Я и Сицилия

Глава 2

От неба до земли

Я ожидала увидеть ее зеленой в шоколаде гранитных скал, а она разноцветная! Дома и деревья частыми веснушками пестрят на теле золотистых гор, темная гладь моря, исцарапанная белыми шлейфами катеров, у прибрежной полосы светлеет до бирюзы, и, перетекая в пенный прибой, соединяется с извилистой каймой рыжего берега. Си-ци-ли-я…

На тесном сидении большого самолета не развернуться, локоть снова цепляет почтенного джентльмена в кокетливо повязанном шарфе поверх полосатого свитера.

— Pardon, — добродушно опережает он меня в учтивости.

Интересно, где западноевропейцы осваивают мастерство так ослепительно улыбаться незнакомым людям?

Снижаемся. Можно вечность любоваться красными пятнышками крыш и голубыми блюдцами бассейнов на зеленых холмах, но электронный голос объявляет посадку, и приходится оторвать горячий лоб от холодного стекла иллюминатора.

Предвкушение нового путешествия пьянит, как вино. Кстати, сегодня на борту подавали неплохое белое. Но дело не в нем. Дело в наслаждении моментом перед моментом. Как ожидание первого поцелуя влюбленности — мгновения замирают, нетерпение смешивается со жгучим желанием задержать, зафиксировать время перед началом, по-настоящему насладиться им, потому что после этого, мир прежним уже не будет.

Шасси готовиться коснуться земли. Каждый раз с волнением жду этот толчок, иногда сильнее, иногда еле слышно, но всегда распознаваемо — одно мгновение на смену состояний от неба до земной поверхности. Прикрываю глаза. Прислушиваюсь. «Не хочу компромиссов с прошлым… Хочу любить свое настоящее…»

Последние снежные воспоминания безвозвратно стираются гулким шелестом крылатого лайнера, бегущего по залитой ярким солнцем посадочной полосе.

Итальянцы, шумно встречают своих в зоне прибытия. В воздухе запах кофе и пыли, вокруг люди с табличками, мелодичные эмоции итальянского языка и взгляды. Взгляды здесь доставляют особое удовольствие. В нашем аэропорту, например, бежишь среди таких же бегущих, толкаешься в очередях, но людей не замечаешь. Только табло, дорогу, свой билет. Встретившись с кем-то глазами, обычно отворачиваешься даже когда интересно. Уже инстинкт. А вот в аэропорту Палермо, цепкие глаза туземцев светятся таким живым вниманием, что становится понятно — они не просто смотрят — они тебя видят. И пообвыкнув, ты тоже начинаешь смотреть и видеть людей. Глаза, жесты, их эмоции, их радость, печаль, злость, воодушевление. Именно тогда и начинается — реальное путешествие в другую страну.

Филиппо опаздывает. Говорливая волна схлынула в широкие двери выхода, и, уменьшившись в размерах от величины свободного пространства, я восторженно наблюдаю, как в пыльную пустоту огромного зала, сквозь узкие окна льется солнечный свет.

— Александра!

Приближаясь из глубины помещения, темная мужская фигура, энергично рассекает перламутровые полоски света.

— Я Филиппо, простите, что опоздал! — тянет руку стильно одетый итальянец, лет слегка за сорок.

Хороший английский, теплая улыбка, добрые, цвета темной сливы глаза — Филиппо улыбается мне, я улыбаюсь Филиппо. Нам обоим явно нравится то, что мы видим.

— Я не тороплюсь, не беспокойтесь, — расплываюсь я благодушно.

— Это весь твой багаж? — быстро подхватывает он ручку моего чемодана.

— Да, я ненадолго, — говорю, а у самой ощущение, что впереди у меня есть целая вечность.

— На сколько дней? Это отпуск или работа? Кем работаешь? В каком городе живешь? К друзьям или к бойфренду? — не смущаясь личными вопросами, итальянец усаживает меня в сверкающий на солнце, идеально вымытый джип.

— Путешествие, пять дней, из Днепра, — смакуя каждое слово, довольно проговариваю я.

— Днепр! Я знаю Днепр, я был там по работе, Днепропетровск раньше — радостно восклицает Филиппо, словно вдруг обнаружил давно забытого родственника, — Хороший город, большой. И моя экс-гелфренд из Украины. Из Каменское, Днепродзержинск по-старому. Она тоже красивая!

Понимающе улыбаюсь. Быть красивой для украинок, обычная история. И к хозяйству мы с детства приучены, и к кулинарии тоже. Меня, например, каблуки носить и борщ варить учила моя тетка. А была она, не много ни мало — шеф-поваром офицерской столовой в нашей местной военной части. Мария Ивановна ее звали.

— А почему у вас изменили названия городов? — возвращает меня Филиппо в диалог о Днепре и Днепропетровске.

Вздыхаю. Есть ли шанс объяснить итальянцу, почему в Украине периодически переименовывают города? В его стране, как святыню, берегут старину и историю. Идеи каких-либо новшеств в этой области вряд ли переварят их чувствительные итальянские желудки.

— Не знаю, Филиппо, — отвечаю я коротко, в надежде на несколько минут молчаливого наслаждения красивой извилистой дорогой, бегущей между сверкающим морем и золотистыми холмами к маленькому городу Чинези, что рядом с аэропортом.

Но молчание жителю солнечного острова не свойственно, и, уже через мгновение, я рассматриваю фотографию бывшей девушки Филиппо на экране его мобильного. Анна, белокурая молодая женщина с острыми чертами лица, внимательным взглядом, хрупкая, если не считать сильно выпирающий, круглый животик.

— Ребенок должен родиться в июле, — поясняет мой новый знакомый, ловко сворачивая на узкую улочку, ведущую в город, — у меня никогда не было детей, и я не знаю, что будет дальше. Она не хочет жить здесь.

