Мара

– Дура ты, Снежка! – отозвалась женщина. – Она еще хворая.

– Матушка-боярыня! – поклонилась в пояс первая девушка. – Надо бы и отвару дать боярышне…

– Так дай, дура! – дала ей оплеуху «матушка». – Шевелись!

Первая девушка, видимо служанка, дала Кате какое-то питье из глиняного кувшина. Оно было даже приятно на вкус, Катя быстро заснула.

Когда проснулась, опять увидела ту деревенскую комнату, только не было служанки с прялкой. Тем лучше, Кате надо побыть одной и подумать. Голова не болела, только чувствовалась слабость, но это терпимо.

Итак, что ж всё это значит? Катя пощипала себя за руку и за ногу. Вроде она не спит. Села, подняла покрывало, взглянула на тело… Тело не ее, эти длинные светло-русые волосы уж точно не ее. Хотя руки-ноги слушаются, несмотря на слабость. Вспомнила женщину и девушек в древних одеждах. Оглядела комнату. Сплошная древность, пахнет сеном и деревом, ни намека на цивилизацию. Естественно, ни холодильника, ни телевизора, ни компьютера, а у нее дома всё это есть. Дома?! А где это «дома» и где она сейчас?!

Если она не рехнулась, напрашивается только одно объяснение. Она попала в какой-то чужой, может, параллельный мир. И в чужое тело. Улеглась поудобней. Катя читала фантастику и фэнтези про «попаданцев», хоть и не слишком интересовалась такой литературой. Представить себе не могла, что подобное может произойти и с ней. Считала всё это выдумками авторов. Но с ней это произошло! Надо принять это как факт. Что с ее родимым телом? Цело ли оно? А если в ее теле сейчас разум (или сознание) этой боярышни? Она ж бедняга рехнется там, в двадцать первом веке! Вспомнился мертвый (скорее всего) сосед. Да уж, злосчастная боярышня угодит там в психушку или в каталажку. Или под машину, или под трамвай. А какой сюрприз для мамы, когда она вернется из Черногории. Думать об этом не хотелось.

Тут вошли боярыня-матушка, Снежка и какой-то дед с длинной белой бородой. В одной руке он держал глиняный горшок, а в другой несколько сухих белых кореньев. Гордая боярыня поклонилась ему в пояс, чем несколько удивила Катю.

– Она уж не в беспамятстве, – заговорила она. – Благодаря тебе, Сыч.

– Сам вижу, не слеп, – буркнул дедок, видать, Сыч. И добавил. – Три коренья свари в этом горшке, отвар давай хворой по глотку пять раз на день. Выпьет – свари еще…

– Благодарствую, Сыч, – ответила боярыня.

Сыч передал Снежке горшок и коренья, вышел вместе с ней. Боярыня задержалась, подошла к кровати.

– Мара! Дитятко! – опять заголосила, поцеловала хворую. – Ну, спи, спи, дитятко. Хотя тебе надобно поесть…

Удалилась наконец-то. А Катя призадумалась. Да кто такая эта Мара? Это ж та боярышня, в чьем теле она сейчас. Все-таки куда она попала? В какой мир? Явно, к братьям-славянам. То есть, к предкам. Нет, они назывались пращурами. Неважно. От этих мыслей Катю отвлекло появление боярыни. Она принесла горшочек с чем-то съедобным. Катя покривилась. Каша. Она с детства терпеть не могла всякие каши, кроме манной. А эта не манная. Но пришлось сесть и взяться за деревянную ложку.

– Ешь, Марушка, не вредничай, – говорила боярыня, поглаживая ее по волосам.

Вошла уже знакомая по внешности служанка с кувшином молока. Парное. К своему удивлению Катя быстро справилась с кашей и молоком. Затем появилась Снежка с еще одним глиняным горшком и дала выпить глоток отвару. Он оказался приятным на вкус. Боярыня, боярышня и служанка ушли.

Потянулись тоскливые однообразные дни. О ней заботились. А она размышляла и вспоминала. Кроме своей памяти была и чужая. Она тоже казалась своей. Сама она пока воспринимала себя как Катю, но в памяти всплывало многое из опыта и навыков Мары. Временами она путалась, где ее воспоминания, а где воспоминания Мары. Так Катя вспомнила, что родители Мары – боярин Твердислав Евсеевич и боярыня Мамелфа Путятишна. Ну и имена! Что полное имя Снежки – Снежена, она младшая сестра Мары. Маре шестнадцатый год, а Снежене – четырнадцатый. Они обе были самыми старшими. У боярской четы было еще две дочки и единственный сын. Все трое умерли от огневицы. Так здесь называют какую-то болезнь. Катя не поняла, какую. Мара сейчас этим болеет, как думают ее родичи. Боярин Твердислав Евсеевич не только боярин, но и воевода, наместник князя, таки вовсе хозяин в их городе Тишвине. Когда это и где был такой город?

Вечером того дня, когда приходил Сыч, вошла боярыня с важным, тоже дородным мужем.

