Полтарниз, глядящий на океан

Полтарниз, глядящий на океан
Лорд Дансени

Рассказы об удивительном
Его рассказы о сверхъестественном отвергают как аллегорические толкования, так и научные объяснения. Их нельзя свести ни к Эзопу, ни к Г. Дж. Уэллсу. Еще меньше они нуждаются в многозначительных толкованиях болтунов-психоаналитиков. Они просто волшебны.

Лорд Дансени

Полтарниз, глядящий на океан

Толдиз, Мондат, Азирим – все это Глубинные Земли; часовые, расставленные вдоль их границ, моря не видят. Далее, к востоку, простирается пустыня, где от века не ступала нога человека; она желтая, куда ни кинь взгляд, и тут и там темнеют тени камней; в ней нежится Смерть, словно леопард под солнцем. С юга земли эти ограждены магией, с запада горами, а на севере – ревом и гневом Полярного ветра. Словно необъятная стена, воздвиглись западные горы. Они возникают из туманной дали и снова теряются вдали, и называется этот кряж Полтарниз, Глядящий на Океан. К северу алые скалы, отполированные и гладкие, где не встретишь ни травинки, ни даже мха, доходят до самых пределов Полярного ветра, а далее ничего нет, кроме гула его ярости. В Глубинных Землях царит мир, и прекрасны тамошние города, и не враждуют они между собою, но живут в тиши и благодати. И враг у них только один – время, ибо жажда и болезнь греются под солнцем в самом сердце пустыни и не заглядывают в Глубинные Земли. А призраки и вурдалаки, что бродят тропами ночи, не в силах проникнуть за магический пояс, ограждающий земли с юга. Благодатные города тамошние невелики, и все друг друга знают, и, встречаясь на улицах, благословляют друг друга по имени. И в каждом городе есть широкая, зеленая дорога, что выходит из какой-нибудь долины, либо из леса, либо от холмов, и петляет по городу между домами, пересекая улицы; и люди по ней не ходят, но каждый год, в назначенное время, по ней шествует Весна, явившись от цветущих лугов, и по воле ее на зеленой дороге распускаются анемоны – и все юные радости нехоженых лесных чащ, или глубоких, потаенных долин, или победоносных холмов, что гордо вознесли главу свою вдали от городов.

Порою по этой дороге проходят пастухи или возчики – те, что явились в город с другой стороны заоблачных хребтов, и горожане им не препятствуют, ибо есть шаг, что нарушает покой травы, а есть, что не нарушает, и каждый в сердце своем знает, что у него за шаг. А на залитых солнцем просторах полей и лугов и в сумрачных пределах низин, вдали от музыки городов и городского танца, рождается музыка сел и оживляет пляски сельские. Ласковым, близким и родным кажется людям солнце, и солнце к ним милостиво, и холит их лозы, так что и люди добры к маленьким обитателям лесов и чтят слухи о феях и легенды былого. Когда же огни далекого поселения вспыхивают у горизонта лучистой точкой и приветные золотые окна домов, мерцая, глядят в темноту, тогда древний и священный дух Поэзии, завернувшись в плащ до самых глаз, спускается с поросших лесом холмов и пробуждает к танцу темные тени, и шлет лесных обитателей на ночной промысел, и в следующее мгновение зажигает в своей травяной беседке крохотных светлячков, и смолкают сумеречные земли, и в тишине этой с далеких холмов доносится чуть слышный перезвон лютни. Во всем мире не найдется страны более счастливой и благоденствующей, нежели королевства Толдиз, Мондат и Азирим.

Из этих трех маленьких королевств, что называются Глубинные Земли, юноши часто уходили прочь. Уходили они один за одним, и никто не знал, почему, – знали только, что пробуждалась в них тоска о Море. О тоске этой они почти не говорили: юноша обычно замолкал на несколько дней, а затем в один прекрасный день, на рассвете, покидал дом и медленно взбирался по крутому склону хребта Полтарниз, и, добравшись до вершины, оказывался по другую сторону гор и не возвращался более. Прочие оставались во Глубинных Землях и со временем старились, однако из тех, кто поднимался на кряж Полтарниз с незапамятных времен, не возвратился ни один. Многие из восходивших на Полтарниз, клялись вернуться. Однажды король отослал всех своих придворных, одного за другим, дабы они разгадали ему эту тайну, а затем ушел сам; никто из них не пришел назад.

