Круиз золотой рыбки

Я резко села, выхватила у него из руки стакан и залпом опрокинула в рот его содержимое.

– Ну –ну, – не поверил он. – У вас это, говорят, частенько случается.

– Кто говорит?

– Люди говорят! – жестко сказал он.

– А тут есть люди?

– Вот что, милая девушка, я тут с женой работаю и скандал мне ни к чему. Так что идите себе, откуда пришли. Марш отсюда, – прибавил он тихо, но с угрозой, сопровождая эти унизительные слова распахиванием двери. Мимо, как назло, шествовал "трубочник", а чуть подальше с полотенцем на голове, явно из душевой, плыла особа, которую я раньше не раз видела с доктором.

Эскулап деловито произнес мне в след:

– Три раза вечером и три утром.

От испуга при виде супруги он сильно преувеличил дозу того лекарства, которое якобы мне выдал. Это при том, что стеклянная аптечка, как я заметила, служила приютом одинокого пузырька с йодом, коробки ушных палочек, упаковки нашатыря и пачки бинта. Может, говоря «три раза», он имел в виду нечто совсем другое? На что этот мерзкий тип намекает? Его жена прошла, задев меня мощным боком, причем сделала это явно специально, судя по тому грохоту, с которым за ней захлопнулась дверь докторской каюты. Стоило бы послушать милую семейную сценку из жизни судового врача, но я не стала задерживаться.

5.

Все с тем же рулоном, спрятанным под поясом, я послонялась по палубам. Было десять ночи,темнело. Теплоход мчался на всех парах, разрезая воду и оставляя позади расходящийся пенистый след. На корме верхней палубы играла музыка. На носу, в музыкальном салоне, шла карточная игра. Играли четверо – два «крутых», «Хемингуэй» и кто-то из пассажиров. Амбалы были надежно пристроены. Знают, что здесь их подопечная, никуда не денется. И чего притворяться перед собой – это за моим рулоном они охотятся. Как бы удрать? Может, сигануть через борт? Однако берег терялся где –то за горизонтом. Можно, конечно, доплыть, но вдруг ногу сведет? Да и плаваю я не очень хорошо. Зависнешь на бакене и будешь ждать, когда с проходящего плавсредства заметят. И хорошо, если это будет четырехпалубник, а если баржа, груженная песком? В конечном итоге опять окажешься на теплоходе, вся в песке и еще более обесславленная. А доктор решит, что это от безответной страсти к нему я бросилась в мутное водохранилище. А его жена скажет: жалко, не утонула эта проклятая эротоманка. За спиной будут тыкать пальцем толстые матроны, на экскурсиях придется держаться в сторонке, чтобы люди от меня не шарахались. А крепыш напишет роман «По ком звонил судовой колокол», но имя – фамилию изменит, характер углубит, внешность тоже будет не моя, сама себя не узнаешь. Или еще хуже: объектом страсти сделает себя? Нет, не нужна мне такая слава! Да и рулон проклятый размокнет, останется один сургуч. Алинка меня убьет.

Я отошла от борта со вздохом печали и разочарования. Возвращаться к Капитолине не хотелось. Не пора ли совершить обзорную экскурсию вниз, ведь я там еще не была? Может, найду, куда засунуть проклятый рулон, а то он скоро пропитается моим потом и чего доброго, расклеится. Доказывай потом, что я не совала в него нос.

Внизу урчало, гудело, шумело, коридор был узенький, извилистый и темный. Некоторые двери были открыты, из них падали полосы света и доносились обрывки разговоров. Темно и тесно, но, похоже, весело. Каюты экипажа и обслуживающего персонала, потом несколько пассажирских, без табличек. А, ничего интересного и рулон спрятать негде. Отдать на хранение? И тут мне в голову наконец пришло настолько простое решение, что я просто диву далась, почему не додумалась до этого раньше.

Массовик – затейница открыла на мой вежливый стук. Она была в компании женщины, от которой пахло кухней, но та сразу ушла, захватив какую –то бумажку.

– Вы хотите отдать на хранение документы? – удивилась она. – Конечно, можно. Только сейф у меня небольшой.

Я вытащила из –за пояса рулон. Затейница повернулась, чтобы пристроить в уголке сейфа мои «секретные материалы», а мне в глаза бросился лежащий на столике листок, на котором сверху было написано от руки «Меню». Машинально взяв его в руки, я успела прочитать некоторые блюда, среди которых, в частности, было мясо по-мексикански, икра красная, минеральная вода, ананасы и персики. Мороженое, вот это да! Однако здорово нас собираются потчевать завтра. Может, у кого день рождения? Может, праздник Нептуна в честь пересечения какого-нибудь экватора местного значения? Придется мне покушать на завтрак икру, и да здравствуют лишних полкило!

Опасный груз был спрятан в сейф, и с моей души свалился камень. В самом веселом расположении духа я вернулась в шумный бар, где Капа уже сидела в компании Николая Дормидонтовича, косточки которого мы не далее как полчаса тому назад перемывали. Он галантно привстал при моем появлении.

– А что же вы не на дискотеке? – поинтересовалась я, беря свой бокал.

– Еще не вечер, – философски заметил ловелас. Но я поняла, в чем дело, когда мимо с гордым видом проплыла кудрявая Людочка, даже не покосившись в нашу сторону. Никак, поссорились голубки? Мы с Капой понимающе переглянулись.

