Молчаливая слушательница

– Она хочет меня убить, говорю тебе.

– Папа, никто не хочет тебя убить.

Он неохотно глотает пилюли, которые я ссыпаю ему в ладонь. Неожиданно делится:

– Твоя мама меня бросила. Как и все остальные. Она. Марк. Джой. Рут. Все меня бросили.

– Папа, ты путаешь. Мама умерла. Я здесь, и Рут тоже…

– Ты должна сходить на кладбище.

– Да, знаю. – Боже, он до сих пор мною командует, надоело! – Навестить маму.

– Сходи с Рут.

– Да, да.

Можно подумать, Рут останется тут, пока я буду на кладбище.

Отец вдруг выгибается и воет от боли. Надо бы его успокоить. Погладить по спине. Предложить «Пассионы».

Я, не двигаясь, наблюдаю.

– Обезболивающие. – Голос вновь становится хриплым.

– Папа, ты только что их выпил. Скоро подействуют.

– Хотите меня убить. Ты и медсестра… – Отец хватает мою руку – вверху, там, где шрамы. – Дай таблетки.

Он стискивает и выкручивает мне плечо. Шрамы начинают гореть. До чего сильный, просто не верится!

– Прости, пап, прости.

И до чего же я слабая, просто не верится…

Он отпускает меня. Я, спотыкаясь, выхожу из комнаты.

В кухне рядом с пузырьком таблеток стоит сине-белая картонная упаковка. Пищевая сода.

Рут внимательно смотрит на меня.

– Отлично, – говорит она тихо. – Справедливость и месть.

Глава 17

Джордж и Гвен

Август 1942 года

Без пяти минут пять Гвен отправилась в хлев, как велел Джордж. По пути она гадала, не следовало ли заварить чай. Сколько времени уйдет на дойку ста двадцати коров? По минуте на корову? По десять минут? По полчаса? Определенно стоило поставить чайник.

При виде соседа по имени Роберт Ларсен Гвен удивилась. Такой старый! Наверное, в отцы ей годится. Высокий, крепкий, будто обгоревший на солнце, он болтал без умолку, смеялся над собственными шутками и часто путал слова. Рассказывал, что у него есть жена Барбара и сын Колин, которому пятнадцать и который готов помогать Джорджу с Гвен доить коров, потому что работы у Колина нет, но по ферме он умеет все. Интересно, подумала Гвен, почему у Колина нет работы?

– Разве он не помогает вам, Роберт?

– Доение – это не для меня, Гвен. Я ему двадцать шесть лет отдал, хватит. Однажды проснулся, а мое самосознание, видать, работало сверхурочно, пока я спал, потому как я открыл глаза и заявил: «Дни твоей возни с молоком миновали, Роберт Ларсен!» Как раз настало время доить коров, а я взял да и продал их всех до одной, в тот же день. Вернулся с несколькими телочками. К ним я ни разу быка не подпускал и на бычий рев! Поэтому своих телят они не приносили и в дойке не нуждались. «Покупай, выращивай и продавай!» – вот как я говорю. Случилось это добрых восемь лет назад, и я ни дня не пожалел.

Джордж вел себя с Робертом приветливее некуда, улыбался и хохотал над шутками и байками. Наблюдая за мужем, Гвен решила, что в его недавней вспышке виноваты нервы, все-таки новая жизнь впереди… Он даже с улыбкой подмигнул Гвен, услышав от Роберта:

– Сейчас почистим все дезинсектором.

Да, Джордж – добрый человек, просто он переживает из-за перемен: жена, ферма, неизвестное будущее…

Однако, вернувшись в дом и обнаружив отсутствие готового чая, Джордж потемнел лицом.

– Не могу же я доить по утрам и вечерам – и приходить к пустому столу. На нем должна ждать еда!

– Конечно, должна. Прости, дорогой.

Извинение было вознаграждено улыбкой, и Гвен облегченно вздохнула.

Глава 18

Джой и Рут

Декабрь 1960 года

На следующий день в Церкви (Джой воспринимала это существительное только так, с заглавной буквы) Джой была уверена – все вокруг либо высмеивают ее, либо осуждают. Причина крылась не только в уродливом лице Джой, но и в ее носках. В белых школьных гольфах, торчавших над церковными туфлями и подвернутых на манер церковных носочков.

