Птица дурного глаза

Птица дурного глаза
Лорд Дансени

Рассказы об удивительном
Его рассказы о сверхъестественном отвергают как аллегорические толкования, так и научные объяснения. Их нельзя свести ни к Эзопу, ни к Г. Дж. Уэллсу. Еще меньше они нуждаются в многозначительных толкованиях болтунов-психоаналитиков. Они просто волшебны.

Лорд Дансени

Птица дурного глаза

Те наблюдательные жители улицы Бонд-стрит, которым известны ее традиции, прекрасно поймут мое удивление, когда, войдя в лавку ювелира, я обнаружил, что никто не следит пристально за каждым моим движением. Более того, даже когда я взял в руки небольшую камею, и тогда приказчики не сгрудились вокруг меня. Я двинулся вглубь лавки, и все равно не появился ни один, чтобы ненавязчиво сопровождать меня.

Тогда, придя к заключению, что в ювелирном деле произошел некий невообразимый переворот, я (любопытство мое уже было изрядно подогрето) отправился к забавному старику, лишь наполовину похожему на человека, а больше – на демона, который торговал древностями в окрестностях Сити, и заодно снабжал меня сведениями о том, что случилось на Краю Мира. И вот, сразу после понюшки верескового снадобья, что служило ему вместо нюхательного табака, он сообщил мне невероятно важную новость: господин Нипи Танг, сын Тангобринда, вернулся с Края Мира и все еще находится в Лондоне.

Сведения эти могут показаться не имеющими значения для тех, кто не знает, откуда появляются сокровища; но если я скажу, что единственный похититель сокровищ, которого наймет любой ювелир Вест-Энда после того, как знаменитого Тангобринда постигла его незавидная судьба, и есть тот самый Нипи Танг, и что даже в Париже вряд ли найдется достойный соперник ловкости его пальцев и быстроте его ног, когда, скинув башмаки, в одних чулках он пробирается к своей цели, то станет ясно, почему ювелиры с Бонд-стрит не проявляли особенной заинтересованности в своем залежалом товаре.

Тем летом в Лондоне появились большие бриллианты и несколько неплохих сапфиров. В удивительных царствах, лежащих за пределами Востока, правители, вызывающие у просвещенных европейцев достойное удивление, вдруг узнавали, что с их тюрбанов исчезло наследие древних войн, и то там, то здесь хранители сокровищ корон, которым не повезло, и которые не услышали легкую поступь босого Нипи Танга, умирали после допросов долгой, мучительной смертью.

А в Отеле «Грейт Магнифисент» ювелиры дали обед в честь Нипи Танга; окна в этом зале не открывались уже пять лет, и за обедом подавали вино, по гинее за бутылку, неотличимые от настоящего шампанского, и сигары, по полкроны за штуку, неотличимое от настоящих гаванских сигар – да на них и были гаванские наклейки – и для Нипи Танга обед был великолепен.

В том году в моде были изумруды. Некто по фамилии Грин только что пересек Ла-Манш на велосипеде, и ювелиры уверяли своих покупателей, что зеленые камни – а «Green» означает «зеленый» – будут особенно хороши, чтобы отдать дань этому замечательному событию, и рекомендовали покупать изумруды.

И вот некий ростовщик из Чипсайда, новоявленный лорд, разделил свои барыши на три равные части: одну на покупку титула, имения с парком и двадцати тысяч фазанов, которые там абсолютно необходимы, одну на поддержание своего положения, а третью часть он положил в банк за границей, рассудив, что, с одной стороны, так будет легче обмануть королевских сборщиков налогов, а с другой стороны, как ему казалось, дни аристократии сочтены, и что в любой момент ему, возможно, придется начинать все с начала, где-нибудь в другом месте. В расходы на поддержание положения он включил покупку драгоценностей для своей супруги, и так получилось, что лорд Кастльнорман заказал двум известным ювелирам с Бонд-стрит, господам, известным как Гросвенор и Кэмпбелл, несколько пристойных изумрудов на сумму в 100 000 фунтов.

Однако изумруды, предлагаемые на продажу, были небольшими и, так сказать, не первой свежести, и Нипи Тангу пришлось отправляться в путь сразу, и недели не пробыв в Лондоне. Я вкратце расскажу о его плане. Немногие знали его, поскольку там, где пахнет шантажом, чем меньше у тебя доверенных лиц, тем лучше (что, вообще говоря, в той или иной степени справедливо и во всем остальном).