А надо сказать, что обитатели Глубинных Земель поклонялись слухам и легендам о Море; и все, что пророки их узнали о Море, было записано в священной книге, и в праздничные дни или в дни скорби жрецы с величайшим благоговением зачитывали в храмах слова мудрости. Все храмы открывались на запад, чтобы ветра Моря свободно проникали под своды колоннад, и с востока храмы тоже оставались открыты, чтобы ветра Моря не задерживались, но летели дальше, куда бы уж там ни послало их Море. И вот какое предание о Море передавали из уст в уста жители Глубинных Земель, Моря никогда не видевшие. Говорили, что Море – это река, бегущая к Геркулесовым Столбам, что высятся на самом краю мира, под взглядом гор Полтарниз. И говорили еще, что все миры небес плывут по этой реке, подхваченные потоком, и что Бесконечность поросла густыми лесами, сквозь которые и течет река на своем пути, вместе со всеми мирами небесными. Среди гигантских стволов этих темных дерев, на ветвях которых самые малые листья – череда ночей, ходят боги. И когда жажда, сияя в пространстве, словно гигантское солнце, нисходит на зверя, божественный тигр крадется к реке напиться. Божественный тигр шумно лакает воду, заглатывая миры, и, прежде чем зверь утолит жажду и она перестанет сиять подобно солнцу, уровень реки изрядно понижается. Вот так немало миров оказались на мели и иссохли, и боги больше не ходят среди них, потому что поверхность их тверда и ранит ступни. Это – миры, лишенные судьбы, их обитатели богов не знают. А река все течет и течет вперед, и будет течь вечно. Имя этой реке – Ориатон, но люди называют ее Океаном. Такова Низшая Вера Глубинных Земель. А есть еще Высшая Вера, открытая немногим избранным. Согласно Высшей Вере Глубинных Земель, река Ориатон течет сквозь леса Бесконечности и вдруг с грохотом обрушивается через Край, откуда Время некогда призвало свои часы для войны с богами; и низвергается вниз, в кромешном мраке, где не вспыхивают огни ночей и дней, сплошным потоком, что милями не измерить, в бездны, где царит ничто.

По мере того, как шли века, единственная тропа, что вела к вершине Полтарниз, сделалась гладкой и утоптанной, и все больше юношей поднимались на гору, чтобы никогда больше не возвращаться. И по-прежнему не ведали в Глубинных Землях, на какую такую тайну глядит кряж Полтарниз. Ибо в безветреный и ясный день, когда люди безмятежно прогуливались по светлым улицам либо пасли стада на лугах, вдруг поднимался и налетал с Моря западный ветер. В серебристо-сером плаще налетал он, скорбный и звучный, и нес с собою властный зов Моря, алкающего костей человеческих. И тот, кто слышал этот зов, терял покой, и некоторое время не знал, чем себя занять, а спустя несколько часов вдруг вскакивал и пускался в путь, словно влеком неодолимой силой, обратив лик свой к горам Полтарниз, и говорил он, как принято говорить в тех краях, когда люди расстаются на недолгий срок: «Пока помнит сердце человеческое», что означает «Прощай на время»; но те, что его любили, видя, что взгляд его обращен к вершине Полтарниз, печально ответствовали: «Пока боги не позабудут», что означает «Прощай».

