Засланцы

– Спецы стагой Госсии, пока мы у них не научимся этому делу. А потом их всех в гасход.

– Прямо-таки всех?

– Ну, некотогых оставим для газвода, – и снова весело засмеялся.

– Ну а что с царём будете делать?

– Гасстгеляем, – коротко и жизнеутверждающе сказал Владимир Ильич.

– А правительсво нынешнее?

– Обязательно гасстгеляем.

– Помилуйте, вы, Владимир Ильич, в Бога-то верите?

– Ни в коем случае, – сказал Владимир Ильич и, заговорщически подмигнув, добавил: – И всех цегковников гасстгеляем. Мы дадим новую идеологию нагоду.

– Какую же?

– Счастье нагода – вот наш Бог.

– И всё?

– Всё.

– Кто же это всё будет делать?

– Пагтия, а за ней и весь нагод.

– И вы думаете, что народ пойдёт за вами, если узнает о ваших наполеоновских планах?

– Тсс, – Владимир Ильич прижал палец к губам, – никому ни слова. Это будем знать пока только мы тгое и ещё пага десятков товагищей.

– Скажите, Владимир Ильич, – показал я на его рваные башмаки, – и всё это вы будете делать в этих башмаках?

– Это дело наживное, – сказал Владимир Ильич и опять засмеялся.

– Завтра я вам принесу ботинки, у меня есть здесь лишние.

Назавтра, когда я принёс Владимиру Ильичу ботинки, они с Иваном уже собрали вещи и собирались уезжать.

Ботинки Владимир Ильич взял, тут же в них переобулся и сказал:

– Прощайте, любезнейший, я вас не забуду, когда мы сделаем геволюцию.

Они с Иваном сели в машину, которая каким-то невероятным образом проехала сюда, на опушку, и укатили.

Вначале я думал, что он просто сумасшедший, но через несколько лет, когда мы встретились с Артёмом в ЧК в качестве заключённых, мы вспомнили и подробно обсудили всё, что мне когда-то говорил Владимир Ильич. Вспомнили и поняли, что многое из того, что тогда пообещал мне, он уже осуществил. И остальное тоже было не за горами. Артём тихо сказал мне:

– Помнишь, он мне сразу не понравился.

В это время нас куда-то повели, Артёма и меня.

В коридоре, как ни странно, мы встретили Владимира Ильича.

– Куда ведём? – спросил Владимир Ильич конвоиров.

– В расход пускать, – ответил главный.

– Нет, батенька, так дело не пойдёт. – И, повернувшись ко мне, он сказал: – А помните, что я вам тогда обещал?

– Помню, – сказал я, – слово в слово помню.

– А это помните? – показал он мне ботинки.

– Конечно, Владимир Ильич.

– Вот видите, а вы мне тогда не повегили, я видел, что не повегили.

– Я думал, вы шутите, – честно признался я.

– Нет, батенька, какие уж тут шутки, – сказал он и пошёл дальше по коридору.

А нас повели на расстрел.

Вот и вся история.

Не верите? И напгасно. Людям надо вегить, особенно таким.

Лжедмитрий I

А я вам так скажу, всегда надо делать то, к чему душа лежит. Если любишь – женись. На любимой женись, а не на деньгах. Там, у нас в душе, компас такой есть, очень точный, он всегда показывает в нужную сторону, но мы очень часто не обращаем внимания на стрелку этого компаса. Идём вслед жадности, похоти, властолюбию и в результате обязательно проигрываем. Однажды из-за этого жизнь всей нашей страны в другую сторону пошла.

Конечно, историки со мной могут не согласиться, но это их дело, а моё дело рассказать то, чему сам я был свидетель. Было это, как сейчас помню, в начале XVII века. Смеркалось. Причём смеркалось каждый день. Жизнь тогда была мерзопакостная. Одним словом, два слова – Смутное время.

И вот на тебе, вдруг, ни с того ни с сего, появляется этот Лжедмитрий. Идёт из Польши с войском. И все города русские ему сдаются. Почему? Потому что народ терпеть не мог Годунова.

Во-первых, потому, что именно с его подачи закрепили всех крестьян. Это же при нём царём Фёдором Иоанновичем было введено крепостное право – «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день». Вот откуда идёт эта пословица. Раньше-то в Юрьев день крестьяне могли уходить к любому помещику, но Годунов это дело прекратил.

Во-вторых, был он, Годунов, подозрителен и мстителен, по всей стране продолжал вслед за Грозным поощрять доносительство и слежку. Сажал, ссылал и казнил лучших людей русских, боясь за свой трон. Один только пример с Романовыми. Он боялся их, потому что они должны были царствовать и народ их любил.

Так вот, родственник Бориса Семён Годунов подкупил казначея Романовых, который спрятал в кладовой у них мешок с кореньями, и донёс, что они замышляют извести царя отравой. Этого одного было достаточно, чтобы Фёдора Никитича Романова насильно постригли, назвали Филаретом, шестилетнего его сына Михаила, супругу, тоже насильно постриженную, и всех его родных сослали в разные места.

Это уж потом, через десять лет, Михаил стал царём, а Филарет стал патриархом.

И ещё один момент нельзя упускать. Народ всё же не верил в то, что царевич Дмитрий сам себя заколол. Хотя ещё не родился Чехов, и неизвестна была фраза «унтер-офицерская вдова сама себя высекла». Не верил народ в случайное самоубийство, несмотря на уверения Василия Шуйского, который это дело в Угличе расследовал.

Короче, народ его, Бориса Годунова, недолюбливал, а если быть совсем точным, терпеть он его не мог.