Журнал «Юность» №10/2021

Вот и переход наконец-то. А дед как вцепился в руку, не отпускает.

– Дальше. – Еще требовательно так.

Я и решил поставить деда на место:

– На работу пора, сам дойдешь.

А девка-то эта выпендриваться как начала: ой, да как же мы его бросим, да он ведь старый, да надо помочь. Вот идиотка, правда думает, что такому еще помочь чем-то можно. Да сдохнуть под забором такому лучше всего. Других за собой не утянет!

«Скотина, опять унитаз разбил!» – вспомнилось чего-то, как мамка поутру орала в туалете. Нам с младшими потом еще три дня пришлось в ведро гадить. Мать говорила к соседям ходить, а мне запад-ло как-то было, поэтому во двор под куст выливал затемно, пока пацаны на улице не поймали. Спасибо бате, что еще и с фамилией услужил, Толкалин, блин. Толчком до самого переезда звали. Из одного клоповника в другой, так и живу…

А девка уже тащит этого алкаша дальше. Дура и есть.

Тут навстречу идет бабуся божий одуванчик с девкой. Как давай вопить: куда тащите, вы хоть знаете, где он живет. Соседка. А девка соседкина хитрая, сразу в сторонку юркнула, почуяла, что сейчас придется дедом заниматься. Я так считаю, что раз соседка, пусть и разбирается, родных его вызванивает, сама помогает, верно же? Все же не чужой человек, я-то тут при чем?

А девка моя, дура которая, опять давай сопли пускать, что алкаша довести надо. Вот ей и надо было сказать: веди-веди давай! Посмотрю, как на своей гусиной шее потащишь. Спасательница, блин, нашлась, тебя кто спасет? Мамка тоже дура такая была, по всем подворотням выискивала, отмывала и ныла все: он не плохой, он просто больной. Он больной, а мы, типа, врачи ему все, да? Вот поэтому Анька до сих пор с ней и не разговаривает, как в универ уехала.

Девка ноет все, что от перехода сразу такси вызовет, только помоги. Ладно уж, дотащили. Я к забору деда прицепил и побежал, времени-то на него сколько убил! Девка так даже «спасибо» не сказала, от алкаша я и не ждал ничего.

Опоздал я, конечно. Сказали, жди теперь, пока позовут. Смотрю: кулер стоит, а так в горле свербит, пить охота. Налил себе, а тут из кабинета хипстер выходит какой-то, весь прилизанный, в носочках разноцветных и с айфончиком последним, аж воротит, фу. Меня позвали, я и глотка сделать не успел.

Эйчарша, баба ухоженная в розовом костюмчике, с порога так поморщилась, что у меня аж сжалось все: не почувствовал, а почуял, как несет дедом, увидел на штанах пятно, на ботинках грязь. Сука, а я ведь готовился! Вчера весь вечер наглаживал все, стрелки эти ублюдочные час, наверное, наводил, ботинки начищал, носки купил за пятьсот рублей, хотя в электричке вон продают пять пар за сотку. Да я даже пива вечером не пил…

Сразу понял, что она на меня болт забила. Ну а что мне, объяснять про алкаша этого? Опоздал, потому что деда через дорогу переводил, три раза ха-ха.

Через пять минут меня уже футболит вон: мы-вам-позвоним.

Я улыбочку из себя пытаюсь выдавить милую. Она так скуксилась сразу, что понял: зря.

– Я могу еще дослать макеты, которые не вошли в портфолио… – Получилось пришибленно. Еще одна подстава от бати: мужик мужиком, а голос бабий. Что ни делай, все жалко.

– Мы с вами свяжемся. – С нажимом так. Смотрит еще снисходительно, понимающе. Очки поправляет свои ручкой чистенькой с часиками такими, на которые мне полгода копить. Этими ручками она говнецо-то не трогала ни разу, сразу видно. А кольца и нет, вдруг увидел. Сука недотраханная. Подумал, и чего-то сразу стыдно стало: может, и недотраханная, а здесь. А я где? Откуда выполз, туда и заползу.

Права Анька, что даже не пишет. И Даша тоже права, что бросила.

В лифте долбанул кулаком по панели и сразу испугался: а вдруг снимают? В таких пафосных стекляшках камеры всегда есть. Вышел по-бырику. Смотрю – магаз напротив.

На кассе тетка косится, пробивать еще не хочет, паспорт спрашивает. Сую ей, она лыбится вдруг:

– С днем рождения!

– Ага, пасиб.

Вышел на улицу, сныкался за угол, открыл банку и хлебнул. Холодненькое, хорошо пошло. Хоть что-то хорошо идет.

А все алкаш этот виноват.

3. Михаил Степанович

Анюте надо мороженое купить в магазинчике вот у больницы. Там вкусное такое, как в детстве почти, советское, по ГОСТу. Не то что сейчас вот намешают невесть чего, а нам есть. По телевизору показывали, что в этом мороженом уже и молока-то нет, одни ГМО эти. Анюте такого добра не надо.

Леночка только все отмахивается, что я ерунду придумываю, вот и готовит из чего ни попало. Это понятно, Леночка на работе устает очень, тяжело без мужика-то. Да с поганцем ее не лучше было: ладно бы только куролесил, но еще и лупить вздумал! Сам каланча, а на бабу руку поднимал, как не совестно-то?