У короля земли Азирим была дочь, что играла с дикими лесными цветами, и с фонтанами в садах своего отца, и с синими небесными пташками, кои слетались к ее дверям зимой, ища укрытия от снега. И была она прекраснее диких лесных цветов, и всех фонтанов в садах своего отца, и даже синих небесных птиц в роскошном зимнем оперении, когда они ищут укрытия от снега. Престарелые мудрые короли земель Мондат и Толдиз увидели однажды, как шла принцесса легкой походкой узкими тропами сада, и обратили взоры свои в туманы мысли, размышляя над судьбой Глубинных Земель. Пристально наблюдали они за девушкой в окружении царственных цветов, и еще когда стояла она одна в солнечном луче, и еще когда прохаживалась она взад-вперед мимо гордо вышагивающих пурпурных птиц, что королевские птицеловы вывезли из Асагехона. А когда принцессе исполнилось пятнадцать лет, король земли Мондат созвал Королевский Совет. И встретились с ним правители земель Толдиз и Азирим. И сказал король земли Мондат на Совете:

– Зов алчного и ненасытного Моря (и при слове «Море» три короля склонили головы) каждый год уводит из наших благословенных владений все больше и больше юношей, и до сих пор не разгадали мы тайны Моря и не удалось нам измыслить такой клятвы, что привела бы ушедшего назад. Но твоя дочь, о Азирим, прекраснее, чем солнечный свет, прекраснее, чем царственные цветы твои, что высоко вознесли венчики в ее саду; она милее и грациознее тех чужеземных птиц с пурпурно-белым оперением, что предприимчивые птицеловы привозят в скрипучих телегах из Асагехона. Тот, кто полюбит твою дочь, Хильнарик, кем бы он ни был, поднимется на вершину хребта Полтарниз и возвратится назад, чего не удавалось никому до него, и расскажет, что за зрелище открывается с горы Полтарниз, ибо похоже на то, что дочь твоя прекраснее Моря.

Тогда с Трона Совета поднялся король земли Азирим и молвил:

– Боюсь я, что изрек ты кощунственные слова противу Моря, и опасаюсь я, что добром это не кончится. Воистину не приходило мне в голову, что принцесса настолько прекрасна. Ведь совсем недавно была она дитя малолетнее, с вечно растрепанными кудрями, по моде принцесс до поры не уложенными; и убегала она в лесную глушь одна, без нянь, и возвращалась в изорванных одеждах вида совершенно неподобающего, и не внимала упрекам смиренно и кротко, но строила рожицы – и где, как не в моем мраморном дворе с фонтанами!

И молвил король земли Толдиз:

– Давайте приглядимся повнимательнее и давайте посмотрим на принцессу Хильнарик в пору цветения вишен, когда пролетают мимо гигантские птицы, знающие Море, дабы отдохнуть в глубинных краях, и если принцесса окажется прекраснее, нежели восход над нашими сокрытыми королевствами, когда вишневые сады стоят в цвету, вполне может статься, что она прекраснее Моря.

И ответствовал король земли Азирим:

– Боюсь я, что кощунственны эти речи, однако же поступлю я так, как порешили вы на совете.

И вот пришла пора цветения вишен. И как-то раз ночью король земли Азирим призвал дочь на открытый мраморный балкон. Над темными лесами вставала луна, огромная, круглая и священная, и все фонтаны слагали гимны ночи. И луна коснулась мраморных дворцовых фронтонов, и они замерцали мягким светом. И коснулась луна фонтанных источников, всех до единого, и серебристые колонны вспыхнули переливами волшебных огней. И покинула луна темные пределы леса и озарила весь белокаменный дворец с его фонтанами, и засияла на челе принцессы, и дворец земли Азирим лучился во тьме, так что издалека видно было светлое зарево, а фонтаны превратились в колоннады сверкающих драгоценных камней и песен. Поднимаясь все выше, луна творила музыку: казалось, еще немного – и слух смертных различит ее. И стояла там Хильнарик, дивясь и радуясь, облаченная в белое, и свет луны сиял на челе ее; и, наблюдая за нею с неосвещенной террасы, застыли короли земель Мондат и Толдиз. И признали они:

– Она прекраснее встающей луны.

А в другой день король земли Азирим призвал свою дочь на рассвете, и снова вышли они на балкон. И вот над миром вишневых садов поднялось солнце, и морские туманы потянулись над хребтом Полтарниз в сторону Моря; негромко перекликались дикие обитатели чащ, а голоса фонтанов затихали, и вот под сводами всех до единого мраморных храмов загремела песнь птиц, посвященных Морю. И стояла на балконе Хильнарик, озаренная светом небесных снов.