– Батюшка! Матушка! – неожиданно для себя выпалили Катя.

– Вспомнила! – обрадовалась боярыня. – Марушка нас вспомнила!

Воевода при всей своей важности подошел к кровати и поцеловал хворую дочку. Но жена быстро выставила его за дверь, говоря, что «дитятке» надобно поспать. Боярин послушался. Больше он не заглядывал к Кате (или к Маре?) до самого ее выздоровления. Всё время заходили матушка с сестрицей.

Впрочем, Кате (или Маре?) не мешали подолгу лежать, размышлять и вспоминать. Холопка Дежка (ее Катя первой увидела у печки, когда очнулась в этом мире) не мешала со своей прялкой. Она, правда, пела поначалу, но хворая боярышня запретила. Так в какой же мир она попала? Вроде, к славянам. Катя (или Мара?) понимала язык, могла читать здешние письмена. Только какое же это время или эпоха? Катя копалась в памяти Мары, расспрашивала боярыню с младшей дочкой. Здесь не слышали ни о князе Игоре, ни о Рюрике, ни о князе Владимире. Религия здесь языческая. Хотя должно уже быть христианство. Но о христианстве и слыхом не слышали даже заморские купцы. Странно. И письмена какие-то странные, явно не кириллица. Впрочем, о Кирилле и Мефодии здесь тоже не слыхали. Где же она все-таки? А главное, что делать? Ей хотелось вернуться в свой мир. И как?

И как же? Бедняга-сосед дядя Саша упоминал о пришельцах из космоса. Этого еще не хватало! Обруч… Среди украшений боярыни и ее дочек оказался золотистый обруч. Мамелфа Путятишна принесла его хворой дочке, раз уж она так просила. Оставаясь одна, Катя не раз надевала его на голову. И ничего. Никуда она не попадала, не переносилась, не «переходила». Не было сияния.

– Ну, ты, железяка ржавая, – тихо шипела Катя. – Верни меня обратно!

«Железяка ржавая» молчала и не возвращала, как ни шипела, как ни швыряла ее на пол Катя. А тот ли это обруч? Может его сделали не космические пришельцы, а простые местные кузнецы. Вон, какая грубая работа.

Какого дьявола, чего ради Космические Пришельцы или Высшие Неведомые Силы, или Непонятно Кто и Что зашвырнули ее! Непонятно, куда и зачем? Катя вспомнила, что эти или примерно эти вопросы задавали себе все или почти все «попаданцы» в фантастике и в фэнтези. И что они делали? Как пытались вернуться в свой мир? Общались с учеными или с местной нечистой силой – колдунами, знахарями, волхвами, нежитью и т. д. и т. п. Пора и Кате с ними пообщаться. Тем более матушка боярыня и сестрица Снежена всё чаще и чаще заговаривали о женихе. Да и Катя вспомнила, что Мара сосватана, а Снежена пока нет. Жениха звать Изъяслав Сиволап, он тоже сынок боярский. Свадьба назначена на будущую весну, а сейчас лето. Эта информация вовсе не обрадовала Катю. Ей совсем не хотелось становиться сиволапой боярыней и рожать сиволапых боярчат. Надо поторопиться в свой мир!

Так с кем же из колдунов пообщаться? Катя видела только одного. Сыча. Он, похоже, из этой братии. Его здесь многие боятся или побаиваются, судя по воспоминаниям Мары и рассказам матушки, сестрицы и Дежки. Надо бы сходить к нему после выздоровления. Он живет в лесу.

Сыч собственной персоной больше не приходил к хворой боярышне, приходила какая-то бабка знахарка. К ней Кате не хотелось обращаться, не впечатляла в отличие от Сыча. А как знахарка сказала, что боярышня уж не хвора, боярыне Мамелфе Путятишне вздумалось богов возблагодарить. Отправиться с дарами, с чадами и домочадцами в святилище, принести благодарственные молитвы и жертвы. Боярин Твердислав Евсеевич с частью дружины ездил дань собирать. Он же воевода и княжеский наместник.

Катя надеялась, что жертвы не будут человеческие. Она всё же истфак закончила, приходилось ей читать труды некоторых историков и научные или псевдонаучные статьи, утверждавшие, что у древних славян были человеческие жертвоприношения. И Андрюша что-то такое в своей диссертации утверждал.

Вот вышли все из боярских хором – боярыня с дочками и с семью холопками, принаряженные, а также с десятью вооруженными дружинниками. Подношения на телегах везли. Дружинники для престижу и для охраны, как поняла Катя. Ей было любопытно взглянуть на святилище, сегодня, проснувшись, в памяти Мары копалась, ничего не вспомнила. Город Катю не впечатлил, большой деревней показался. Она многоэтажки видела, а тут деревяшки. В основном, одно или двухэтажные.

