Screenplay 3. Потерянная

– О, Лиз, они прекрасны. Как-то давно я побывал там, и с тех пор они не выходят у меня из головы. Эти огромные тысячелетние храмы, перепутанные корнями и лианами, все эти барельефы, древние статуи, ступени – всё это так красиво, что дух захватывает! Это круче, чем всё вместе взятые пирамиды! И я просто поражаюсь тому, как мало людей знает об их существовании. Я хочу рассказать миру об этом чуде света и уже очень давно планирую организовать там съёмки. Кажется, я наконец добился своего – переписал сценарий, чтобы иметь возможность снять в этих храмах некоторые сцены…

Я смотрела на него исподлобья, недоумевала над его энтузиазмом. Какие ещё, мать твою, храмы? Тебя похитили, очнись! И меня тоже…

– Нам пришлось, как обычно, получать кучу разрешений в различных комиссиях, – продолжал Рональд, не обращая внимания на выражение моего лица. – Существуют определённые договорённости с властями о времени проведения съёмок. Где-то будут перекрываться дороги, где-то закроются для посещения общественные места. Если мы задержимся в России, мы не уложимся в график и не сможем своевременно начать работу на следующих локациях. Всё очень сложно.

ну какого чёрта тебя сюда принесло?! ничего этого бы сейчас не происходило

– А зачем вообще понадобилось устраивать съёмки в России? У вас что, своих пещер не хватает? Или заварушки без злых русских недостойны внимания?

– Этот фильм, как и многие свои другие, я продюсирую сам. А у меня есть своя «фишка» – минимум компьютерной графики и максимум реальных локаций. Ненавижу павильонные съёмки, если есть возможность, всегда устраиваю их на настоящих объектах.

– Почему?

– Для меня пребывание в Голливуде – сплошное разочарование, мне в нём тесно. Там не осталось ничего живого, и я не ощущаю себя живым в этих павильонах. С другой стороны, я люблю путешествовать, люблю посещать новые интересные места, люблю рассказывать о них людям. Часто действия в моих фильмах разворачивается сразу в нескольких странах, плавно перетекает из одной в другую. Видишь ли, давно известно, что у зрителей возрастает интерес к фильму, если они знают, что съёмки проходили и в их стране тоже, и они с большим удовольствием покупают билеты. Как продюсер я не могу не заботиться о прибыли. Не только для себя, но и для студии и для всей команды. Но теперь, кажется, съёмки сорваны, и я просто не представляю, как нам уложиться в график. Скорее всего, придётся снимать оставшиеся сцены пещеры в павильонах…

Надо же. Я и не думала, что устроенное мной похищение так повлияет на съёмочный процесс. Я тогда вообще ни о чём не думала, кроме того, что хочу оказаться с этим мужчиной наедине. Чтоб ты сдох, Руслан! Спутал мне все карты! Вместо того чтобы очаровывать Рональда, я думаю совсем о других вещах! Не до романтики в этих условиях абсолютно. Сколько мне понадобится времени, чтобы прийти в себя? Сколько у меня есть времени чтобы добиться своей цели? Я же всё равно собираюсь это сделать, так? Собираюсь же?

Я смотрела на Рональда

сидит переживает за свои съёмки

и понимала, что мне не до него.

Понимала, что хочу домой. Хочу к Антону. Хочу всё ему рассказать. Пожаловаться на Руслана и остальных. Хочу вместе с ним составить план мести. Хочу смотреть, как он по очереди прицеливается в их мерзкие физиономии. У нас с ним одна беда на двоих – наши партнёры предали не одну меня, они предали нас обоих. А Рональд… Что Рональд? Одни фильмы в голове… У нас с Антоном общее прошлое. Такое количество разных событий, что хватило бы на несколько жизней. Он меня любит. Он меня понимает. Он мог бы меня защитить.

Я почти вижу, как Антон одной рукой поднимает Руслана за горло, ноги его отрываются от земли, он хрипит и закатывает глаза, и от этого зрелища мне становится очень хорошо. Как мы нужны сейчас друг другу, как никогда прежде! Я тут сижу похищенная, преданная, а у него мать умирает или уже… Сердце моё болезненно сжалось. Антон! Пожалуйста, найди меня, выпусти кишки этим ублюдкам и отвези меня домой! Мы всё переживём… вместе… как обычно…

– Пожалуйста, не плачь! – Рональд мягко ставит свой стакан на стол, его рука тянется ко мне, вытирает слезу с моей щеки.

– Я и не плачу! – упрямо говорю я и отворачиваюсь к стене.

что хочу, то и делаю! Буду плакать, если захочу! Не нравится смотреть на женские слёзы, иди спать. Тебе не понять! Заплатишь денег и вернёшься к своей жизни, поедешь там куда-то, а моя жизнь, между прочим, рухнула! Антон никогда не простит мне этого, ничто уже не будет так как раньше… И всё из-за тебя! И нечему тут улыбаться!

– Не смотри на меня так, пожалуйста. Этот упрёк в глазах убивает, – говорит Рональд нежно. – Я знаю, что виноват в том, что ты оказалась в такой ситуации. Я знаю, что тебе страшно. Я обещаю, что всё будет хорошо.

Молчу, глядя в пол.

– Я компенсирую тебе этот моральный ущерб, – наконец выдаёт он то, что наверняка уже давно вертится у него на языке.

– И сколько, по-твоему, стоят мои нервы? – спрашиваю я язвительно.

Глаза Рональда черствеют, но тут же сменяются виноватым выражением.

– Прости меня, пожалуйста. Не всё в мире можно измерить деньгами.

Я вздыхаю и вытираю нос. Вот именно.