– Она прекраснее, чем утро, – объявили короли.

Однако еще раз испытали они красоту Хильнарик, и пригляделись к девушке, когда вышла она на террасу в закатный час, когда еще не опали лепестки вишневых садов, и вдоль всей опушки ближнего леса цвели рододендроны и азалии. И вот солнце опустилось за скалистые отроги Полтарниз, и морские туманы потоками хлынули с хребтов на глубинные земли. Мраморные храмы четко выделялись в вечернем воздухе, но сумеречная дымка разделила город и горы. Тогда с фронтонов Храма и с дворцовых карнизов вниз головами посыпались летучие мыши, но тут же расправили крылья и запорхали вверх-вниз под сводами темнеющих порталов; в золоченых окнах замерцали огни, люди запахнулись в плащи, укрываясь от серого морского тумана, послышались обрывки песен, и прекрасные черты Хильнарик стали святилищем тайн и грез.

– Красота принцессы затмевает все вокруг, – подтвердили короли, – но кто скажет, превзойдет ли она Море?

В зарослях рододендронов, обрамляющих дворцовые лужайки, припав к самой земле, затаился некий охотник – он явился туда с заходом солнца. Тут же поблескивало глубокое озеро: по берегам его цвели гиацинты, и невиданные цветы с широкими листьями покачивались на поверхности воды. В звездном свете гигантские быки-гариаки сходились к заводи утолить жажду, и, дожидаясь появления гариаков, охотник приметил облаченную в белое фигуру то принцесса вышла на балкон. Прежде, чем на небе зажглись звезды, прежде, чем к озеру сошлись гариаки, юноша покинул свое убежище и направился в сторону дворца, чтобы полюбоваться на принцессу поближе. На несмятых дворцовых лужайках мерцали росы; в полном безмолвии шагал он по траве, сжимая в руке могучее копье. В дальнем углу террасы три престарелых короля обсуждали красоту Хильнарик и судьбу Глубинных Земель. Ступая легко и неслышно, не растревожив вечерней тишины, молодой охотник, стороживший у заводи, подошел совсем близко прежде, чем заметила его принцесса. Увидев девушку прямо перед собою, он внезапно воскликнул:

– Она, верно, прекраснее Моря!

Принцесса обернулась и, по одежде и могучему копью догадалась, что перед ней – охотник за гариаками.

Услышав восклицание юноши, трое королей тихо сказали друг другу:

– Вот нужный нам человек.

И предстали они перед молодым охотником, и заговорили с ним, дабы испытать его. И сказали они так:

– Сэр, ты кощунствуешь противу Моря.

А юноша прошептал:

– Она прекраснее, чем Море.

Но возразили короли:

– Мы старше тебя, и мудрее, и знаем, что прекраснее Моря нет ничего.

И юноша снял головной свой убор и понурился, ибо понял, что говорит с королями, однако ответил:

– Клянусь копьем моим, она прекраснее Моря.

А принцесса все это время не сводила с него глаз, зная, что он охотник за гариаками.

Тогда король земли Азирим объявил приозерному стражу:

– Ежели ты поднимешься на вершину гор Полтарниз и возвратишься назад, что не удавалось еще никому, и поведаешь нам, что за чары или магия заключены в Море, мы простим тебе кощунственные речи, и ты возьмешь принцессу в жены, и отведут тебе место в Совете королей.

И радостно согласился молодой охотник. А принцесса заговорила с ним и спросила его имя. И ответствовал юноша, что зовут его Ательвок, и великая радость охватила его при звуке ее голоса. И пообещал он трем королям отправиться в путь на третий день, и взобраться по склону хребта Полтарниз, и возвратиться назад, и вот какой клятвой заставили его поклясться в том, что вернется он в Глубинные Земли:

– Клянусь Морем, что уносит прочь миры, клянусь рекой Ориатон, что люди называют Океаном, клянусь богами и их тигром, клянусь судьбой миров, что, взглянув на Море, я возвращусь в Глубинные Земли.

