась мать, но тут же, ткнув палкой в землю, спросила: – Да и в мою ли честь ожидается торжество? Наверняка что-нибудь дурное замыслил.

– Какая же вы, мамаша, мнительная, – ответил Лао Ли.

Однако отпраздновать юбилей Лао Ли замыслил и вправду не ради своей матери. В прошлом месяце в их поселке обосновался прибывший из провинции Аньхой кузнец по фамилии Дуань и тоже открыл свою кузницу. Лао Дуань был мужчиной дородным, поэтому кузницу свою он назвал «Толстяк Дуань». Будь Лао Дуань по характеру расторопным, Лао Ли бы и не волновался, но кто же знал, что тот окажется таким же медлительным и на один зубец боронилки у него тоже будет уходить часа два! Поэтому Лао Ли решил отпраздновать юбилей матери, так сказать, в пику Лао Дуаню. Он хотел, чтобы тот понял простую истину: пришлому дракону не растоптать змею в ее норе. Разумеется, простой люд всех этих тонкостей узреть не мог. Все знали, что раньше Лао Ли не уважал свою мать, однако его неожиданный поступок расценили как раскаяние, поэтому в праздничный день с подарками отправились на посиделки. Лао Ян и Лао Ма оба водили дружбу с кузнецом Ли, поэтому и они пожаловали с подношениями. Лао Ян, который спозаранку отправился торговать доуфу, ушел далеко и к началу банкета немного опоздал. А вот Лао Ма, чья деревенька находилась совсем рядом с поселком Лао Ли, подоспел вовремя. Лао Ли, полагая, что продавец доуфу Лао Ян и извозчик Лао Ма хорошие друзья, оставил рядом с Лао Ма свободное местечко. Самому Лао Ли показалось, что он поступил весьма предупредительно, но кто бы мог подумать, что Лао Ма вдруг развыступается:

– Только не это, лучше определи-ка его в другое место.

– Так вы же оба – такие шутники, так всегда веселитесь, – заикнулся было Лао Ли.

Но тут Лао Ма спросил:

– Выпивка-то сегодня будет?

– По три бутылки на стол, трезвым никто не уйдет.

– То-то и оно. Вот если бы мы не выпивали, я бы с ним и пошутил, а так, он когда напивается, сразу начинает в душу лезть. Причем ему от этого услада, а мне лишь досада. И такое уже не раз случалось, – добавил Лао Ма.

Тогда-то Лао Ли и просек, что друзья они вовсе не задушевные. Или, лучше сказать, Лао Ян перед Лао Ма держал свою душу нараспашку, а вот Лао Ма от Лао Яна свою душу воротил. В общем, пришлось Лао Яна пересадить за другой стол, к перекупщику скота Лао Ду. До этого Лао Ян послал в дом к Лао Ли своего сына, чтобы тот помог натаскать воду, и так случилось, что Ян Байшунь весь этот разговор слышал. На следующий день после гулянки продавец доуфу Лао Ян жаловался дома, что у Лао Ли ему не понравилось и на подарок он потратился зря. Но дело было отнюдь не в угощении, а в том, что он не мог нормально пообщаться за столом. Перекупщик скота Лао Ду оказался плешивым, вонючим, да еще и с перхотью. Лао Ян полагал, что его подсадили к Лао Ду из-за того, что он подошел позже. Тогда Ян Байшунь возьми да расскажи Лао Яну про подслушанный вчера разговор. Выслушав сына, продавец доуфу Лао Ян сначала отвесил ему хорошего подзатыльника, а затем отругал: «Лао Ма вовсе не имел в виду ничего плохого. Ты все переиначил!»

Пока Ян Байшунь поскуливал, Лао Ян, обхватив руками голову, присел на корточки у порога и долго-долго молчал. Целых полмесяца после этого он избегал Лао Ма, дома даже не произносил его имени. Но спустя полмесяца Лао Ян снова стал с ним общаться, шутить и, если случалась какая-нибудь проблема, шел к Лао Ма за советом.