— Почему? — искренне удивляюсь я, рассматривая колоритную красоту за окном и симпатичного итальянца рядом.

— Не, знаю, — пожимает он плечами и весело заявляет, — хорошо, что ты психолог, мне как раз нужен психолог!

— Психолог, Филиппо, нужен всем, — отшучиваюсь я давно привычной фразой.

Глава 3

Привет, Чинези!

Она пахнет морем! С первых вдохов понимаешь, что никогда раньше не слышал подобный запах. Это потому, что каждое море пахнет уникально. Если вы, как и я, прибыли сюда из индустриально-задымленного мегаполиса, вам с первых же глотков сладко-соленого сицилийского ветра захочется пить его запоем. А потом, как ни странно, вам захочется спать. Переизбыток кислорода сделает свое дело, и в первые пару дней, вы будете ощущать легкую сонливость днем, а по ночам спать, как младенец.

Нас встречает тихая улица, стайка детей с велосипедами вдоль дороги, по обе стороны которой, высокие заборы, скрывшие добротные дома местных жителей. Выгружаемся. Под скрип массивных ворот, навстречу бежит маленький терьер, дает себя погладить, и, задрав хвост, семенит вперед, провожая к большому двухэтажному дому. Мы идем сквозь широкий двор, уставленный огромными горшками с цветущими деревьями. Справа под пальмами полукругом стоят изящные столики для отдыха, слева ждет лета еще пустой ярко-голубой бассейн. Со стороны террасы слышится приятный запах выпечки. Даже жаль, что я здесь только проездом.

По цветному мозаичному полу мы топаем в просторный холл.

— Я сделаю тебе скидку за комнату и трансфер, — Филиппо со знанием дела усаживается в кресло на рецепции.

— Спасибо, а почему? — прищуриваюсь я.

— Мне нравится Украина и твой город. Может, когда-нибудь я буду в Днепре, и ты угостишь меня кофе.

Подозрительно рассматриваю хозяина — это у них культура гостеприимства такая, или он между делом решил склеить туристку? Или мне повезло и передо мной просто хороший человек? Бывает всякое…

— Ого, ты выглядишь гораздо моложе, — комментирует Филиппо подробности моего паспорта.

— Ага, я давно большая девочка, — довольно улыбаюсь я.

— Но, я больше, мне сорок пять, — объявляет добродушный хозяин, и по-детски радуется удивлению на моем лице.

Возраст… Порой любопытно, кто первым заговорит — человек о возрасте, или возраст о человеке. Лично я люблю свой возраст. Я всегда его любила. И он всегда отвечал мне взаимностью.

Любая дорога утомляет. В уюте большой двуспальной кровати мое тело ищет отдыха, но глаза, не желая закрываться, хотят новых впечатлений, изучают фото скалистого побережья в массивной рамке над столом, теплые оттенки высокого потолка и плавные изгибы тяжелых штор на окнах. Изысканность, даже в мелочах. Как никому, итальянцам без труда удается гармонично сочетать яркие краски с нежными оттенками, простые, четкие формы с изысканной, театральной подачей.

Будничный продукт цивилизации не дает расслабиться, wi-fi шлет сообщения колокольным звоном: «Дочь, почему ты мне не сказала, что едешь в отпуск?», «Мамуль, как ты добралась?», «Подруга, надеюсь, Сицилия встретила достойно?», «Александра Андреевна, мне нужно срочно с Вами поговорить…» От Сергея ничего. Прислушиваюсь к себе — у меня тоже ничего. Не откликается. Только банальный вопрос из старой песенки: «Почему умирает любовь?» снова всплывает в памяти.

Вопрос простой и абсолютно риторический, поскольку ответ на это «почему» никому, собственно, и не нужен. Какой смысл искать причины, если это конец? Пытаться воскресить то, что умерло? Или причины смерти любви стоит выяснить, чтобы в дальнейшем учесть их для сохранения любви будущей? Если у кого-то это сработало, жму руку. А мне такое видится бессмысленным перетаскиванием старых пятен на чистый лист — никогда содержание новой страницы не станет лучше от прошлогодних клякс.

Но этот вопрос мои клиенты задают чаще всего. Звучит вопрос всегда по-разному: «Он меня бросил…», «Она мне изменила…», «Мы больше не спим вместе…», «Я хочу, чтобы он…», «А почему она…». Эмоциональные откровения в красках описывают жизненные проблемы, но большая их часть не связана со «смертью» любви. Яркость эмоций, переживания, желание докопаться до сути и найти возможность все изменить — говорит о том, что любовь «заболела». Да, такое бывает. Любовь зачастую хрупка и болезненна, но если это любовь, то она может быть живучей, как кошка, с ее девятью жизнями.

Мертвецы не болеют, и, если любовь больна, значит жива. Выяснив это, мы с клиентом отправляемся искать причины и лекарства. Вернее, клиент отправляется на поиски, а я иду рядом и веду его за руку в то место, где спрятаны ответы на все его вопросы — в его душе. Человек может найти их только там, внутри себя, потому что нет никакого другого места, где живет любовь.

Тех же, кто приходит с реально ушедшей, умершей любовью, отличает печальное внешнее спокойствие. Они не эмоционируют, не суетятся, не стремятся что-то изменить. Они только отчаянно хотят избавиться от боли, причиняемой глубокой внутренней пустотой, словно туман, застилающей в их душах свежевыжженные поля несбывшихся надежд и прошлых радостей. И я помогаю им пережить потерю, то тягостное время, когда логичный разум уже понимает, что на пепелище, рано или поздно снова заколосятся травы и цветы, но трепетная душа еще печалится и боится затеряться в потемках вязкой пустоты, в глухом и хриплом: «Больше ничего нет…».