Сладкий папочка

– Ты выглядишь ужасно, – заметил Черчилль, окидывая его оценивающим взглядом. – В чем дело?

В этот момент я, преодолев свою застенчивость, взглянула-таки на Гейджа. Черчилль оказался прав. Гейдж выглядел хуже некуда. Из-под загара проглядывала бледность, в углах рта обозначились жесткие складки. Гейдж всегда казался неутомимым, поэтому видеть его таким изможденным было странно.

Он вздохнул и провел рукой по голове, взъерошив волосы.

– Головная боль совсем измучила. – Он осторожно потер виски. – Ночью совсем не спал. Такое ощущение, будто по мне грузовик с прицепом проехал.

– Вы принимаете какие-нибудь лекарства? – спросила я. Я редко обращалась к нему непосредственно.

– Да. – Он посмотрел на меня красными глазами.

– А-то, если нет...

– Все в порядке.

Я видела, что голова у него просто раскалывается. Но техасский мужчина даже с отрезанной рукой или ногой, у вас на глазах истекающий кровью, будет уверять, что у него все в порядке.

– Я могу принести вам лед и какое-нибудь обезболивающее, – осторожно предложила я. – Если вы...

– Я же сказал, все в порядке, – рявкнул Гейдж и повернулся к отцу: – Вставай, давай-ка начнем. А-то я уж и так опаздываю.

«Козел», – подумала я и, взяв поднос Черчилля, вышла из комнаты.

После этого Гейдж у нас не появлялся два дня. Ему на замену отрядили Джека. А поскольку тот страдал, по своему собственному определению, «сонной вялостью», у меня были все основания серьезно опасаться за безопасность Черчилля в душе. Внешне ничего нельзя было заметить: Джек двигался, разговаривал и выглядел, в общем, нормально, но голова у него с утра до полудня плохо соображала. Эта его «сонная вялость», на мой взгляд, очень смахивала на похмелье. Чертыхаясь, спотыкаясь и слушая лишь вполуха, что ему говорят, Джек больше мешал, чем помогал. Черчилль ворчливо заметил, что не шлялся бы он по ночам, как мартовский кот, то и «сонную вялость» как рукой бы сняло.

Гейдж тем временем лежал в постели с гриппом. Никто не мог припомнить, когда он в последний раз так сильно болел, что брал отгул, а потому мы все решили, что его здорово прихватило. От него не было вестей почти двое суток, на телефонные звонки он тоже не отвечал, и Черчилль заволновался.

– Уверена, он просто не хочет вставать с постели, – сказала я.

Черчилль ответил неопределенным ворчанием.

– Донелл, наверное, ухаживает за ним, – сказала я.

И заслужила взгляд, полный мрачного скептицизма.

Меня так и тянуло сказать, что не мешало бы братьям навестить его. Однако вовремя вспомнила, что Джо отправился на пару деньков на остров Сент-Саймонс с подружкой. А способности Джека по уходу за больным полностью исчерпали себя после того, как ему два дня подряд приходилось помогать отцу мыться. Я почти не сомневалась, что он доходчиво обоснует свой отказ и дальше утруждать себя хлопотами о больных родственниках.

– Хотите, я к нему съезжу? – с неохотой предложила я. У меня в этот день был свободный вечер, и я собиралась пойти с Энджи и другими девчонками из салона «Уан» в кино. Мы давно не виделись, а потому я с удовольствием предвкушала встречу. – Пожалуй, я смогу по пути к друзьям остановиться на Мейн, тысяча восемьсот...

– Да, – кивнул Черчилль.

Я тут же пожалела, что предложила это, черт меня дернул.

– Только вряд ли он меня впустит.

– Я дам тебе ключ, – сказал Черчилль. – Это не похоже на Гейджа, чтобы так прятаться ото всех. Я хочу знать, что с ним все в порядке.

Чтобы добраться до лифтов в жилые квартиры в доме на Мейн, 1800, нужно сначала пересечь небольшой вестибюль с мраморными полами и бронзовой скульптурой, напоминающей согнутую грушу. В дверях стоял швейцар в черной форме с золотой отделкой, на ресепшене сидели двое дежурных. Я постаралась держаться так, словно в здании с мультимиллионными квартирами мне бывать невпервой.

– У меня ключ, – сказала я, останавливаясь, чтобы показать его служащим. – Я к мистеру Тревису.

– Хорошо, – сказала женщина за стойкой. – Можете подняться, мисс...

– Джонс, – подсказала я. – Меня прислал отец мистера Тревиса навестить его.

– Все в порядке. – Женщина указала на автоматически раздвигающиеся двери матового стекла: – Лифты там.

Мне все еще казалось, будто нужно ее в чем-то убедить, и добавила:

– Мистер Тревис болен уже два дня.

На лице женщины отразилась искренняя озабоченность.

– О, как жаль.

– И я только поднимусь проверю, как он там. Я только на несколько минут.

– Нет проблем, мисс Джонс.

– Спасибо. – Я снова подняла ключ в руке – на всякий случай, вдруг она его не разглядела.

Женщина терпеливо улыбнулась и еще раз кивком указала на лифты.

Я прошла сквозь раздвигающиеся двери в лифт с деревянными панелями, полом, выложенным черно-белой плиткой, и зеркалом в бронзовой раме. Лифт взлетел наверх с невероятной скоростью. Я и глазом моргнуть не успела, как он уже остановился на восемнадцатом этаже.

Узкие коридоры без окон были спланированы в виде буквы Н. Тишина нервировала. Звук моих шагов тонул в неярком шерстяном ковре, ворс которого упруго проседал под подошвами. Я двинулась по коридору направо, всматриваясь в номера на дверях, пока не отыскала квартиру под номером 18А. Я уверенно постучала.

Никто не отозвался.

Я постучала погромче – результат тот же.

Я забеспокоилась. А вдруг Гейдж лежит без сознания? А вдруг у него лихорадка, коровье бешенство или птичий грипп? Подхватить какую-нибудь гадость мне не улыбалось. С другой стороны, я ведь пообещала Черчиллю проверить, как он.

Недолгие поиски в сумке – и ключ найден. Только я вставила его в скважину, как дверь открылась. Гейдж стоял босой, в серой футболке и клетчатых фланелевых трусах. Волосы несколько дней не видели расчески. Уставившись на меня слезящимися красными глазами, он обхватил себя руками. Его трясло, как крупное животное перед забоем.

– Чего вам? – Его голос напоминал шелест сухих листьев под ногами.

– Меня прислал ваш отец... – Я не договорила, потому что он снова затрясся. Вопреки здравому смыслу я протянула руку и пощупала его лоб. Он горел.

Одно то что Гейдж позволил мне прикоснуться к себе, говорило о том, как ему плохо. Ощутив холод моей ладони, он прикрыл глаза.

– О Боже, как приятно.

Может, я и мечтала увидеть своего врага поверженным, но его теперешнее плачевное состояние удовольствия мне не доставило.

– Почему вы не брали трубку?

Звук моего голоса, по-видимому, вернул Гейджа к действительности, и он отдернул голову назад.