«Не вечер» покатился по накатанной колее. Капа вовсю оттягивалась, заливистым смехом приветствуя каждый рассказанный Николаем Дормидонтовичем анекдот, хотя глазки этот сморщенный петушок, насколько можно было судить в свете мечущихся цветных полос, строил вовсе не ей. И коленкой под столом прикасался не к ней, хотя кто его знает. Колен – то у него два, может, он умудрялся ими на два фронта работать. Под воздействием алкоголя и общества двух очаровательных нас этот дамский угодник напрочь забыл и про дискотеку, и про Людочку. Он все пытался взять мой бокал, говоря:

– Хочу узнать ваши тайные мысли, вы не против? Если отпить глоток из чужого бокала, то все тайное станет явным.

Я была против и со смехом отбирала, говоря, что это негигиенично.

– Неужели у вас такие нечистые мысли? – каламбурил ловелас.

Потом он расщедрился и заказал коньяк на всех. Маленький бар был полон, но не разобрать было, кто с кем сидит за столиками, народ приходил и уходил, а мы все пили.

– Кажется, качка усиливается, – сказала Капа. Качка если и была, то у нее в голове. За все время плавания качнуло пару раз, да и то на поворотах.

– А вы чем занимаетесь, милая Ульяна? – спросил Николай Дормидонтович.

“Сижу и пью шампанское”, – хотела я сказать, но догадалась, что он имел в виду род деятельности.

– Работаю в фирме по заправке картриджей, – соврала я. – А вы на пенсии?

Мой бестактный вопрос привел его в негодование. Это было видно несмотря на то, что его лицо меняло цвет от цветомузыки: он засветился желтым светом, потом красным, потом зеленым, потом в полосочку.

– Я отец банкира, – не выдержал он унижения и раскололся. – Сейчас путешествую инкогнито.

– Инкогнито – это когда без семьи? – не удержалась я от колкости, потому что испугалась, что он пустит в ход распоясавшиеся руки в добавление своей левой ноги, от которой я уже устала отодвигаться.

– Это без имени, – доверительно просветил мое невежество Николай Дормидонтович.

– Без имени и в общем без судьбы! – пропела Капа и снова уронила голову на стол. Как это ее так развезло от пары – тройки бокалов?

– Скажу вам больше, милая Ульяна, – он наклонился ко мне и стал шептать, хотя, учитывая музыку, это было излишне. Его шепот поведал мне, что он совершает турне с целью налаживания партийных контактов с регионами, потому что сын – банкир хочет финансировать своих будущих ставленников в думу, а может, и повыше. Увлекшись откровениями, он забыл про колено, и я смогла, наконец, вытянуть уставшую ногу, но при этом нечаянно пнула Капу, и та проснулась.

– Ищще! – потребовала она, и Николай Дормидонтович с готовностью разлил остатки коньяка в рюмки. Но выпить мы не успели.

Раздался крик:

– Тревога! Все на палубу!

Пассажиры, толкаясь, заспешили наружу. Капа моментально очухалась, и мы тоже выскочили, вертя головами и ничего не понимая.

– Что случилось? – спрашивали все друг у друга. На корме, где шла дискотека, смолкла музыка. Пока разобрались, что к чему, прошло минут десять, и паника сменилась разочарованием – оказалось, кто-то пошутил, дав сигнал тревоги. Мы вернулись в бар. Снова заиграла цветомузыка.

– За жизнь! – провозгласил Николай Дормидонтович, и мы дружно подняли бокалы и чокнулись. Мужчина сделал глоток и отвел бокал от губ, с каким –то удивлением глядя на него, и вдруг стал заваливаться на бок, вытаращив глаза. Его губы пытались что-то произнести. Капа закричала, я пыталась его удержать, но он упал, едва не опрокинув столик. Капины вопли кто-то подхватил, может, это была я. Зажегся верхний свет, и к нам кинулись люди. Все стояли, глядя на лежащее на полу тело. Побежали за доктором. Он появился, как мне показалось, спустя вечность. Вид у него был заспанный, положенного медицинского саквояжа не было. Он повернул тело на спину, пощупал пульс на шее, оттянул веко, поднялся и сказал, ни на кого не глядя:

– Инфаркт миокарда. Летальный исход. Унесите его, – обратился он к матросам.

Спустя пять минут бар опустел.

– Повеселились, называется!

Капа посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых метался ужас.

– Да уж, не стоило ему вести столь активный образ жизни, – буркнула я.

– Непонятно, он на вид так хорошо себя чувствовал, – не унималась Капитолина. – На дискотеку собирался, бедняга.

Она заплакала пьяными слезами, размазывая их по щекам, утратив свою годами наработанную интеллигентность. Я с трудом уговорила ее пойти в свою каюту, мне пришлось едва ли не тащить ее на себе. Она плюхнулась на койку и тут же отключилась. А я вернулась в пустой бар. Действительно, ничто, как говорится, не предвещало. Странная смерть. Может, это от некачественного коньяка? Я наклонилась и взяла осколок разбитого бокала. Понюхала. Он пах клопами, как положено, но к этому запаху примешивался легкий запах миндаля. Николай Дормидонтович был отравлен!

Глава 2.

В ожидании киллера. Ноги выдернуть ей сейчас? Герой ранен, на то он и герой. В постели с Батоном

6.