А дальше – море

– Да, – отвечает она и наконец улыбается, потому что у него такой забавный акцент и он в веснушках и вообще такой весь нараспашку американский парень.

Нэнси

Вымыв посуду, Нэнси замешивает тесто для утренних маффинов, тщательно взбивая масло с сахаром. Дом постепенно затихает. Итан вернулся в кабинет, Уильям – в свою комнату. Даже Джеральд, который уже принял ванну и вроде бы лег в постель, но с тех пор уже трижды прибегал вниз, кажется, угомонился. Наступило ее любимое время дня, когда воцаряется тишина и она предоставлена самой себе, может спокойно испечь пирог, почитать, выпить чашку чая. Перевести дух.

Но девочке пора в ванну. В порту, увидев ее, Нэнси была потрясена – бледная кожа, глаза черные и внимательные, грязные белые чулки теряются в тяжелых ботинках. На что, черт возьми, они подписались? Каково должно быть бедняжке? Так далеко от дома, совсем одна? Нэнси недоумевает, что это за родители, принявшие такое решение, но ей и не понять, что значит жить под бомбежками. Она, впрочем, считает, что сама на такое не отважилась бы; невозможно вообразить, как это – посадить Уильяма с Джеральдом на корабль одних. Господи, что будет, если Соединенные Штаты вступят в войну? Она каждую ночь молится, чтобы такого не случилось или, уж если оно произойдет, чтобы хотя бы ее мальчики были еще слишком маленькими.

Тесто готово, из кухонного чулана Нэнси вытаскивает коробку. Она принесла ее из дома сестры на прошлой неделе, когда они вернулись из Мэна, коробка битком набита разными девчачьими штучками: куклы, книжки, игрушечная посуда. Некоторые вещи еще из детства Нэнси, другие, как, например, фарфоровая куколка, принадлежали ее племянницам. По Беатрис не скажешь, что она любит играть в куклы, – как, кстати, не любила и сама Нэнси. Вынимая игрушки одну за другой, Нэнси раскладывает их на кухонном столе. Миниатюрные куколки ее матери, в викторианских платьицах. Треснутая чайная чашечка, кажется, от целого кукольного сервиза. Книжки «Что сделала Кэти»[3 - Три детские книги Сюзен Кулидж (Сара Чонси Вуолси, 1835–1905) про приключения 12-летней Кэти Карр и ее семьи, которые живут на берегу озера в Огайо.], которые она очень любила. Они совсем старые и потрепанные, корешок еле держится, едва ли понравятся Беатрис. Впрочем, она же совсем ничего не знает об этой девочке. Нэнси укладывает все обратно в коробку и опять относит в чулан. Как-то это все несерьезно для человека, видевшего войну. У Нэнси не выходит из головы первое письмо от ее родителей. Мы нашли у нее в комнате пачку газетных вырезок про нервно-паралитический газ. Она обвела карандашом эту строчку: «Жертвы погибают в течение двух минут».

Нэнси бесшумно спускается в холл. Дверь в гостевую комнату чуть приоткрыта. Девочка сидит в углу, подтянув колени к груди, и разговаривает с фотографией в рамке. Папа, говорит она, я справилась. Я здесь. Нэнси, привалившись к стене, вытирает лицо краем фартука.

Беатрис

Ванна на львиных лапах стоит в алькове, все три окна выходят в сад. Сейчас вечер, темно и ничего не видно, и миссис Грегори опустила белые шторы. Вода льется в ванну, миссис Грегори опускает руку под струю, затыкает пробку. Достает полотенце, встряхивает, потом складывает пополам, проведя ладонью по сгибу. На пальце у нее поблескивает сапфировое кольцо. Губная помада ярко-красная, а зубы белоснежные, что особенно заметно, когда она чуть прикусывает нижнюю губу.

Она совсем не похожа на маму Беатрис, высокую, стройную и темноволосую. Эта дама полная, и от нее пахнет лимоном. На пристань она прибежала сразу за мальчиками, обняла Беатрис и поцеловала в щеку, а потом и в другую. Беатрис не шевельнулась, пока дама тискала ее. Потом она отстегнула карточку с ее груди и спрятала в сумочку. Она тебе больше не нужна, милая, сказала дама. Теперь ты часть нашей семьи.

– Беатрис, – говорит она, не вынимая руку из воды, – я не знаю, как поступить. – Она смотрит на Беатрис, озадаченно нахмурившись, и Беатрис узнает в ее лице и улыбку Джеральда, и серьезность Уильяма. – Мне помочь тебе или ты предпочитаешь справляться сама?

Морщины на лице становятся глубже, она поправляет волосы Беатрис, аккуратно закладывая прядь за ухо.

– Тебе придется научить меня, как обращаться с девочкой, – смеется она, а потом вздыхает: – Вокруг меня слишком долго были одни мальчишки. – Она молчит и ждет ответа.

