Засланцы

Иван Грозный был, конечно, суровый человек. Детство у него тяжёлое было. И юмор у него, у Грозного, был какой-то своеобразный. Чёрный какой-то юмор.

Ездил на коляске и верхом с такой скоростью, что сбивал людей на дорогах и радовался. Собьёт и хохочет.

Иногда кошек и собак сбрасывал с высоты и тоже смеялся. Я же говорю – чёрный юмор с детства. А уж как взрослым стал, так вообще посмурнел. И то правда, семь жён имел, не до юмора ему было. Это не каждый вынесет.

А был у нас шут, жутко смешной. Выйдет перед столами на пиру и давай выступать, такое иной раз загибал, что все животики надрывали, до слёз доводил. Сам маленький, с такими ужимками. Лицо такое сделает, глазками поморгает, и уже смешно. И вот однажды, не было царя за столом, и он, этот шут, выскочил, как чёрт из табакерки. Чего-то болтал, болтал, потом вдруг историю такую начал талдычить, дескать, намедни раков продавали по пять целковых, но больших, а нонеча по три, но маленьких.

Вначале никто на его слова не реагировал. Ишь, невидаль, надысь по пять, а нонеча по три! Ну и что тут такого? Но когда он то раз пять повторил, по чему-то смешно стало. А где-то на десятый раз все со смеху поумирали. То ли он говорил так смешно, то ли действительно смешно. Одним словом – укатайка.

А на другой день пир уже с царём был. Ели, пили, веселились. И вдруг ни с того ни с сего сынишка царёв на весь стол кричит:

– Батюшка царь, вы слыхали, намедни раков продавали по пять, но больших, а нонеча маленьких, но по три!

И все вокруг давай хохотать. Разинули хохотальники и надрываются.

Один царь сидит, смотрит на них, серьёзно смотрит. А они слезами умываются, умирают и повторяют: «вчера по пять, а сегодня по три».

Честно говоря, я и сам не очень-то понимал, почему это смешно. Но смешно, потому что мы все эту физиономию шута себе представляли, а он-то, Грозный, он только нас видит и понять не может, что происходит.

Он, царь, насупился и говорит:

– А в чём здесь юмор?

Сынишка ему, конечно, объяснять стал. Дескать, надысь по пять были, но большие, а нонеча маленькие, но уже по три. И все опять захохотали. Жутко смешная ситуация, а царь опять понять не может, что за история такая дурацкая. Все вокруг со смеху помирают, а он вроде как в дураках. Он как звезданёт жезлом по полу! Все тут же стихли. Он сынишку выводит в соседнюю комнату.

– А ну, – говорит, – объясни, в чём тут юмор? Сынок опять за своё:

– Понимаете, батюшка, вчерась раков продавали по пять, но больших, а сегодня по три, но маленьких.

Царь Иоанн говорит:

– Это что, смешно оттого, что раки стали дешевле? А почему это смешно? В этом, по-моему, ничего смешного нет.

– Да нет, – говорит сынок, – не оттого, что подешевели, а оттого, что вчера были по пять, но большие, а сегодня по три, но маленькие.

Опять Иоанн понять не может, говорит:

– Может, продавцы были какие-то не такие, а смешные? Может, жиды какие?

Сынок опять за своё:

– Да какая разница, какие продавцы, не в этом дело.

– А в чём? – спрашивает царь.

– Ну, как вы, батюшка, не понимаете? Надысь раки были по пять, но большие, а нонеча по три, но маленькие.

Царь говорит:

– Это же естественно, если раки большие, то они и стоят больше, а те, которые меньше, они и должны стоить меньше. А ну-ка, повтори снова.

Сынок опять повторяет:

– Надысь раки были большие, но по пять, а нонеча маленькие, но по три. – И опять захохотал.

Ах, если бы он хоть сейчас не захохотал, может быть, и пронесло, а тут Иван как услышал этот хохот, так и звезданул сыну жезлом по башке. Тот упал, кровь хлещет. Ну, и концы отдал, то есть «дал дуба» или, говоря иначе, обнял его кондратий. Тут уж царь как заголосил!

Народ сбежался, спрашивает:

– Что случилось? За что?

А царь говорит:

– За то, что раки дорогие.

То есть так получилось, что вроде бы он за народ свой болел душой и не мог позволить, чтобы цены на раков были такие высокие. Жутко он горевал потом, особенно когда ему рассказали, что историю эту дурацкую всем шут рассказал.

Уж он того шута сгноить хотел, но чем шут-то виноват? Он потом заставил этого шута прилюдно всю эту историю снова продемонстрировать. Ну, тот снова её перед столами рассказывать начал, и опять все со смеху покатились. И самое главное, царь тоже смеяться начал. Оценил, так сказать, мастерство актёра.

И ещё сказал: «Так это же другое дело! История-то никакая, а что из неё настоящий шут сделать может».

И смеялся от души, хотя, конечно, смех этот был сквозь слёзы. Потому что, отсмеявшись, царь вспомнил, что от этой дурацкой истории получилось, и сказал: «Этого шута сослать куда подальше». Его и сослали куда-то на юг, к Чёрному морю. Но это теперь оно Чёрное, а тогда Понт Эвксинский был. Там он, шут, и доживал остаток своей жизни. А историю эту передавали в его семье как коронную историю семейную из поколения в поколение. И где-то она дожила до XX века.

А что дальше было с ней, вы и сами знаете.

Переписка А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя

«Милостивый государь Николай Васильевич!

Собрался Вам написать только потому, что расстроен сведениями, дошедшими до меня о странных событиях, связанных с Вами.

Мне казалось, что моё отношение к Вам всегда было недвусмысленно доброжелательным и Вами принималось именно как таковое.

Однако сие не даёт Вам права слова, сказанные при Вас, использовать в своих корыстных целях. Вы и раньше неоднократно обращались ко мне с просьбой подарить Вам какой-либо сюжет. Вам же, как опытному литератору, известно, сколь трудны бывают находки острых сюжетов. Вы сейчас всюду распространяете легенду о подаренном Вам мною анекдоте. Я имею в виду историю, услышанную мною в городе Устюжне и превращённую Вами в пьесу «Ревизор».

Однако если Вы сумеете напрячь Вашу память, то наверняка вспомните, что анекдот этот я вам не дарил, а неосмотрительно рассказал в Вашем присутствии, что и явилось поводом для написания Вашей «бессмертной комедии».

Впоследствии, при объяснении, Вы слёзно умоляли меня не разглашать тайны и не предъявлять претензий по этому поводу.

Более того, милостивый государь, Вы обещались прислать мне после премьеры 500 рублей ассигнациями, от чего я категорически отказался. Так или иначе, это теперь дело прошлое, и напомнил я Вам о нём только в связи со следующим.

Не далее как месяц назад, находясь вместе с Вами в доме госпожи Куракиной, я рассказал за обедом историю об одном осуждённом чиновнике, скупавшем мёртвые души. Помнится, Вы над этим много смеялись и сетовали на то, что это замечено не Вами.

Не желая ничего говорить о вас плохого, но памятуя случай, описанный выше, убедительно прошу Вас не использовать нигде этот анекдот, ибо я эту историю намерен описать сам и отдавать её кому бы то ни было не желаю.

С почтением, всё ещё уважающий Вас

    А. Пушкин».