Трясина

Бриджет Седерс, Лондон, 1958.

Инес Эглитис, Рига, 1963.

Мария София Фернандес, Фуэнхирола, 1965.

Эмманюэль Фонтань, Лион, 1962.

Коринне Грубер, Грац, 1961.

Бенте Йенсен, Осло, 1963.

Владлена Иванова, Москва, 1959.

Даниэлла Марак, Прага, 1960.

Анастасия Степанова, Санкт-Петербург, 1962.

Марианн Тейлор, Мельбурн, 1964.

Элизабет Тверски, Тель-Авив, 1962.

Кристина Уильямс, Сидней, 1961.

– Папа?

Удивление в голосе дочери проникало даже через мембрану мобильного телефона.

Автобус громко гудел «Рендж-Роверу», припарковавшемуся прямо на остановке в двух шагах от него. Плотно прижав аппарат к уху, Викинг заткнул другое указательным пальцем.

– Привет, Элин, как у тебя дела?

Мимо прогрохотал трамвай с визжащими тормозами, такого в центре Стокгольма раньше не было. Зачем их запустили? Вернуть ностальгическое чувство? Но кому?

– Папа, что-то случилось? Что за ужасные звуки? Где ты?

– Перед «Драматеном». Ты как себя чувствуешь? Маркус сказал, что у тебя сегодня выходной.

На светофоре у него за спиной зажегся зеленый свет, дружно взвыли двигатели.

– Мне пришлось выйти не в свое дежурство. Чего ты хотел?

Он отвернулся к стене, чтобы хоть частично защититься от шума, проглотив свое раздражение и пытаясь отрешиться от помех.

– Хотел спросить, успеем ли мы повидаться. Я здесь по работе.

– Иду, – сказала она кому-то, находящемуся с ней в одной комнате.

В трубке стало тихо, только легкий шорох. Она что, отложила телефон?

– Алло!

– Буду дома около полуночи. Можешь переночевать у меня, если хочешь.

Она отключилась.

Матс Викандер жил в пригороде Мэлархёйден, в полумиле к югу от района Сёдер. Викинг решил пойти пешком. Конечно, он мог сесть в метро – вряд ли он рискует заразиться ковидом, поскольку уже, вероятно, переболел им. Когда он заболел, в больнице Стентрэска не оказалось тестов, так что точно он не знал, однако толкаться в подземелье не хотелось. Пока не выяснили, вырабатывается ли на болезнь иммунитет, а болеть по второму кругу ему совершенно не хотелось. Ощущение такое, словно тебя переехал поезд. Так он описывал это тем, кто готов был его выслушивать.

Он подозревал, каким образом заразился. Кража со взломом на Олимпе, в роскошной старой вилле Эверта Ландена. Потерпевшие – семья, только что переехавшая из Лулео – проводили спортивные каникулы в Альпах, а вернувшись домой, обнаружили, что дверь на веранду взломана. Воры не заинтересовались произведениями современного искусства на стенах, сумочками от «Шанель» в шкафу, сервизом с Нобелевского банкета в горке за стеклом, шерстяными коврами на полу – украли DVD-проигрыватель и баночку с мелочью для оплаты парковки, стоявшую в прихожей. Из-за школьных каникул в участке не хватало народа, так что Викингу и следователю по осмотру места происшествия пришлось выехать на место в роли обычного патруля. Роланд Ларссон обнаружил отпечатки пальцев и следы ног, ему почти не понадобилось искать совпадения в реестре – он знал их наизусть. В ту же ночь они задержали местных специалистов, которые в подобных ситуациях часто оказывались виновными, и посадили их в камеру для отрезвления в ожидании прокурора.

И мама, и сын в потерпевшей семье кашляли и казались вялыми, когда Викинг принимал у них заявление. Через пять дней он и сам заболел.

Прикованный к постели адским кашлем, он размышлял о двух вещах:

Неужели он умрет?

И зачем ездить в Альпы кататься на лыжах, когда у тебя всего в паре часов езды Кобдалис и Дундрет[4 - Кобдалис и Дундрет – горнолыжные склоны на севере Швеции.]?