Беатрис не отвечает. Она толком и не понимает, о чем спрашивает эта женщина, но точно знает, что не хочет, чтобы та уходила, поэтому сбрасывает одежду, пока не остается совсем нагишом перед этой незнакомой дамой, чувствуя под ногами мягкий коврик; легкий ветерок доносится от окна, и жалюзи тихо постукивают по оконной раме. Она взбирается на табуретку и осторожно ступает в горячую воду, а потом, привыкнув к температуре, садится и ложится. Восхитительно. Миссис Грегори намыливает мочалку и, приподняв руку Беатрис, нежно моет ее. Беатрис закрывает глаза и едва не засыпает. Она чуть приподнимает ноги, и они свободно плавают в воде.

Позже, лежа в кровати, такой высокой, что забираться на нее пришлось тоже с табуретки, Беатрис чувствует запах лимонного мыла на каждом пальце.

Беатрис

Лестница полукругом спускается в холл, выложенный черной и белой плиткой. Беатрис медленно сходит вниз, не снимая руки с перил красного дерева, звук шагов заглушает восточный ковер, устилающий ступени. По стенам вдоль лестницы висят огромные портреты, написанные маслом. Беатрис думает, что так, наверное, чувствует себя принцесса Маргарет, когда по утрам спускается к завтраку. И едва сдерживается, чтобы не рассмеяться. Весь дом омыт светом. На столе в холле в роскошной хрустальной вазе огромная охапка розовых и желтых цветов.

Беатрис слышит голоса – должно быть, это миссис Грегори и Джеральд, – но пока она в холле одна. Гостиная справа, несколькими ступенями ниже, и Беатрис понимает, что вся их квартира запросто поместится в одной этой комнате. Вчера вечером Джеральд показал ей тайную винтовую лестницу, спрятанную в книжном шкафу, который заставлен фальшивыми книгами. И это она еще не видела третьего этажа. Беатрис выглядывает в сад. Кинг, немецкая овчарка, спит в патио, положив голову на лапы. Рядом с домом клумбы, дальше огород, а потом зеленый газон, который тянется до сосен, высящихся вдалеке. Все здесь какое-то огромное. Интересно, а до моря далеко? В какой стороне ее дом?

Итан

Итан сидит в кабинете, через коридор от кухни, дверь прикрыта, он пытается составить план на первые школьные дни, но вместо этого прислушивается к звукам, доносящимся из кухни. Девочка спустилась к завтраку. Он слышит волнение и восторг в голосе Нэнси, неожиданно звонком, и он точно знает, что Нэнси сейчас кладет девочке на тарелку целую гору яичницы и бекона. Джеральд все стучит и стучит своим мячом, и Итан с трудом сдерживается, чтобы не заорать.

Он не хотел брать эту девочку. Во-первых, дорого. Нэнси отмела его возражения одним взмахом руки. Еще один маленький рот, сказала она. Ну правда, Итан. Мы все должны внести свой вклад.

Но вот иное соображение по-прежнему остается актуальным: он совсем ничего не знает про девочек. Сам он вырос – здесь, в этом доме – без братьев и сестер. Его отец возглавлял кафедру математики в школе для мальчиков, а потом, после Гарварда, Итан вернулся сюда работать под руководством отца, а позже занял его место. Его мысли с утра до ночи заняты мальчишками: каким образом их лучше учить; как воспитать из них достойных молодых людей; как призвать к порядку, если они норовят отбиться от рук. Став отцом, он, как ни странно, почувствовал себя гораздо менее уверенно. Он-то думал, что будет родителем-лидером, который всегда знает, что делать, таким, за которым должны следовать дети. Но стратегии, пригодные для школы, не работают дома. А то, что сработало с Джеральдом, похоже, не годится для Уильяма. И они оба тянутся к Нэнси, которая обходится с ними чересчур мягко. Дома все как-то бестолково, он теряет контроль и все чаще и чаще прячется в уютном уединении своего кабинета. Но все же ему хорошо с мальчишками, он умеет с ними ладить, знает, о чем поговорить, как найти подход. Вся его жизнь, если не считать Нэнси, мамы и пары кузин, строилась на отношениях с мальчиками и мужчинами.

Но одновременно Итан понимает, что для Нэнси это шанс наконец-то заполучить девочку. Она была разочарована, когда сначала родился Уильям, а потом Джеральд. Они пробовали еще завести детей, но после третьего выкидыша доктор сказал, что хватит. Нэнси никогда не говорила об этом – о своем разочаровании, что у нее только сыновья, о выкидышах, о приговоре доктора – и была неизменно оптимистична. По любым поводам. Именно это он в ней и разглядел в самом начале. Он надеялся, что ее готовность видеть только хорошее поможет и ему вырасти над собой, стать лучшей версией того человека, каким он себя представлял.

Тихий стук в дверь.

– Да, – отвечает он как можно более мягко, понимая, что это не Нэнси и не кто-то из мальчиков.

Девочка приоткрывает дверь, но остается на пороге.