Этой клятвой торжественно поклялся охотник в ту же ночь в одном из храмов Моря, однако трое королей более полагались на красоту Хильнарик, нежели на силу обета.

На следующий день Ательвок явился во дворец Азирим вместе с рассветом, покинув страну Толдиз и поспешив через поля на Восток, и Хильнарик вышла на балкон и встретила его на террасе. И спросила его принцесса, доводилось ли ему убивать гариака, и юноша заверил, что на его счету уже три, и поведал ей, как поразил первого у лесной заводи. Ибо, вооружившись отцовским копьем, спустился он к самой кромке озера и затаился там среди азалий, дожидаясь звезд; ибо с первой звездой гариаки сходятся к заводи утолить жажду; а пришел он слишком рано, и ждать предстояло слишком долго, и часы казались ему длиннее, нежели на самом деле. И вот все птицы вернулись в гнезда, и летучая мышь покинула свое убежище, и миновал час диких уток, но гариаки так и не показались, и Ательвок решил уж было, что они не придут. И как только опасение его переросло в уверенность, кусты бесшумно раздвинулись, и вот уже гигантский бык-гариак стоит напротив него у самой воды, и огромные рога его расходятся в разные стороны и на концах загибаются вверх, и от одного острия до другого будет добрых четыре шага. Ательвока зверь не заметил, ибо находился на противоположном берегу заводи, а подкрасться к нему в обход возможным не представлялось (ибо гариаки, что в сумраке лесных чащ видят плохо, полагаются по большей части на слух и чутье). И пока бык стоял там, подняв голову, в каких-нибудь двадцати шагах от охотника, юноша измыслил план. И вот бык опасливо принюхался, поводя ноздрями, и прислушался, а затем опустил могучую голову к самой поверхности и принялся пить. В это самое мгновение Ательвок скользнул в озеро и стремительно поплыл сквозь пронизанную водорослями толщу воды, между стеблей невиданных цветов, что раскинули широкие листья на озерной глади. А копье Ательвок держал прямо перед собой, крепко-накрепко сжав пальцы левой руки, так, чтобы острие не торчало над водой, и, ни разу не поднявшись на поверхность, несся вперед, увлекаемый силой отталкивания, и проплыл, не запутавшись в стеблях цветов. Когда Ательвок прыгнул в заводь, зверь, должно быть, резко вскинул голову, испугавшись всплеска, а затем прислушался и принюхался, и, не услышав и не учуяв ничего подозрительного, застыл на несколько мгновений, потому что именно в этой позе застал его Ательвок, вынырнув у самых ног чудовища и с трудом переводя дыхание. Не теряя ни секунды, охотник нанес удар и вогнал копье прямо в шею зверя, прежде чем могучая голова и грозные рога надвинулись на него. В следующее мгновение Ательвок вцепился в один из гигантских рогов, и гариак помчал его с головокружительной быстротой через кусты рододендронов, и скакал бык, покуда не рухнул, но тут же снова поднялся и испустил дух стоя, сопротивляясь из последних сил, залитый собственной кровью.

Хильнарик слушала; и казалось девушке, будто один из героев древности возродился к жизни в сиянии славы своей легендарной юности.

Долго прогуливались они взад и вперед по террасам, говоря те слова, что не раз произносились до них и после них, и что уста еще не созданные станут произносить снова и снова. А вдали высился горный кряж Полтарниз, любуясь на Море.

И вот настал день, когда Ательвоку пришла пора отправиться в путь. И сказала ему Хильнарик:

– В самом ли деле и вправду ли ты непременно вернешься, только один взгляд бросив с вершины хребта Полтарниз?

И отвечал Ательвок:

– Воистину я вернусь, ибо голос твой прекраснее, чем гимны жрецов, нараспев воздающих хвалы Морю, и пусть даже много морей-притоков впадают в Ориатон, и все они сольют красоту свою воедино перед моим взором, все равно возвращусь я, клятвенно повторяя, что ты прекраснее их всех.