В торговле ценится умение зазывать покупателей, однако Лао Ян, продавая свой доуфу, кричать не любил. Зазывные кричалки делятся на простые и сложные. В простых зазывных кричалках товары называются своими именами, скажем: «Продается доуфу…» или: «Доуфу из деревни Янцзячжуан…» Ну а сложные зазывные кричалки произносятся нараспев, в них тот же доуфу будет превозноситься до небес: «Доуфу-то доуфу, но разве это доуфу? Это хоть и доуфу, но не такой доуфу…» А какой же? В сладких речах зазывал этот доуфу превращался в нефрит и агат. Но Лао Ян красноречием не отличался, да и мелодий выводить не мог, а простые выкрики ему были не по душе. Он уже пробовал, выходило у него как-то примитивно: «Доуфу с пылу с жару, без всяких-яких…» Зато Лао Ян умел бить в барабан. Он мастерски владел колотушкой, выбивая из барабана то сверху, то сбоку самые диковинные звуки. Поэтому он придумал нечто новенькое в своем роде, и, продавая доуфу, вместо зазывных криков бил в барабан. Народ тотчас оценил его оригинальность. Теперь, заслышав характерные удары барабана, всякий знал, что к ним пришел продавец доуфу Лао Ян из деревни Янцзячжуан. Помимо хождения по деревням, в базарные дни Лао Ян выставлял свой товар в поселке. Там он наряду с доуфу предлагал еще и закуску из крахмальной лапши. Бывало, нарежет тесачком лапши, положит ее в пиалу, приправит зеленым лучком, кошачьей мятой да кунжутной пастой, а как продаст, начинает крошить по новой. По левую руку от лотка Лао Яна продавал лепешки с ослятиной Лао Кун из деревеньки Кунцзячжуан, а справа торговал острым овощным супом, а заодно и резаным табаком Лао Доу из деревеньки Доуцзячжуан. Лао Ян, расхаживая по деревням, предлагал свой товар под звуки барабана, и на рынке он делал то же самое. Барабан у лотка Лао Яна не умолкал с утра до самого вечера. Сначала всем это казалось забавным, но спустя месяц его соседи, Лао Кун и Лао Доу, уже просто не выдержали. Сначала свое слово сказал Лао Кун:

– То «бум-бум-бум», то «тра-та-та», Лао Ян, у меня из-за твоего барабана мозги стали что твоя закуска. У нас тут простая торговля, а не военный парад, к чему столько шума?

Ну а вспыльчивый Лао Доу подошел к Лао Яну мрачнее тучи и без всяких слов растоптал его барабан.

Спустя сорок лет Лао Яна хватил инсульт, и он слег от паралича, а хозяином семейной лавки стал его старший сын Ян Байе. У других при инсульте теряется память, речь становится совершенно бессвязной и отрывистой, а у Лао Яна парализовало только туловище, с головой и речью у него все было нормально. До паралича он говорил кое-как, легко путал одно с другим, а то и вовсе все сгребал в одну кучу. Зато после паралича его сознание, наоборот, прояснилось: он и говорить стал бойко, и рассказы у него всегда выходили связные, не подкопаешься. Болезнь приковала его к постели, и теперь ему чуть что приходилось обращаться за помощью. Это, конечно, доставляло Лао Яну неудобства. Теперь, едва кто-нибудь заходил к нему в комнату, он тотчас начинал лебезить и заискивать, пока у него не спрашивали, чего ему нужно. Будучи здоровым, он частенько мог и соврать, но теперь, парализованный, выворачивал свою душу наизнанку. Понимая, что обильное питье спровоцирует его мочевой пузырь, Лао Ян вообще старался после обеда не пить.

За прошедшие сорок лет кто-то из друзей Лао Яна уже помер, кто-то с головой погрузился в свои проблемы, так что никто к нему больному и не приходил. А тут на Праздник середины осени[3 - Отмечается в полнолуние пятнадцатого числа восьмого месяца по лунному календарю.] к Лао Яну с двумя пакетиками лакомств заявился Лао Дуань, который в давние времена торговал на рынке луком. Лао Ян, к которому уже долгое время никто из старых друзей не заходил, взял Лао Дуаня за руку и расплакался. Но едва в комнату зашли домашние, он тотчас успокоился.

Потом Лао Дуань стал спрашивать:

– А ты не считал, скольких наших стариков с рынка можешь вспомнить?

Лао Ян соображал хоть и неплохо, но спустя сорок лет большую часть старых приятелей уже подзабыл. Загибая пальцы, он смог вспомнить лишь пятерых, остальных ему вспомнить не удалось. Однако он помнил Лао Куна, что продавал лепешки с ослятиной, и Лао Доу, что торговал острым овощным супом и резаным табаком. Поэтому он тут же перевел разговор на Лао Куна и Лао Доу:

– Лао Кун – человек деликатный, а Лао Доу – тот огонь, как-то раз взял и растоптал мой барабан. Но я этого так не оставил: подошел к его лотку и так пнул, что весь его суп оказался на земле.

– А помнишь холостильщика Лао Дуна из деревеньки Дунцзячжуан? Он еще, кроме того, что холостил скот, лудил кастрюли.

Лао Ян, нахмурив брови, задумался, но холостильщика и лудильщика Лао Дуна так и не вспомнил. Тогда Лао Дуань стал спрашивать дальше: