Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России

Принц Вильгельм (ставший в конце жизни первым германским императором), второй сын прусского короля Фридриха-Вильгельма III, страстно полюбил княжну Елизавету (или, как её чаще называли родные, Элизу) Радзивилл и, испытывая к ней серьёзное и глубокое чувство, добился помолвки с прелестной девушкой. Та происходила из известной аристократической семьи, обаятельная красавица Барбара из этого прославившегося в истории польско-литовского рода стала в 1547 году законной супругой короля Речи Посполитой Сигизмунда II Августа. Да и мать самой Елизаветы Радзивилл была сестрой принца Луи-Фердинанда Прусского. Влюблённые уже пять лет терпеливо ждали разрешения на брак. Даже отец принца Вильгельма, смирившийся с католическим вероисповеданием невесты, решил похлопотать о её адаптации в члены Гольштейн-Готторпского Дома, чтобы сделать её более равной династии Гогенцоллернов. Миссию обратиться с этим предложением к русскому самодержцу Александру I Фридрих-Вильгельм III возложил на своего зятя, великого князя Николая Павловича, приехавшего в гости. Тот, участвуя в манёврах, проводившихся как в окрестностях столицы Пруссии,[76 - Шильдер, Император Николай… кн. 1. С. 152–153.] так и в самом Берлине, настолько удачно продемонстрировал великолепную воинскую выправку что тесть сделал ему подлинно драгоценный подарок.

Став российским императором, Николай I заказал «совершенно модному живописцу» Францу Крюгеру картину, запечатлевшую бы для истории «Парад в Берлине 23 сентября 1824 года на Унтер ден Линден». На датированном 1830 годом полотне художник увековечил эпизод, когда не какой-то там третий сын Павла I, а (хотя это и сохранялось в строгой тайне) грядущий преемник русского трона, горячо приветствуемый берлинцами, торжественно проводит свой Кирасирский Прусский полк перед королевской резиденцией. Ведь ещё за год до достопамятного парада 1824 года император Александр I (Павлович) поделился со своим задушевным другом, прусским принцем Вильгельмом, династическим секретом: следующим на русском престоле будет не Константин, а Николай. Потому-то венценосный тесть и вручил тогда супругу своей горячо любимой дочери столь дорогой подарок – «табакерку из оникса в стиле рокайль», созданную берлинскими искусниками около 1770-го года и некогда принадлежавшую Фридриху II, – чтобы тем самым пожелать великому князю Николаю Павловичу стать таким же славным полководцем, каким был первоначальный владелец табакерки. Полотно Крюгера долго украшало кабинет Николая I, а в 1913 году Николай II Александрович любезную сердцу августейшего прадеда картину подарил внуку прусского принца Вильгельма, германскому императору Вильгельму II, на память о былых династических связях Романовых и Гогенцоллернов.

Полученную же от тестя табакерку Фридриха Великого, украшенную алмазами и другими драгоценными каменьями, которую знаменитый король-солдат «всегда хранил при себе», Николай присоединил к предметам собственной коллекции оружия, размещавшейся в Царскосельском Арсенале.[77 - Государственный Эрмитаж (с 1886 года), инв. № Э-4701; Каталог редкого, старинного и восточного оружия, хранящегося в собственном его императорского величества Арсенале в Царском Селе. В 2-х частях (в одном переплете). СПб., 1840, ч. 1. С. 229, № 65.]

Композиция рисунка крышки достопамятной табакерки, выточенной из агата-агатоникса, несомненно, принадлежит руке прославленного Жана-Гийома-Георга Крюгера. «Ювелиры короля» воспользовались редкостным рисунком самого камня, он на срезе напоминает план фортеции с бастионами, из-за чего подобная разновидность так и называется «крепостным агатом» (Festungsachat). Сию мощную «крепость», как будто обведённую тройным рядом укреплений, окружает по контуру крышки роскошный венок из пышных садовых цветов, причём крупные бриллианты играют роль лепестков и сердцевинок творений Флоры. Хотя среди алмазов встречаются камни с розовым и желтовато-золотистым нацветом, большинство своей окраской обязано фольге. Нежную гамму их оттенков подчёркивают вкрапления рубинов цвета «голубиной крови» и цепочки густо-зелёных нефритов, образующие фестоны, напоминающие собой гирлянды из лавровых листьев. В декоре прелестной вещицы знатоки символов сразу же улавливали зашифрованный смысл, состоящий в достаточно банальной истине, что мощь государства способствует его процветанию.[78 - Кузнецова Л.К. Табакерки Фридриха II Великого – знаки берлинских контактов и вояжей престолонаследников // Из века Екатерины Великой: путешествия и путешественники: материалы XIII Царскосельской научной конференции. СПб., 2007. С. 314–315.]

