Тёмное время шуток

Аладдин, паладин, ты боишься терять людей.

И поэтому внутренний цензор всегда следит за моментом,
когда указать им: «Ваш дом не здесь». Откреститься до
Крестного хода, сказать им «чур, я от вас защитил эту кре-
пость внутри груди. Чтобы вас не любить – о любви своей я
молчу». И смотреть, кто из них не торопится уходить. В нож-
нах нет нужных слов для них, воин и Аладдин. Цензор души
искал, а находит лишь груды тел.

Ты их сам убивал. Ты и правда теперь один.
Будь по-твоему. Ты ведь этого так хотел.

Это лето приносит бури

Это лето приносит бури, дурные сны, половодье и многолю-
дье конца весны, боль своих, поражения дальних или чужих,
хаотичные тиканья или больной режим, что мейнстримом
повреждены.

У меня есть возможность беречь их и выключать, быть поко-
ем, сестрой, оберегом в ближайший час. Их историей, эхом и
смехом, теплом и сном. Говорить об одном и молчать с ними
об одном. Звать врача или палача.

Утешать их: «Однажды ты станешь совсем иным», не давать
им советов, подсказывать им коны, отпускать их гулять конем
и ходить с коня. Только все это можно делать и без меня.

Небо тянет под одеяло остаток дня.

Тишины.

Чаща

И клубилась чаща – зеленый дым,
ни один не выбрался молодым.
Вот таким, как был, собирался в путь,
похвалялся «пройду ее как-нибудь!»
Ни один не вынес ее внутри —
там укол сосновый, совиный крик,
скрип ветвей в холодном ее ветру.
Эту чащу и пламенем не сотрут.

Я иду, держа ее на весу:
никого не вспомню и не спасу.
Потому что никто не просил спасать.
Ветром вспороты кроны – и небеса
льются черною кровью, совсем густой,
пахнет чьим-то смолистым, глухим «постой!»,
но нельзя оборачиваться, нельзя —
сгинут все, кто однажды был чащей взят.
А в руках у меня – не огни, но свет.
А в глазах у меня: посмотреть наверх
и увидеть, как звездная каплет кровь
из разреза тяжелых шуршащих крон.

Говори не со мной – я к словам привык
так, что мой обездвижен давно язык,
так, что горло сипит, словно шепот чащ —
вот как долго я имя твое молчал.
На две стороны кроны – все мгла и мгла,
словно черно-зеленые два крыла,
словно птица косматая – не взлететь —
зацепила, ложась, ветровую сеть.
Говори не со мной – я листва и мох,
я хотел обернуться, но я не смог.

И ни глаз твоих света, ни света звезд…
Только с чащей друг в друге мы – в полный рост.

Городской прибой

Ни черта это не стихи. Это нас с тобой разбивают часы,
заглушает ночной прибой. Разделяют людские помехи и
рассинхрон так, что каждый другого слышит наоборот. Это