На берегах опасных морей Ширура Шан растет одно дерево, словно бы только для того, чтобы именно на его ветвях, и больше нигде, строила свое гнездо Птица Дурного Глаза. До Нипи Танга дошел слух, который, впрочем, был правдой, что если эта птица улетит в Страну Фей до того, как проклюнутся птенцы из трех отложенных ей яиц, яйца обязательно превратятся в изумруды, но если птенцы проклюнутся раньше, быть беде.

Когда он упомянул об этих яйцах в разговоре с господами Гросвенором и Кэмпбеллом, они сказали: «То, что надо»; они были немногословны, когда говорили по-английски, поскольку английский не был для них родным языком.

Итак, Нипи Танг отправился в путь. На станции Королевы Виктории он купил фиолетовый билет. Он проехал Херн Хилл, Бромли и Бикли, и дальше Сент-Мери Крей. В Эйнсфорде он сошел с поезда и направился вдоль тропинки, петляющей в зарослях меж холмов. И на вершине одного из холмов, в рощице, где уже давно отцвели анемоны и куда вслед за Тангом вплыл запах мяты и тимьяна, он снова нашел знакомую тропку, проложенную в незапамятные времена, неожиданную, как чудо – тропку, что ведет к Краю Мира. Почти ничего не значили для него священные тайны этой тропы, родственные тайнам самой земли, поскольку шел он по делу, и почти ничего не значили бы они для меня, если бы я когда-либо решился доверить их бумаге. Достаточно будет сказать, что он шел по этой тропе, уводящей его все дальше и дальше от тех полей, что известны нам, и все это время бормотал себе под нос одно и то же: «Что если птенцы проклюнутся? Тогда быть беде.» То очарование, которое всегда присуще этим безлюдным местам за меловыми холмами Кента, становилось все сильнее по мере того, как он продолжал свой путь. Все более странным и необычайным становилось все, что окружало Тропинку к Краю Мира. Не раз сумерки, полные всех своих тайн, спускались над его головой, не раз над его головой появлялись звезды; не раз небо занималось рассветным огнем под звон серебристых колокольчиков – и, наконец, появились пограничные дозоры эльфов и Танг увидал вдали сияющие вершины трех гор Страны Фей, что возвещало конец его путешествия. И вот, шагая осторожно (каждый шаг причинял боль, ибо берега мира покрыты огромными кристаллами), он вышел к опасному морю Ширура Шан, и увидел, как оно заносит песком обломки упавших звезд, увидел его и услышал его рев, рев моря, по которому не плавают корабли, моря, что между Землей и родиной фей колышется под ударами ветра, которого нет среди четырех ветров нашего мира. И здесь, на седом берегу, под покровом тьмы – а тьма скользила наклонно вниз с небес, словно замышляя недоброе – здесь стояло это одинокое дерево, роняющее листья с искривленных ветвей. Это было не лучшее место для ночлега, а ночь уже опустилась на берег, вся в мириадах звезд, и звери, что грыскали вокруг (посмотрите в любой словарь – там нет этого слова), смотрели из тьмы на Нипи Танга. И там, на нижней ветке – рукой подать – он ясно увидел Птицу Дурного Глаза: она сидела на том самом гнезде, о котором и шла молва. Она смотрела в сторону трех загадочных гор, далеко за опасным морем, в ущельях между которыми и раскинулась Страна Фей. И хотя осень еще не пришла на поля, известные нам, на том берегу уже близилось зимнее солнцестояние, то самое время, когда, как было известно Тангу, должны проклюнуться птенцы. Неужели он просчитался и опоздал всего на минуту? Но птица уже готовилась к перелету, уже трепетали кончики ее крыльев, и взгляд ее был прикован к Стране Фей. Тангу оставалась одна лишь надежда, и он пробормотал молитву тем языческим богам, опасаться злобы и мстительности которых у него были все основания. Видимо, было слишком поздно, или молитва была слишком краткой, чтобы умиротворить их, ибо это и был момент солнцестояния, и треск ломающейся скорлупы был едва слышен в грохоте моря Ширура Шан, и Птица Дурного Глаза исчезла, и Нипи Танг понял, что беда пришла; мне недостает храбрости рассказывать далее.

«Ну?» – спросил лорд Кастльнорман господ Гросвенора и Кэмпбелла несколько недель спустя. «Что-то вы вроде и не шевелитесь с этими вашими камушками?»