В твоем плену

И попробую его приручить…

Глава 8 Финита

– В тебе голубых кровей нет? – спрашивает Сойер неожиданно и с плохо скрываемым раздражением в голосе.

Стою к нему спиной, но чувствую его неприязнь всем телом. Каждый волосок на спине встает дыбом от его презрительного, даже брезгливого взгляда. Я давно поняла, что мое присутствие ему поперек горла, он этого, в общем-то, и не скрывает. Представления не имею, чем так его допекла, но и разбираться не буду – пусть терпит, я тут тоже не по собственному желанию и отнюдь не на курорте. Если что-то не устраивает, пусть идет со своими претензиями к отцу. Я буду только счастлива убраться отсюда поскорее.

Местом нашей встречи и на этот раз снова стала кухня – точно по старой советской классике.

Сойер на барном стуле у острова лениво попивает кофе с разогретой в микроволновке бельгийской вафлей – его любовь к ним просто маниакальна, в шкафчике я видела, наверное, их месячный запас, – а я спустилась вниз за пакетом сока, стаканом молока и печеньем. Стараясь лишний раз не попадаться ему на глаза, из комнаты почти не выхожу, поэтому затариваюсь сухим пайком.

– Это так заметно? – спрашиваю с вызовом, не оборачиваясь.

Мою кровь нередко называют голубой из-за редкости – у меня четвертая отрицательная, – но он, конечно, имеет в виду другое. Аристократическая бледность лица у меня тоже присутствует.

– Невооруженным глазом. Ты ведешь себя как наследница престола в изгнании. Опальная королева, не иначе.

– Что за мания у тебя придумывать мне разные прозвища? – все же верчу я головой в его сторону. – Тебе так не нравится мое имя?

– Я уже говорил: оно тебе не идет. Вот твое второе имя куда больше отражает твою сущность.

– И об этом ты уже тоже упоминал.

Я уже всё взяла, и готова уходить, но моему надзирателю явно пришла охота поговорить, поэтому я не спешу удаляться. Это, по меньшей мере, невежливо. Да и, честно, достало сидеть в крохотной комнатушке наверху. Я – свободолюбивое создание.

– Я помню, спасибо. И все же… – он продолжает жевать вафлю. – Второе имя. Тот, кто дал тебе его, на редкость прозорливый малый. Видимо, твое "я" пёрло из тебя еще в далеком младенчестве.

– Аха, – на издевках, основанных на моем имени, я не одну собаку съела, вряд ли Сойер сможет меня удивить, поэтому его попытки даже забавляют. – Всем известно, что младенцы лысоваты. Мне трудно было скрыть пробивающиеся на поверхность рожки.

– Так я и думал. А хвост с крючком тоже имеется? – подавшись вперед, спрашивает шепотом, будто о чем-то запретном.

– Желаешь проверить?

– Воздержусь, пожалуй.

Он отклоняется назад и возвращается к кофепитию, я же пожимаю плечами.

– Восхищена твоей сдержанностью.

– А я – твоей покладистостью.

– Это просто я еще не освоилась. То ли еще будет, – обещаю с легкой улыбкой и фальшивым выражением святой невинности во взгляде.

– Я буду готов, – обещает он в ответ на полном серьезе.

– Уверен?

– Абсолютно.

Он совершенно точно верит в то, что говорит. Это меня даже дразнит, провоцирует на то, чтобы доказать, что он не прав.

– Хм… Я постараюсь тебя удивить.

Снова улыбаюсь.

– Очень на это рассчитываю. И обещаю достойно тебе ответить.

– Что ж, попробуй, – не спорю я.

Думаю, что разговор закончен и собираюсь сваливать, когда он вдруг спрашивает вполне дружелюбно:

– Кофе будешь?

– Давай, – чуть подумав, вздыхаю.

Аромат свежемолотых зерен дразнит обонятельные рецепторы и лишает возможности ответить отказом. Оставив свой сухпаёк на столе, я присаживаюсь на стул напротив Сойера. Остров очень широкий, что позволяет сохранить приличную дистанцию между нами.

Через пару минут он ставит передо мной на стол по-американски большую чашку с на удивление крепким напитком. Это не американо, это большая – четверная, не меньше – порция эспрессо.

– Так ты откроешь мне тайну, кто наградил тебя таким противоречивым именем?

– Ты ж хвалился, что знаешь обо мне все, – разбавляю крепость молоком из своего стакана.

– Этой информацией мои источники не обладали, – признает он с сожалением, а я цокаю языком.

– Непростительно. И непрофессионально. Как они могли упустить что-то в моей славной биографии?

– Я уже пожурил их за эту неслыханную оплошность.

– Надеюсь, они вняли, – продолжаю я кривляться.

– Безусловно, – вторит он мне. – Так я заслужил откровенность?

– Вполне. Но ты будешь разочарован – никакой тайны и никакой оригинальности. Своим прекрасным именем я обязана – о, ужас! – делаю большие глаза. – Своей матери.

– Не слышу в твоем голосе любви к женщине, что подарила тебе жизнь.

А у меня складывается ощущение, что именно ради информации о моих отношениях с матерью и был затеян весь этот разговор. Уж слишком притянута за уши последняя фраза. Он долго ждал подходящего момента, чтобы как бы невзначай спросить об этом, но он так и не наступил, поэтому он воспользовался полуподходящим.

Но я не буду его обламывать. Тайну из моей нелюбви я не делаю.

– Правильно не слышишь. Ее нет, – я тянусь к вафле.

– У вас какие-то терки с бывшей миссис Вандербилт?

– А я смотрю, твои шпионы и тут схалтурили. Их уволить мало за халатное отношение к работе. Мама никогда не брала фамилию отца.

– Серьезный недогляд. Я придумаю для них наказание пострашней.