Викинг был бегуном, пробежал три марафона. После болезни он задыхался от малейшего напряжения. Легкие громко протестовали. Однажды Маркусу пришлось приехать и забрать его. Это было в день летнего солнцестояния, во второй половине дня – он попытался выйти на небольшую пробежку и рухнул без сил на склоне, ведущем из квартала Трескет к мосту на Грансель. После этого он в основном ходил. Это тоже работало. Прочищало голову. Единственный побочный эффект, который создавал ему неудобства, – это рыбья косточка в горле, хотя на самом деле это оказалось нечто другое.

Он прошел через парк Кунгстрэдгорден, мимо Королевской оперы. Выгоревшая на солнце афиша, оставшаяся с доковидных времен, возвещала о том, что там давали «Cosi fan tutte» Моцарта. Вопрос в том, каким будет мир, когда опера снова сможет принять публику. Если он сам все еще будет тут.

Темные волны залива Риддарфъярден бились о набережные. Воздух был теплый и влажный, как никогда не бывает в Стентрэске. Викинг втянул его так глубоко, как только мог, почти до боли в легких. В Норрботтене солнце всегда стояло низко, воздух казался бодрящим. Здесь он более насыщенный, с запахом моря и выхлопных газов. На самом деле Викинг с удовольствием остался бы в Стокгольме. Это Хелена захотела переехать на север. Когда его отец вышел на пенсию, он лишился последнего аргумента, почему он не хочет возвращаться домой.

Если бы они остались здесь, она была бы жива. Эта мысль не отпускала его.

Он прошел по Бастугатан на юг, через парк Ивара Лу и Улле Адольфсона. Остановился, замерев у самого неба, высоко над водой. Вспомнил, что самая известная песня явилась Улле Адольфсону во сне – рассказ об измене, мести и неудаче. Ее он тоже помнил наизусть.

Как счастливо мы жили здесь с тобою
И с кошкой, не заботясь о спасенье.

После Лильехольмена он перестал идти вдоль воды, побрел по улицам и пешеходным дорожкам. Идти оказалось дальше, чем он себе представлял. Или все дело в легких. Или в рыбьей косточке. Дома стали низенькими, дорожки извилистыми. Мэлархёйден – довольно новое название старой застройки: большие хутора, которые в XIX веке превратились в летние дачи для высших городских слоев. Дачники приезжали на пароходе к причалу Фридхемсбрюгган. И причал, и пароход сохранились, да и многие постройки на старых хуторах тоже. Более поздние коттеджи нельзя было назвать ни особо роскошными, ни оригинальными, однако стоили они весьма дорого. Это территория для состоятельных людей, как сказала бы Хелена. Ухоженные газоны, сдержанные цвета, беседки, в которых вкушали экологический лимонад и дорогие вина. Мекка среднего класса. Он с удовольствием поселился бы тут.

Наконец он миновал родник, у которого отдыхал и который воспевал Бельман, прошел метров семьдесят в сторону озера Мэларен и постучал.

Матс и его жена Марина, врач больницы святого Йорана, жили в кирпичном доме постройки пятидесятых с большой террасой, обращенной к воде.

– Викинг! – произнес Матс, открыв ему дверь. – Выглядишь ужасно.

Они поздоровались без рукопожатия. Матс спросил, не хочет ли друг джина с тоником. Викинг ответил утвердительно. Они поднялись на несколько ступенек вверх, на террасу. Матс смешал напитки, оба уселись в плетеные кресла.

– Ты общался в последнее время с Франком? – спросил Викинг и попробовал коктейль. Как обычно, в нем доминировал тоник. Матс сладкоежка – это у них общее. Оба любили лимонад и сласти.

– Ходил к нему по делу пару недель назад. Он тоже выглядел плоховато.

Их друг студенческих лет, третий в их тройке, за несколько лет до этого оказался в банке в Абрахамсберге в момент ограбления. В свой выходной, в штатском. Ему удалось разоружить одного из грабителей, когда другой нанес ему мощный удар ногой в позвоночник. С тех пор Франк сидел в инвалидном кресле. Задержать грабителей так и не удалось.

– Где у тебя Марина?

– С марта месяца я ее почти не вижу.