Однако император Александр I в 1824 году не внял заступничеству младшего брата и отказался возвысить княжну Елизавету Радзивилл. Влюблённые продолжали покорно ждать решения судьбы. Когда же в один совсем не прекрасный день врачи заявили, что кронпринцесса Елизавета Баварская (1801–1873), с 1823 года ставшая женой кронпринца Фридриха-Вильгельма, никогда не сможет иметь детей, статус принца Вильгельма изменился. Теперь именно к нему должен перейти прусский престол в случае смерти старшего брата. Узнав об этом, король Фридрих Вильгельм III, совершенно не желавший видеть на троне протестантской страны королеву-католичку, после пятилетнего ожидания даты грядущей свадьбы взял обратно своё согласие на брак второго сына с польско-литовской княжной. Вскоре Элиза, зачахнув от тоски и утраченных иллюзий, умерла, а злосчастному Вильгельму, хотя и страдавшему всю оставшуюся жизнь от перенесённого горя, предстояло теперь, ради обеспечения преемственности династии, поскорее жениться без всякой любви на первой же невесте, которую ему предложили.

Вот тут-то и проявила чудеса дипломатии великая княгиня Мария Павловна. Она решила пристроить за другого брата своего зятя младшую принцессу Августу (1811–1890), очень подвижную, притом держащуюся достаточно естественно, прехорошенькую и весьма пикантную девочку с соблазнительными ямочками на щёчках. Конечно же, милая дочь заслуживала лучшей доли, но всё-таки впоследствии, хотя и после смерти заботливой матушки, её прелестную головку украсили сначала королевская, а затем и императорская короны.[79 - Сон юности. С. 183, 214, 215.] Не очень-то радостная свадьба состоялась 11 июня 1829 года. С этого времени прошло около двух лет, а 18 октября 1831 года Августа Саксен-Веймарская осчастливила всю прусскую королевскую фамилию появлением на свет долгожданного мальчика, теперь обеспечившего преемственность династии Гогенцоллернов и ставшего в 1888 году, пусть всего на 99 дней, германским императором Фридрихом III. Да и в Петербурге августейшая чета пришла в восторг от новости о рождении племянника.

Потому-то обрадованный Николай I решил на Пасху, которая в 1832 году приходилась на 10 апреля,[80 - Хронологический справочник (XIX и XX века) / Сост. М.И. Перпер. Л., 1984. С. 27.] пожаловать любимой сестрице свой портрет, вставленный в золотой браслет, унизанный многочисленными алмазами, бирюзинками и мелким жемчугом. Избранные каменья должны были обеспечить владелице супружескую любовь, долголетие и защиту от всего дурного.

14 января 1832 года Николай I повелел Кабинету обеспечить дамское украшение, достойное императорского подарка. В тот же день во 2-е отделение Кабинета был прислан рисунок – овал, окружённый рамкой из бриллиантов. Однако сразу начались затруднения. Готовой миниатюры такого размера с ликом царствующего государя не оказалось. Правда, существовала подобная, исполненная неким художником «Фомой Врейтом», но, к несчастью, только что, 14 января 1832 года, её успели вставить в новёхонькую табакерку. Правда, автограф сего живописца в одной из архивных бумаг завершался подписью: «Wright»,[81 - РГИА. Ф. 468. Оп. 5. Д. 27. Л. 21.] то есть под довольно странным и явно исковерканным именем скрывался англичанин Томас Райт (1792–1849), оказавшийся в России благодаря своему родственнику, художнику Джорджу Доу (1781–1829), работавшему над портретами героев баталий 1812–1814 годов для Военной галереи Зимнего дворца. Ведь супруг Мэри Доу давно зарекомендовал себя отличным гравёром, а в Петербурге он рискнул попробовать свои силы в рисунке акварелью и даже в живописи.[82 - Андреева Г.Б. Россия в судьбе художников Доу и Томаса Райта // Незабываемая Россия. Русские и Россия глазами британцев XVII–XIX век: каталог выставки в Государственной Третьяковской галерее. М., 1997. С. 105–109,264-265.]

Вот и было решено: чтобы не портить казённую вещь, «Фома Врейт» должен безотлагательно и «с тщанием» сделать авторское повторение со своей же чрезвычайно удавшейся миниатюры, ибо, начав копировать уже с 15 февраля, «доколе будет находиться браслета в работе, он будет иметь для сего достаточно времени».

Не заладилось и с самим браслетом. Две недели никак не могли в императорском Кабинете исполнить приемлемый эскиз заказанного драгоценного украшения. Наконец, удручённый министр Двора, окончательно потеряв терпение, повелел подчинённым: «Прикажите в Английской лавке и у других ювелиров взять на уговор несколько разных рисунков Браслетов золотых, оправленных мелким Жемчугом и бирюзами, и ко мне представить».

Но ни в «Английском магазине», ни, к сожалению, у других столичных ювелиров не оказалось ничего похожего. Тогда Петр Михайлович Волконский «словесно приказать изволил» заказать петербургскому «золотых дел мастеру Барбье сделать рисунок означенной браслете». Присланный эскиз понравился. И уже 6 февраля (искуснику) исполнителю отпустили из Кабинета «на сделание браслета» просимые им «казённые» бриллианты, жемчуг и бирюзу. Однако небесно-голубого камня не хватило, и через месяц ювелиру Иоганну Христиану Барбе (фамилию коего теперь уже не искажали) выдали затребованные дополнительно 655 штук бадахшанской бирюзы. Барбе также вставил в браслет недостающие, но зато подобранные им самим «собственные» алмазы, огранённые «розой».

Между тем императорская чета торопила. Уже 5 марта последовал запрос: «Когда поспеет браслета Великой Княгини Марии Павловны?» Желая подстраховаться, г-н Петухов, начальник отделения Кабинета, прислал мастеру небольшую цидульку: «Покорнейше прошу надписать на этой записке, к каковому времени может быть готова браслета с жемчугами и Бирюзами». Иоганн-Христиан Барбе быстренько приписал: «Сим имею честь вас уведомить, что в течении 18 ден я думаю готовым быть с Браслетом», подписался и уже по-немецки проставил дату: 6 марта 1832.

Обрадованный чиновник тут же настрочил письменный отчёт высокому начальству, что «браслета», по отзыву мастера Барбе, «может быть готова через две с половиной недели».

Ювелир не подвёл. 6 апреля он передал в Кабинет счёт на проделанную работу, возвратил туда же неиспользованные камни и вручил начальнику отделения Петухову готовую драгоценную и долгожданную вещь (см. рис. 3 вклейки).

Кабинетские оценщики Яннаш и Ян оценили честность Иоганна Христиана Барбе и отметили умеренность его претензий в стоимости оплаты труда, мастер в представленном счёте оценил свою работу только в 1000 рублей. Небольшое огорчение ожидало мастера при оплате алмазов, огранённых розой и принадлежавших самому Барбе: по распоряжениям от 29 марта и 9 апреля 1830 года из суммы стоимости «частных» камней вычли 10 %. Потому-то вместо ожидаемых 1196 рублей 80 копеек мастер получил лишь 1177 рублей 12 копеек.

И только тут выяснилось, что готовый браслет нельзя посылать сестрице Николая I: министр Двора заметил явное несходство монаршего портрета с чертами лица самодержца. Увы, Томасу Райту с выполнением придворного заказа не повезло. Роковую роль здесь сыграло государево пожелание, переданное в Кабинет министром Двора, князем П.М. Волконским: «Остеречь Райта, чтобы голова у портрета была не так велика, как он сделал на портрете для табакерки 14 января 1832».

Неудачно повторённую миниатюру англичанину возвратили под расписку, а «для оной браслеты портрет Его Величества» по первоначальному портрету работы Райта поручили «точную копию», притом «в том мундире и с лентою, как на оригинале» написать на сей раз «живописцу Вимбергу». «Назначенный в академики» Иван Андреевич Винберг 6 апреля, совсем незадолго до случившегося с родственником Джорджа Доу скандального казуса, представил в Императорский Кабинет чрезвычайно удавшийся портрет императрицы Александры Феодоровны «без короны и без ленты с причёскою в волосах».

Теперь миниатюрист, гордясь оказанным ему Высочайшим доверием, постарался исполнить престижный заказ в самые сжатые сроки: всего за две недели, с 12 по 27 апреля. Со вставкой лика царствующего государя в браслет не задержались, и уже 28 апреля столь долгожданная наградная вещь оказалась наконец-то в руках императора Николая I.[83 - РГИА. Ф. 468. Оп. 5. Д. 27; Скурлов В. Браслет с бирюзой и бриллиантами: дело об изготовлении браслета для Ея императорского высочества великой Княгини Марии Павловны (РГИА. Ф. 468. Оп. 5. Д. 27), 1832 // Антикварное обозрение, 2003, № 3. С. 40, илл.; Тилландер-Гуденйелм. Драгоценности Императорского Петербурга. С. 83, илл. (Аукционный Дом Кристи).]

Дар брата-императора, конечно же, порадовал Марию Павловну и, может быть, даже смог смягчить (чуть притупившееся) горе потери ею 22 марта 1832 года верного друга и советника, знаменитого Иоганна-Вольфганга фон Гёте.

Глава III

Завещание императрицы-матери Марии Феодоровны и судьба её драгоценностей

О сапфировом и бирюзовом уборах, диадеме из колосьев, завещанных дочерям, Елене Павловне и Екатерине Павловне

В своём завещании, датированном 1 ноября 1826 года, вдова Павла I заботливо и скрупулёзно перечислила всех, кому она оставляла на память свои драгоценности. Материнское сердце старой императрицы особенно переживало за судьбу внуков, оставшихся сиротами. Особенно беспокоили Марию Феодоровну дети её второй дочери Елены Павловны, вышедшей в 1799 году за герцога Мекленбургского. Разорённое нашествием Наполеона Бонапарта герцогство нуждалось в деньгах.

В IX пункте завещания Мария Феодоровна писала: «Моя корона принадлежит государю. Все же прочие бриллианты мои, жемчуга и драгоценные камни, подаренные мне покойной государыней и покойным императором Павлом, а равно и приобретённые мною лично, исключая тех, которые будут распределены мною по завещанию, должны быть в точности оценены по моей смерти, и затем разделены на четыре равные части, из которых две части принадлежат детям моих дочерей Елены и Екатерины, которые наследуют после своих матерей, а остальные две части моим дочерям Марии и Анне. Всё то, что придётся на долю моим внучатам, принцам Мекленбургским, Ольденбургским и Виртембергским, должно быть продано, а деньги, вырученные с каждой части, следует разделить поровну между наследниками, а именно: часть, принадлежащую моей дочери Елене на две части, а часть дочери моей Екатерины на четыре части, и помещены в кассу воспитательного дома: проценты будут присоединяться к капиталу до совершеннолетия принцев и замужества принцесс; достигнув же совершеннолетия и вступив в брак, они будут пользоваться процентами с этих денег, но самые капиталы останутся в вечное обращение в России. <…> Я желала бы, чтобы император Николай и великий князь Михаил Павлович купили для своих супруг бриллианты, достающиеся на долю моим дочерям Елене и Екатерине, и поэтому желала бы, чтобы на долю великих княгинь Елены и Екатерины Павловны пришлись, по мере возможности, мой сапфировый и бирюзовый уборы и моя диадема из колосьев, а из остальных двух частей, достающихся моим дочерям Марии и Анне, каждая закреплена временным завещанием за той линией, которой она принадлежит; они не могут быть ни проданы, ни подарены и перейдут по кончине их старшему принцу, а за отсутствием его, старшей принцессе их дома, причем допускается, разумеется, делать изменения в форме и фасоне их, по личному усмотрению. <…> По смерти всех наследников всех моих дочерей, мои бриллианты достанутся, на тех же условиях, законным наследникам моих сыновей».[84 - Завещание императрицы Марии Феодоровны, 1-го ноября 1826 года // Исторический вестник, 1882, январь, пункт IX. С. 93–94,113–115. (Далее – Завещание—1826.)]

Особым пунктом вдовствующая императрица оговорила: «Я желаю, чтобы каждый из моих детей сделал себе кольцо или перстень с моими волосами и с вырезанным на нём числом моей кончины. Надеюсь, что они будут постоянно носить их в память горячо любившей их матери».[85 - Завещание-1826, пункт XII. С. 95, 117.]

Бриллиантовая корона Марии Феодоровны, стоившая 48 750 рублей, поступила в Кабинет 22 января 1829 года, чтобы потом, «в своё время», сделать «убор для великой княжны Ольги Николаевны».

Однако дочерям великой княгини Екатерины Павловны от второго брака с вюртембергским королём Фридрихом-Вильгельмом I – ни старшей принцессе Марии-Фредерике-Шарлотте (1816–1887), вышедшей впоследствии замуж за графа Альфреда Нейперга, ни младшей Софии (1818–1877), взошедшей с мужем Вильгельмом III на трон Нидерландов, – любимая бабушкина диадема, видно, не приглянулась. Зато дивную тиару «из шести колосьев, в средине белой Сапфир и тридцать семь мелких груш Индейской грани» не преминули сразу же присоединить к русским коронным бриллиантам.[86 - РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 1025, № 606.]

А вот детям великой княгини Елены Павловны, великому герцогу Паулю-Фридриху Мекленбург-Шверинскому (1800–1842) и его сестре Марии-Луизе (1803–1862), окончательно осиротевшим ещё в 1819 году после ранней смерти отца, очень нужны были деньги. Потому-то не только сапфировый, рубиновый и бирюзовый гарнитуры скончавшейся русской вдовствующей государыни, но и заботливо ею отписанные внучатам бриллианты, жемчуга и цветные камни, были уже 7 февраля того же 1829 года куплены за 210 830 рублей.[87 - Там же. Оп. 5. Д. 230. Л. 6–7 об., №№ 234–238.]

Через полторы недели, 25 февраля все три убора доставили в Императорский Кабинет. Но пролежали они там совсем недолго. Дольше всего среди казённых вещей задержался рубиновый гарнитур супруги Павла I, предназначавшийся одной из дочерей Николая Павловича.

В Рождественские дни, 26 декабря 1829 года, венценосный деверь порадовал великую княгиню Елену Павловну, владелицу Михайловского дворца, получением как «севинье с одною бирюзою» в 650 рублей и пары прелестных серёг с четырьмя бирюзами в 1200 рублей, так и трёх частей склаважа, первоначально составленного из 64-х штук разной величины бирюзы. Оставшиеся другие три части того же склаважа, также оценённые в 8680 рублей, достались за восемь месяцев до того, 20 мая, отроку-цесаревичу Александру Николаевичу.

Интересна дальнейшая история сапфирового гарнитура, оценённого в 140 100 рублей. В него входили диадема, два склаважа, накладка на гребёнку и пара серёг. И все эти украшения заботливый супруг постепенно подарил обожаемой жёнушке. Вначале, на Рождество 1829 года, 24 декабря, Александра Феодоровна получила от мужа «накладку на гребёнку с пятью сапфирами» (7550 р.) и «пару серёг с двумя сапфирами» (6950 р.). В следующем году, в день рождения 1 июля, совпадающий с очередной годовщиной бракосочетания, императрица появилась в только что подаренной «диадеме с пятью сапфирами» (49 000 р.) и «склаваже большом с шестнадцатью сапфирами» (63 400 р.). Наконец на Рождество, 24 декабря 1831 года, «Муффи», как её нежно называл любящий супруг, смогла примерить и оценить красоту последнего предмета драгоценного убора покойной свекрови – ожерелья-«склаважа поменьше с одиннадцатью сапфирами» (12 800 р.).[88 - РГИА. Ф. 524. On. 1. Д. 372. Л. 2406, 282 (§ 2.2).]

Прошло тридцать лет. Владелица дивных украшений состарилась, её одолевали хвори и, чувствуя скорую кончину, императрица Александра Феодоровна отписала своей невестке, будущей императрице Марии Александровне, среди прочих вещей «диадему с 5 сапфирами» и «склаваж с 16 сапфирами», прибавив к ним «самый красивый сапфировый фермуар», причем она специально оговорила, чтобы её снохе эти роскошные уборы принадлежали лишь при жизни, а затем отправились бы к коронным драгоценностям.[89 - РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 1027. Л. 31; Гафифуллин Р. Корона российских императриц // Русский антикваръ: альманах для любителей искусства и старины. Вып. 1. М.; СПб., 2002. С. 25–26. (Далее – Гафифуллин, Корона российских императриц.)]

Как и было предрешено, в опись коронных бриллиантов, ведущуюся с 1865 года, под № 364 внесли поступившие по духовному завещанию императрицы Марии Александровны «диадему с сафирами и бриллиантами» в 27 100 рублей, под № 365 – «ожерелье с сафирами и бриллиантами» в 39 300 рублей, а под № 366 оказался «фермуар с большим сафиром», оценённый в 88 300 рублей. Все три восхитительные вещи, прельщающие своей красотой, тут же забрала к себе новая императрица Мария Феодоровна, супруга Александра III,[90 - Кузнецова, Дней Александровых… С. 119–120, илл. 17.] знавшая толк в драгоценностях. После Февральской революции дивные украшения матери Николая II реквизировали из Аничкова дворца. А когда окончилась братоубийственная Гражданская война, эксперты под руководством академика-минералога Александра Евгеньевича Ферсмана наконец-то разобрали великолепные творения ювелиров, принадлежавшие членам августейшей семьи Романовых. Вскоре появились на свет и выпуски каталога предметов Алмазного фонда СССР, содержавшие помимо описаний и чёрно-белые фотографии.

Яков Дюваль. Диадема из Сапфирового убора императрицы Марии Феодоровны, супруги Павла I

Соотнеся эти материалы с архивными сведениями, стало ясно, что диадема с пятью сапфирами не только принадлежала императрице Марии Феодоровне, но и абсолютно бесспорно входила в состав сапфирового убора супруги Павла I, исполненного для своей патронессы Яковом Дювалем.[91 - Алмазный фонд России, инв. № АФ-67; Сокровища Алмазного фонда СССР: каталог выставки. М., 1975. С. 35, № 99, илл. 46 (вес сапфира = 258,15 кар.). (Далее – Сокровища АФ-1975.). Проданные сокровища… С. 259.] Завораживающая своей красотой диадема императрицы Марии Феодоровны вся как бы соткана из лавровых ветвей и лент, обвивающих тяжело клонящиеся на стебельках лазоревые цветки, окружившие сверкающий в центре глубокой синевой с чуть заметным зеленоватым прицветом громадный сапфировый панделок в 70 каратов, увенчанный алмазным сердцем, и оттеняемые полоской лазурной эмали на ободке.

Недаром супруга Николая I оставила унаследованную ею дивную фамильную драгоценность жене своего первенца, а императрица Мария Александровна, в свою очередь, завещала диадему вместе с колье и фермуаром сапфирового гарнитура свекрови присоединить к коронным вещам.

По описи вещей Русской Короны, заведённой в 1898 году и пропавшей после 1922 года, порядковый № 351/343 соответствовал диадеме с сапфирами, рядом, под № 352/344, числилось «колье бриллиантовое с сапфирами», а под соседним № 353/345 оказался сапфировый фермуар. Под порядковыми номерами 343–345, указанными в знаменателе дроби, эти три вещи сапфирового гарнитура императрицы были занесены в промежуточную опись коронных вещей, когда при новом императоре Александре III придворные оценщики заново проверили в 1883 году состояние коронных сокровищ.

Теперь пришлось с повышенным вниманием просматривать и другие выпуски сокровищ Алмазного фонда СССР, педантично всматриваясь не только в чёрно-белые фотографии, но и в комментарии к ним опытных и знающих экспертов ферсмановской комиссии.

Даже не сразу верится, что «сапфировый фермуар» – не что иное, как великолепнейшая брошь с самым большим сапфиром Алмазного фонда.[92 - Алмазный фонд СССР. Вып. 1–4. М., 1924–1926. М., 1925, вып. 3. С. 42–43, аннотация к № 134, табл. LXVII, фот. 155 (Далее – Алмазный фонд СССР); Горева О., Полинина И. Алмазная сокровищница России: Путеводитель. Люцерн, 1994. С. 61–62, 80 (илл.) /уточненный вес сапфира = 260,37 карат. (Далее – Горева, Полынина. Алмазная сокровищница России); Буранов Ю. Камень российских императриц // Антикватория, М., 2003, № 5, ноябрь-декабрь (Искушение временем). С. 81 (илл.); Горева О. Алмазная сокровищница России. М., 2006. С. 63 (Далее – Горева-2006); Полынина И.Ф. Сокровища Алмазного фонда России. М., 2012. С. 202 (илл.), 203–204. (Далее – Полынина, Сокровища Алмазного фонда России.).] Традиционно в этом камне в 25225/32 дореволюционных каратов видели подарок Александра II его дражайшей половине, купленный на Всемирной выставке 1862 года в Париже. Ведь при переводе из старых мер в метрические (то есть умножая первоначальное число на 1,03, поскольку принятый в столице Российской империи вес карата составлял 206 миллиграммов) и получается цифра, соответствующая современной массе камня – 260,37 метрического карата. Наконец-то мне стало ясным, почему не удавалось ничего похожего «выудить» из описаний редкостей, представленных на парижской выставке.

Бриллиантовая брошь-фермуар с сапфиром

Уникум, оказывается, дар скончавшегося в 1855 году императора Николая I, считавшего любимым камнем (как, впрочем, и супруга его первенца) именно сапфир. Один из крупнейших в мире, к тому же дивной красоты и прелести, очень чистый и прозрачный цейлонский синий корунд, ровного бархатистого густо-василькового тона, покрыт в верхней части, согласно старинной индийской огранке, множеством шестиугольных мелких фасеток-граней, заставляющих дробиться лучи света, погружая его в мягкое марево полыхающих искр.

Академик Александр Евгеньевич Ферсман, подробно рассмотревший при разборе коронных вещей дивный яхонт, оценённый в 88 600 рублей, видя в нём прекраснейший из признанных в Европе сапфиров, по праву включил уникум в число семи знаменитых камней Алмазного фонда СССР.[93 - Ферсман А.Е. Семь исторических камней Алмазного фонда // Алмазный фонд СССР, М., 1926, вып. 4. С. 9. Досадно, что эту бриллиантовую брошь-фермуар с сапфиром В.В. Никитин ошибочно указал в числе проданных (Драгоценности Российской Короны // Проданные сокровища России, 2000. С. 273, № 134, иллюстрация первая сверху справа).]

Остающийся пока неизвестным петербургский ювелир умело поместил редкостный сапфир в брошь, отличающуюся благородством, строгостью и изяществом рисунка, да к тому же окружил уник трёхуступчатым кольцом из бразильских бриллиантов, чтобы обыграть и одновременно замаскировать излишнюю высоту раритета. Но на оправе «броши», вначале служившей фермуаром, отчётливо видны колечки, за которые застёжку некогда прицепляли к низке из самоцветов.

Яков Дюваль. Склаваж с шестнадцатью сапфирами

Даже чёрно-белая фотография колье позволила увидеть, как выглядело изделие «Собственного Императорского Ювелира» Якова Дю валя. Сколько раз приходилось всматриваться в чётко выстроенный рисунок этого ожерелья, так напоминавшего эсклаваж убора великой княжны Александры Павловны, исполненного Дювалем в 1795 году![94 - Кузнецова Л.К. Петербургские ювелиры. Век восемнадцатый, бриллиантовый. М., 2009. С. 447–450, илл. 70, 71. (Далее – Кузнецова, Век восемнадцатый…)] В обоих композиция строится на пяти медальонах, соединённых и окружённых цепочками бриллиантов-солитеров. Теперь только эти изящные оковы напоминали прелестницам об их «рабстве»-«esclavage» и повиновении богине любви и красоты Венеры ради привлечения внимания желанных особ противоположного пола. Впрочем, на рубеже галантного и меркантильного веков в моде были во всей Европе ожерелья именно подобного вида. Кстати, Неаполитанская королева Каролина, покинувшая свои владения из-за измучивших её дерзостей Мюрата, оказавшись в 1813 году в Одессе на пути морем в Австрию, подарила на память о себе матери фрейлины Александры Россет «то, что называли тогда склаваж, то есть цепочки, связанные вензелевым шифром (инициалом имени дарительницы. – Л.К.) из крупных бриллиантов» на застёжке-фермуаре, причём всех поражало, с каким искусством жемчуга звеньев были перевязаны бриллиантами.[95 - Россет. С. 80, 259,417,498, 573.]