Она мечтала о кремовых колготках, как у старших девочек. Носки годились, пока она была маленькой, но Джой, между прочим, скоро пойдет в старшую школу! И заведет Друзей. Друзей, которые не носят в Церковь носки, и уж тем более подвернутые школьные гольфы.

Церковные туфли у Джой, конечно, имелись, но лишь потому, что школьные туфли никак не получится выдать за церковные. Эти ей подарили на прошлое Рождество, однако в нынешнем году новой пары ждать нечего, ведь ее нога только теперь доросла до прошлогодних туфель. Мама поступала грамотно: покупала детям обувь на размер больше, так что хватало на два года.

Чтобы не пачкать церковную обувь, они шли до фургона в резиновых сапогах, затем переобувались в туфли, а по возвращении домой – обратно в сапоги.

Имелось у Джой и церковное платье, с белым лифом, белым бархатным воротником, бледно-желтыми рукавами-фонариками, юбкой – тоже бледно-желтой, но из другой ткани – и фатиновым подъюбником, который жутко кусался. Мама заказала миссис Ларсен это платье, когда Джой было девять лет, и попросила сшить его из обрезков, оставшихся от платьев других детей. Потому подъюбник и кусался – очень уж много швов скрепляло между собой разрозненные лоскутки. Теперь платье было тесным, и Джой не сомневалась, что ей подарят новое на Рождество, ведь в Церковь необходимо одеваться как следует.

Она чувствовала, что Господь желал бы видеть заглавную «Ц» в названии Своих священных зданий, и удивлялась, почему Он не выражается яснее насчет разных там заглавных букв в важных словах вроде слова «Церковь», пусть даже оно, согласно «Английскому языку для 5–6 классов», не является именем собственным. Если уж на то пошло, Он мог бы назначить «Церковь» именем собственным. Каким образом? Джой не знала, но ведь сумел же Господь заставить всех писать Его личные местоимения с заглавной буквы – значит, не так уж это и трудно. Пусть бы Он, например, издал дополнительные Десять заповедей – ведь с тех пор, как Господь вручил Моисею прежние, появилось столько нового! Скажем, Дьявольский ящик. У Хендерсонов его, конечно, не было, хотя многие купили себе эти ящики для просмотра Олимпийских игр. По словам отца, ящики забивали голову людей Дьявольской чушью. Поэтому одна из новых заповедей звучала бы так: «Не держи у себя и не смотри телевизор». Другая – «Пиши «Церковь» с заглавной “Ц”. Ну и, разумеется, «Будь пресвитерианином[9 - Пресвитерианство – одна из ветвей протестантского вероучения, отвергающая власть епископов и признающая лишь сан священника.], не поклоняйся папе римскому, не будь католиком, иудеем или язычником, не исповедуй никаких других ложных религий».

Тут, правда, кое-что не вязалось, поскольку Иисус был иудеем. Проблема в том, что иудеи не считали Его Сыном Божьим. Только зачем бы Господь посылал Его на Землю, и как бы Он творил чудеса, если б не являлся Сыном Божьим? Отец прав – иудеи, католики и все остальные ошибаются.

Бредя под дождем ко входу в Церковь, Джой молила Господа сделать что-нибудь, доказать Свое существование. Прорваться сквозь тучи и нависнуть над всеми – или послать сюда другого сына (хотя это, конечно, трудновыполнимая просьба). Пусть сделает нечто – что угодно! – и тогда каждый убедится в Его существовании и в том, что Рай ждет только пресвитериан.

Англикане, баптисты и методисты, ведущие достойную жизнь, благодаря бесконечной милости Господа нашего, вероятно, попадут в Рай, потому что они протестанты. Хотя опять же, славят и молятся совершенно неправильно – и вполне могут не попасть.

У католиков, ясное дело, неправильно все, и им уготован Ад. На веки веков, Аминь.

Дикарям тоже. Джой жалела африканцев и аборигенов, которые даже не слышали об Иисусе или Боге, но должны были отправиться в Ад. С другой стороны, они убивали и ели друг друга, так что Господь вряд ли пустит их в Царствие Небесное.