– Но я что-нибудь обязательно придумаю! Я даже знаю что. Я покажу тебе, что такое настоящий страх. Я подвергну тебя таким ужасным испытаниям, что вся наша сегодняшняя ситуация покажется тебе просто смешной по сравнению с этим кошмаром! – он зловеще сверкает глазами.

– И что же это?

– Отвезу тебя в Диснейленд. Ты когда-нибудь каталась на русских горках?

– У нас они называются американскими.

Рот мой непроизвольно растягивается в широкой улыбке. Рональд, глядя на меня, тоже нервно улыбается, и в следующий момент мы начинаем смеяться так громко, что в окошке появляется чёрное пятно с удивлёнными денисовскими глазами.

– В чём дело? – спрашивает он.

Я показываю ему язык и кидаю в него сандвичем. Пусть катится вместе со своим Русланом ко всем чертям! Не так уж всё и плохо. То есть всё плохо, но не так уж.

– Лиз, – мягко упрекает меня Рональд после того, как Денис исчез, – я же просил тебя не грубить им.

– Я постараюсь, – пожимаю я плечами, и меня вдруг осеняет: – О, Рональд, прости! Совсем забыла извиниться, – я виновато разулыбалась, скромно похлопала ресницами. – Извини, что набросилась на тебя. Я хотела сразу же попросить прощения, но меня отвлёк этот придурок в маске, и я совсем забыла.

Рональд чуть нахмурился, подбирая слова, но я его опередила. Положила ладонь на его руку, заглянула в глаза:

– Понимаешь, мне срочно было как-то отвлечься от своих мыслей, сделать что-то, что вырвало бы меня из страхов, потому что я почувствовала… как начинается приступ. В детстве я часто начинала задыхаться, когда нервничала или пугалась чего-то. Со временем я научилась контролировать свои эмоции, и за последние лет двадцать не было ни одного приступа, но сегодня… Понимаешь, я ведь очень эмоциональный человек. Мне самой иногда страшно от того, на какую глубину я способна уходить, погружаясь в свои эмоции. Я испугалась, когда мне снова начало сдавливать горло, а ингалятора не было, и единственное, что пришло мне в голову… – Я состроила милую дерзкую гримаску. – В общем, извини ещё раз за то, что так цинично тебя использовала.

Рональд смотрел на меня, хлопал ресницами. На его лице читалось забавное смятение.

– Да ничего, Лиз, рад был помочь. И кажется, это я должен извиняться за то, что… ну ты понимаешь…

за то, что отверг тебя

– Я знаю, что такого пункта нет в твоём контракте, но можешь считать это дружеской услугой, – подмигнула я, и он с облегчением рассмеялся.

День близился к своему окончанию. Маленькое, как бойница, окошко транслировало темноту. В печи потрескивали угли, отсветы пламени плясали на деревянных стенах и балках, возле древней керосинки, прицепленной к потолочному крюку, кружились мотыльки, снаружи дождь шуршал листьями, стучал по деревянной крыше.

Странно быть похищенной, сидеть в какой-то конуре, в лесной глуши, наедине с совсем незнакомым мужчиной и чувствовать себя так уютно, как никогда прежде. Даже запах трухлявого дерева и копоть керосинки казались уютными.

Завернувшись в выданные нам пледы, прислонившись спинами к деревянным стенам, мы сидели напротив друг друга. Я на кровати, Рональд на деревянной шконке. Заниматься было особенно нечем, и мы просто разговаривали. Разговаривали уже долго, и все темы в основном вертелись вокруг нашего похищения в частности и преступности в общем.

– Да брось, Лиз, – махнул Рональд. – Не могут же все быть хорошими, кому-то приходится быть плохим. Представь, если бы мы все были правильными! Одинаковые люди-зеркала. Куда ни повернёшься, видишь только своё отражение, безупречное, идеальное. Какой тогда смысл в жизни? Тебе интересно было бы общаться с зеркалом? Я знаю, о чём говорю. Для интересного сценария, как и для интересной жизни, нужна интрига, и внести её могут только такие вот ребята. Они знают толк в том, как не дать заскучать всем остальным.

– Я что-то не пойму, ты их защищаешь?

не защищает, конечно, просто, напуганный моим приступом удушья, старается максимально разрядить обстановку

– Нет, но… Помню, когда я мальчишкой смотрел фильмы или читал комиксы, мне всегда хотелось, чтобы победили плохие парни. Они казались мне интереснее положительных героев. Они все были такими смелыми, дерзкими, с ними всегда было ужасно весело. Все эти супермены ребята, конечно, классные, правильные и всё такое, но они скучные, они всегда должны быть идеальными. Только плохие парни могут позволить себе отрываться на всю катушку и только они могут сделать супермена суперменом. Кто он без них? Пустое место, ничем не примечательный очкарик. Не стоит от всех людей требовать, чтобы они были цветочками. Нужно понимать, что для цветочков требуется компост, кто-то хорош именно в этой роли.

я знаю, что на экране ты всегда цветочек, но какой же ты в жизни?

– А тебе приходилось играть роли плохих парней?

– Только раз. Но зрителям не понравилось, они хотели по-прежнему видеть во мне героя, не воспринимали меня в другом амплуа. Я уважаю мнение своих зрителей, и мне приходится с ним мириться, о чём я иногда сожалею. Всегда интересно примерить на себя чью-то шкуру, а шкуры отрицательных персонажей тем более.

Каждый раз перевоплощаясь в психопата, в социофоба, вживаясь в роль, задумываешься над его личностью. Задаёшь себе кучу вопросов. Что сделало его таким? На него повлияли события в прошлом или в нём с рождения какой-то изъян, как бракованная плата в компьютере? Каким он был раньше? Какие мысли у него в голове? В чём его боль? На какое-то время ты становишься детективом и психологом, это уникальный опыт, Лиз.