Я вот Ляльку свою за сорок лет ни разу пальцем ни-ни, хоть она и крикливая пуще сирены-то. Ну да, был грешок, с топором разок за ней бегал по двору. Довела ведь! Я шкафчик деревянный мастерил, сунулся за киянкой, а нет ее! Киянка еще дедова! Он со мной и возился, всему учил, так что руки мои золотые – его заслуга. Лялька, раззява, взяла мою коробочку и выбросила! Довольная еще такая, говорит, хлам твой подчистила, хоть в сарае дышать есть чем. А в сарае не дышат, там работают!

Железку перешли, глянь – а поганца уже и нет. Леночка погрустнела так, жалко ей было его отпускать. Что за беда: ведь так она плакала, когда он сбежал, еще и колечко Лялькино прихватил, и деньги из тумбочки, и серебро столовое.

Леночка как раз с одноклассницей тогда со школы пришла, а я вот бегаю… Нехорошо вышло… Леночка у нас с Лялей поздняя девочка. Что было в нас сил, все ей и положено. Ну ничего, ничего, я еще на что-то гожусь…

Ой, в боку закололо. Надо за стеночку подержаться. Открыл глаза – а косо все как-то. И не выпрямиться, что за беда? И магазин какой-то не тот, зеленое что-то. Ус… Ка… Ксув… Вкус… Ой, голова кружится. Ой, не до мороженого мне. Лучше дома своих девочек подожду, кашку сварю гречневую полезную, с молоком. Не надо мороженого, все это гадость неполезная, в передаче «Здоровье» говорили. Тяжко мне что-то…

Глянь – идет парень такой большой, что трактор. Точь-в-точь сослуживец Костя, его еще бегемотом звали за рев. Он как зевнет, так все упадут. Машка, жена его, все ругалась: некультурно, Костя, нельзя так, Костя. Нет Кости уже сколько лет… Из окна спьяну выпал год назад, говорили… А мужику и шестидесяти не было, жалость какая.

– Молодой человек, помогите, пожалуйста. – Странно так: говорю одно, а получается каша какая-то.

Парень фыркнул только:

– На работу надо, это у тебя дела нет. – А голос противный такой, пискля, даром что здоровяк.

Осерчал: молодняк, а тыкает. Хотел добавить что-то, но язык что тряпка во рту, а парень уже исчез. Голову держать тяжело-то как! Мимо прошуршало что-то голубое. Выдавил:

– Помогите!

Остановилась. Мелкая такая, светленькая, глазенки большие. На Леночку… нет, даже на Анюту похожа больше. Анюта вырастет, такой и будет. И дедушкам на улице станет помогать, не то что этот пискля…

Девушка под руку взяла, все причитает про скорую зачем-то. А чего мне эта скорая? Только Леночку тревожить… Она и так нервничает много, мужики подлецы одни, на работе начальница лютует, не хватало еще, чтобы папка кровь ей портил-то.

Тут пискля вернулся. Бормочет что-то себе. Еще бы, перед девонькой-то повыделываться надо. Шаг сделал и уже бросает, главное. Все, говорит, дальше не пойду. А мне домой надо, еще обед приготовить, Анюта аппетит нагуляет, кушать захочет, а я кашку не сварил.

Девушка про такси все спрашивает, а зачем такси, если здесь до перехода, а оттуда уже два дома всего? Да и деньги какие дерут за такси, все там обманщики одни! По телевизору говорили, как болельщика футбольного за три мои пенсии по Москве покатали! А я вот этого транжирства новомодного не понимаю. Как будто рук нет самим сделать, а ног – дойти.

Тащат меня все, тащат. Неудобно так, пискля в сторону отворачивается, как будто убежать все хочет. Самому же несподручно, надо бы подсобить. Я к нему, а он от меня. Чисто Леночкин поганец… Говорил ей, присмотрись сначала к парню, потом уже в загс. Да дело молодое, скорое… Леночка уже с животиком замуж выходила, что уж было поделать? Зато Анюта есть… В кошке… в окошке… в окошке наше солнышко. Не так что-то…

Тут навстречу Рая идет с девочкой какой-то, та в сторону как шарахнулась, будто черта увидала. Рая захлопотала все, ерунду про меня какую-то наплела, говорит, что до самого дома придется тащить. Я уже за писклю вцепился крепче, чувствую, что тикать вздумал.

А Леночка и повторяет опять: машину возьму, машину. Ну, хочет меня прокатить доченька, и ладно, что-то она ругается на меня часто, осерчала на меня как будто, а за что, и не знаю…

Железку перешли, глянь – а поганца уже и нет. Леночка погрустнела так, жалко ей было его отпускать. Что за беда: ведь так она плакала, когда он сбежал, еще и колечко Лялькино прихватил, и деньги из тумбочки, и серебро столовое. Я ей говорил: давай в милицию, а она только отделывается, мол, жалко его, посадят же. Ну да, жалко. Все-таки папка Анюты… А где Анюта?

С Леночкой две минутки буквально проехали, а тут меня чуркобесы какие-то из машины тянут. Думаю, это еще что за порядки такие? Хочу поругаться, а не выходит. Но Леночка довольна, а если она довольна, то мне-то чего пылить-то?

До квартиры довела меня, позвонила зачем-то, я и удивился. Кому еще дома быть, кроме нас? Анюту же одну не оставишь, мала еще.

Леночка завела меня, велела дома сидеть, а сама ушла. Вечно она так уходит, бросает меня, будто и водиться со мной не желает. Ничего-ничего, я сейчас девочкам своим кашку сварю… А молока-то и нет, голова моя дырявая! Надо было Леночке сказать, чтоб купила. И мороженого все-таки, пусть деточка порадуется!

– Анечка? – Я позвал.

Тихо так. Нет ее.