– Здравствуйте, – говорит она. – Простите, что побеспокоила, сэр. – Она успевает взглянуть ему в глаза, но тут же оба отводят взгляд. – Миссис Грегори говорит, не могли бы вы, пожалуйста, прийти в кухню завтракать.

Итан кивает, собирает бумаги. Надо, конечно, спросить, как ей спалось или не нужно ли ей чего-нибудь, но когда он поднимает голову, девочка уже исчезла.

Милли

Телеграмму засунули под дверь, и Милли наступила на нее, войдя в квартиру.

БЕАТРИС ПРИБЫЛА БЛАГОПОЛУЧНО ТЧК

ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ ДЕВОЧКА ТЧК

ОСВОИЛАСЬ ХОРОШО ТЧК

Она не плакала с того вечера, как уехала Беатрис, но сейчас, сжимая в руке телеграмму, Милли оседает на деревянный пол и лежит на боку, подтянув колени к самому подбородку. Слезы льются по ее лицу и собираются в лужицу на полу. Облегчение, да, но гораздо больше – горечь. Она должна была сказать Беатрис, что хотела, чтобы та осталась дома. Она должна была заставить Реджа изменить решение. Когда Милли встает, в комнате уже темнеет, она переодевается, начинает готовить ужин. Скоро явится Редж. Каждый вечер, едва войдя в квартиру, он спрашивает, пришла ли телеграмма.

Но сегодня он молчит, хотя она видит, как его рука перебирает почту на столике у входа. И она ему ничего не говорит – пока. Милли прячет телеграмму, аккуратно сложив вчетверо, в застегивающийся кармашек своей сумочки.

Проходит неделя, и все это время она раз за разом перечитывает телеграмму по дороге на работу и обратно. Уголки уже истрепались. Желтая бумага под ее пальцами пачкается. Напечатанные буквы начинают выцветать. Сейчас она уже не уверена, что может показать телеграмму Реджу. Он же поймет, что она хранила ее все это время.

Нэнси

В первый школьный день бескрайнее небо слепит синевой. Нэнси приготовила детям ланч, упаковала его в бумажные пакеты – яйца вкрутую, сэндвичи с помидорами, овсяное печенье с изюмом. Она фотографирует их на крыльце, прежде чем расцеловать Уильяма и Джеральда и приобнять за плечи Беатрис. Она знает, что девочке не всегда нравятся прикосновения, но не может справиться с собой и все же обвивает руками худенькое детское тело. Беатрис напрягается, но вдруг Нэнси чувствует – к своему удивлению – короткий поцелуй в щеку.

За те две недели, что Беатрис здесь, лицо ее немного округлилось, но взгляд все еще недоверчивый. Она неизменно вежлива – всегда отвечает на вопрос и откликается на просьбу, – помогает на кухне, прибирается в своей комнате, но никогда не заговаривает первой. Однако смеется над проделками Джеральда, и ей, кажется, спокойно рядом с Уильямом. Нэнси гордится своими сыновьями, тем, как они приняли девочку.

– Хорошего дня, – говорит Беатрис.

– Спасибо за ланч.

Нэнси подталкивает в бок Джеральда.

– Вот поучился бы у Беатрис хорошим манерам, – говорит она. – А теперь проваливайте-ка все.

Ей не терпится спровадить детей, но она знает, что весь день будет ждать их возвращения.

Джеральд

– Мадам, мы пойдем в школу все вместе! – кричит Джеральд, слетая по ступенькам крыльца.

Ему нравится подражать манерам Беатрис. Она всегда так изысканно выражается. Поэтому Джеральд называет маму «мадам», входит в комнату со словами «всех приветствую», а вчера вечером за ужином обвинил отца, что тот «устраивает переполох из-за пустяков». Он знает, что Уильяма это злит, – еще одна причина продолжать, – но зато вызывает тень улыбки на лице Беатрис.

– Не переходите улицу, пока она не зайдет внутрь, – повторяет мать, и Уильям кивает, делая знак Беа.

Он так похож на отца, этот Уильям, все это говорят. Джеральд знает, что на самом деле все наоборот.

Они втроем идут по тропинке, пересекающей поле позади школы. Народная тропа, как называет ее отец. Кратчайший путь отсюда туда. Уильям впереди, возглавляет колонну, а Джеральд прикрывает тыл. Волосы, за лето отросшие у обоих до плеч, теперь коротко острижены, после вчерашнего визита к парикмахеру бледные шеи выделяются на фоне загорелых плеч. Джеральду нравится проводить рукой по щетинистому ежику. Солнце уже припекает. Листья и не начинали увядать, а поле – настоящее буйство диких цветов. Джеральд срывает желтый цветок, а потом еще один, и третий, прячет их за спиной. У дверей начальной школы они останавливаются, собираются в кружок. Джеральд приобнимает Беатрис за талию. Какая же она худая. Даже ребра чувствуются.

– Доброго тебе утра, – с улыбкой говорит он, сует ей в руки букет и исчезает за тяжелой дверью.