По сравнению со склаважем 1795 года, сапфировый казался чересчур перегруженным, чему способствовали не только применённые ювелиром два типа медальонов и дополнительные тяжёлые подвески к ним, но и два варианта соединительных звеньев, а также очень сложного рисунка (причём зачастую даже двойные) обрамления центральных камней. Но больше всего меня смущало заключение экспертов ферсмановской комиссии, отнесших создание «сапфирового колье» ко второй половине XIX века.[96 - Алмазный фонд СССР, М., 1924, вып. 1. С. 38, № 35, табл. XXIII, фот. 32. Проданные сокровища. С. 262. № 35.]

Теперь же всё связалось воедино: вне всякого сомнения, на фотографии запечатлена работа знаменитого придворного ювелира и оценщика Якова Дюваля, исполненная им в 1797–1801 годах, и к тому же украшают этот эсклаваж, первоначально принадлежавший императрице Марии Феодоровне, супруге Павла I, именно 16 сапфиров. Васильковые цейлонские яхонты удивительно подобраны, восхищая своим интенсивным цветом и размерами. Когда же члены ферсмановской комиссии в 1922 году сравнительно легко смогли вынуть камни из их ажурных оправ и затем взвесить, много на своём веку видевших экспертов невольно поразил вес красавцев-самоцветов: общая масса четырнадцати сапфиров составила 150 каратов, грушевидный панделок сказочной красоты в одной из подвесок весил 15,5 каратов, а обработанный полусферическим кабошоном центральный овальный камень – 159,25 карата.

Как тут не вспомнить придворного врача обожаемой супруги Николая I. Когда Мартин Мандт впервые оказался в 1837 году в спальне августейшей пациентки, он увидел в одном из ларцов, стоящих вдоль стен, роскошные уборы из опалов, рубинов, изумрудов, бирюзы и сапфиров. Каждый гарнитур-«парюру» составляли диадема, серьги, эсклаваж, брошь и браслет, причём «самый красивый и дорогой драгоценный камень комплекта», как заметил немецкий доктор, «помещали в центр ожерелья, чтобы он сверкал на груди первой дамы Империи». Созерцая изысканные украшения императрицы Александры Феодоровны из редкостных сапфиров, Мандту оставалось только удивляться, «как такие поразительно крупные драгоценные камни могут существовать».[97 - Тилландер-Гуденйелм У. Драгоценности Императорского Петербурга. СПб., 2013. С. 88. (Далее – Тилландер-Гуденйелм, Драгоценности Императорского Петербурга.)]

Восхитительное ожерелье легко разобрать на отдельные элементы и сцепить при желании по-новому, так как они соединяются друг с другом крошечными петельками и крючками.

Вскоре на обложке случайно мною увиденной брошюрки, посвящённой жёнам русских царей, оказался воспроизведённым портрет императрицы Марии Феодоровны в одном из её «императорских доспехов» (именно так дочери Ксения и Ольга называли парадные уборы венценосной матери).[98 - Воррес Й. Последняя Великая Княгиня. // Дея Л. Подлинная царица; Воррес Й. Последняя Великая Княгиня. СПб.; М., 2003. С. 221.] Шею супруги Александра III закрывали две низки крупных бриллиантов, образующих вошедший в моду «собачий ошейник», весьма напоминающий «эсклаважи» середины – третьей четверти галантного XVIII века.[99 - Кузнецова, Восемнадцатый век… С. 36, 104, 146, илл. 3.] Голову венчала похожая очертаниями на кокошник, обрамлённая вверху низкой жемчугов диадема с семью крупными сапфирами, окружёнными «кружевом» из бриллиантов. На корсаже золотистого платья, опушённом кружевом полоски-«берты», красовалась брошь с самым крупным сапфиром, но только она была дополнена сапфировой подвеской в алмазном обрамлении. А на белоснежной груди покоился тот самый эксклаваж с лазоревыми яхонтами, причём оба камня в ажурных боковых кругах с каплевидными подвесками, уютно, напоминая собой своеобразные эполеты, устроились на плечах августейшей чаровницы (см. рис. 4 вклейки).[100 - Маковский К.Е. Портрет императрицы Марии Феодоровны. Воспр. в: Лобанова Т., Лобанов Л. Жены русских царей. СПб., 2011. С. 31 и обложка; Зимин И., Соколов Л. Ювелирные сокровища Российского императорского двора. М., СПб., 2013. С. 477.]