…Огромный идол представлял собой четырехгранный столб, в вышину метров до трех, наверно. Он был из какого-то серого камня. Разделен на три яруса и на каждом высечены разные изображения. Сверху, под круглой шапкой изображены двое мужчин и две женщины. Все в длинных одеждах. В центре столба, также с каждой из четырех сторон, изображены мужчины и женщины, но мельче верхних. На нижнем ярусе одна грань пустая, а на другой изображен усатый мужчина, стоящий на коленях и поддерживающий обеими руками средний ярус. На соседних гранях, видимо, тот же усатый, только изображен он сбоку. Да уж. Катя несколько удивилась. У древних славян же идолы были деревянные. Ладно, может, и каменные были. Андрей что-то про каменные идолы рассказывал.

Идол установлен в самой верхней части капища, на овальной площадке, наверно больше пятидесяти метров. В центре возвышался круглый пьедестал из камней. Вокруг располагались углубления. Для чего, интересно?

Боярыня отдала жрицам жертвоприношения – мешки с мукой, туши ягнят и козлят, тушки кроликов, дичи, домашней птицы, бочку меда, хлеба. Точнее, туши и мешки тащили, бочку катили и передавали жрицам дружинники, а тушки и хлебцы – холопки. Пожертвовала боярыня и красивого коня, его даже в телегу не запрягали, дружинник под уздцы вел. Жрицы, кроме самой старой, были бабищами здоровыми, еще и жрецов на подмогу кликнули. Так что всё утащили, бочку укатили, коня увели. Никого не зарезали, даже коня. Потом кланялись идолу, повторяли слова молитвы за самой старой жрицей. Должно быть, главной, она ничего не катила и не тащила, только командовала. Катя была несколько разочарована.

По дороге домой (или в боярские хоромы), Катя припоминала, что женская фигура с рогом – богиня плодородия и семейного счастья Макошь, а фигура с кольцом – Лада, богиня весны, покровительница любви и брака, этим двум богиням особенно горячо молилась боярыня-матушка, что не понравилось Кате. Мужик с мечом – скорее всего, Перун, громовержец и бог войны. А божок с солярным символом – бог Солнца Хорс или покровитель плодородия и солнечного света Даждьбог. Впрочем, Катя читала, что существует теория: Хорс – не имя отдельного бога, а просто эпитет Даждьбога. Боги точно славянские. А кто тот усатый, стоящий на коленях? А хрен его знает. Может, Велес. Катя припомнила, что Велес – не только «скотный» бог, но и покровитель сказителей и поэзии. Вроде он еще и антагонист Перуна. Надо бы скорей с Сычом встретиться.

Следующим утром Катя со Снеженой проснулись на зорьке (тело вспоминало привычки Мары). После выздоровления старшей боярышни, сестры опять спали в одной светелке. Катя и предложила сходить в лес к Сычу.

– Да ты чего, хвора? – выпучила глаза Снежена. – А, бают, ужо здрава.

– А чего ты так испужалась?

– Так… колдун же…

– Он в лесу живет. Покажешь дорогу?

– До пенька проведу, а там ужо ты сама.

– Ладно, – до какого, интересно, пенька?

Лес был девственно нетронутым и заросшим. Без таких следов цивилизации как рваная обувка, целлофановые пакеты, бумажки, одноразовые шприцы и стаканчики, банки из-под пива и колы и прочая дрянь. Да Катя и не ожидала увидеть битую стеклотару, пивные банки, обертки от шоколада и т. д. Кругом шныряли разные представители фауны, дятел что-то долбил, грибы, ягоды, птички пели, трава по пояс. Опасных хищников, вроде, не было поблизости. Во всяком случае, никто не нападал. Катя умилилась, когда из-за куста выскочил и помчался, петляя, заяц. Однако некоторые зверюшки и растения показались Кате странными. Вот это что за зверек с иголками? Вроде ежика, да раза в три крупнее. Иголки побольше. А что за дерево с… синими листьями?

– Что за зверек? Деревце? – полюбопытствовала Катя.

– Ты чего, сестрица? Зверек – то иголок, а дерево – виста. Да, ты ж была хвора.

Снежена не обращала внимания на зайца, дятла, «ежика» и прочую живность. Зато под ноги себе смотрела и ворчала:

– Без нянек, без холопок пошли, не просясь, матушка заругает. Тебя-то, может, не выпорет, ты ж хворала. А меня… под ноги гляди!

Поддержала Катю, которая чуть не грохнулась. Да уж. Благородные боярышни в лес одни не ходят. А с подружками, холопками, няньками-мамками по грибы и ягоды. А они вдвоем улизнули из дому. Ладно, Кате сейчас не до здешнего этикета. Они долго шли по неприметным тропинкам, без Снежены Катя бы давно заблудилась и аукала. Ох, не всё она вспомнила из опыта Мары. Далеко не всё. Добрались до лесной поляны.

Посреди поляны на пеньке сидел тот самый дедок с белой длинной бородой, которого Катя уже раз видела. Сыч. Раздвинув кусты, Снежена указала на него:

– Вон…

Снежена осталась за кустами, Катя подошла к нему. А как надо приветствовать колдуна? Неожиданно для себя поклонилась ему в пояс, что-то, видать, всплыло из памяти Мары.