Противостояние. Часть 2. МУРЕНА

– Хорошо, – ответил прокурор.

Через час Марк был дома, полностью реабилитированным.

Мы с прокурором поехали к нотариусу.

– Когда думаешь там быть? – спросила я, подписывая дарственную.

Он с удивлением и презрением посмотрел на меня.

– Собака у меня там, – пояснила я. – Забрать хочу.

– Ну, я думаю, завтра вечером, часам к десяти, можешь подъехать, – брезгливо ответил он.

Он, вероятно, гордился собой. Ни хрена себе, у Гретмана дачу отжал!

«Ну-ну, гордись» – думала я.

– Хорошо, – ответила я и мы разошлись.

У меня, действительно, была собака – щенок Алабай. Я купила его месяц назад. У Марка хватало собак и Кавказцы, и Доберманы и этого щенка я купила лишь потому, что его взгляд заставил меня, пожалеть его. «Ну, пошли, – сказала я тогда. – Будешь мне другом». И он стал мне другом, когда подрос, умным, сильным и преданным, а сейчас это был еще щенок, маленький и игривый, как все дети. Гектор – я назвала его, как троянского царевича, зная, что он вырастет большим и сильным псом.

* * *

Вернувшись домой, я застала Марка и Тусю у камина. Сашка и Димка резвились в спортзале, где Федор успел навести порядок после моего буйства.

Туся подала нам кофе, мы тихо разговаривали и услышали шум из спортзала. Я пошла посмотреть, что там происходит. Пацаны, видимо, нарезвившись на тренажерах, пошли в смежный зал, где находился бассейн и полезли в воду. Бассейн был глубоким и холодным. Очень глубоким – три метра, и очень холодным – один-два градуса. Димка захлебывался, Сашка пытался помочь ему выбраться из бассейна, но было глубоко и холодно, ребята замерзли, устали и начали тонуть оба.

«Твою ж, мать! Я чуть не проворонила сыновей Данилы!»

Я прыгнула в бассейн. Димка уже конкретно, нахлебался воды. Одной рукой я подняла над водой его, другой Сашку, взяв их обоих подмышки, я, на спине, доплыла с ними до трапа. Ребята умудрились забраться почти в центр бассейна, размерами 10-ть на 12-ть метров. Вошедший в спортзал Марк, помог мне вытащить ребят из воды. Я сделала Димке искусственное дыхание, он проплевался водой и прокашлялся. Я взяла его на руки и понесла к ним в комнату, Сашка шел следом.

«Они же, запросто могли утонуть! Еще бы пять минут и все!» – с ужасом думала я.

Это потрясение, окончательно встряхнуло меня. Да больно! Да плохо! Но нужно жить дальше. Жить, ради этих ребят. Они имеют право жить! Они совершенно ни в чем не виноваты!

«Ты, или живи и неси ответственность или не живи вовсе!» – приказала я себе.

Войдя в комнату ребят, я отправила их в горячую ванну, затем уложила их в постели, накрыв теплыми одеялами, и дала им горячего чая.

– Простите нас, тетя Настя, – виновато сказал мне Сашка, взяв из моих рук кружку с чаем.

– Ребята, бассейн рассчитан на взрослого, тренированного человека, без меня к нему не подходить. Хотите спортзал, будет вам спортзал. Завтра в шесть утра подъем, – серьезно сказала я.

Сашка, укутавшись в одеяло, пил чай. Димка отвернулся от нас и накрыл голову одеялом. Я подошла к нему и присела на край его постели.

– Дима, – я сняла с его головы одеяло и посмотрела на него.

Он уткнулся носом в подушку, не желая поворачиваться ко мне. Он упирался, но я все же взяла его за плечи, усадила перед собой и посмотрела на него.

– Дим, ну ты чего? – я видела, что он вот-вот заплачет.

Он молчал. Я крепко обняла его и погладила по голове.

– Ты испугался, Дим? – тихо спросила я.

Он, молча закивал головой и начал плакать мне в плечо.

«Господи, он ведь ребенок еще совсем. Ему мамка нужна» – думала я, продолжая гладить его по голове.

Он крепко обнял меня, продолжая плакать. Я обнимала его и вспоминала, как тяжело было мне, когда погибли мои родители. Мне стало невыносимо жаль этих ребят. Еще совсем недавно у них были родители, была семья и нормальная, спокойная жизнь, а теперь… Теперь, у них есть лишь я и я обязана помочь им, все это пережить.

– Тетя Настя, прости нас, – снова сказал Сашка. – Я буду смотреть за ним, мы больше не будем доставлять тебе забот… Тетя Настя, в интернате ему будет совсем тяжело…

– Саша? – я посмотрела ему в глаза. – О чем ты говоришь? Ты считаешь, что я отдам вас в интернат, потому что вместе с вами в моей жизни появились заботы? – я продолжала смотреть на него, он молчал. – Ни кому я вас не отдам. Я прекрасно понимаю, как вам тяжело. Я не могу облегчить вашу душевную боль, но я всегда буду рядом с вами. Я понимаю, насколько вам больно и обидно, но у вас еще есть отец. Он очень любит вас и очень за вас переживает, ему тоже очень тяжело и ради него вы должны держаться, вы очень нужны ему. Я знаю насколько это сложно, но вы должны постараться все это пережить. Уже ни кто не сможет вернуть вам материнской любви, но знайте, что вы не одиноки в этом мире. У вас есть я, и я всегда буду рядом, всегда, в любой ситуации. Перестаньте считать меня чужой и думать, что вы в тягость мне, это совсем не так. Вы очень дороги мне и вы всегда можете рассчитывать на меня.

– Спасибо, тетя Настя, – сказал мне Сашка.

– Пройдет время, ребята, боль притупится. Я, как смогу, помогу вам эту боль пережить, – я невольно вспомнила Марту, свою вторую мать…

– Спасибо, тетя Настя, – сказал мне на ухо Димка. – Что ты не бросила нас.

Он перестал плакать и лег на подушку.

– Все будет хорошо, ребята. Прорвемся, – сказала я и вышла из их комнаты.

«Настя! Возьми себя в руки! Ты очень нужна этим детям! Они еще дети и им необходимо родительское тепло и внимание!» – твердила себе я. Невыносимо больно смотреть на чужих детей и понимать, что твоего родного малыша ни кто и никогда уже не вернет… «Но я должна, поддержать этих ребят, я должна быть для них не надсмотрщиком, Я должна стать им и мамкой и папкой!

Я – смогу! Сколько бы ненависти и жестокости не скопилось в моей душе, для детей, в ней осталось и тепло и забота. Дети – ни в чем не виноваты!»

Я прошла к себе в комнату, вошла в нее и остолбенела – ни кроватки, ни игрушек, ни фотографий… Переполненная яростью, я спустилась в гостиную. Никита и Глеб вместе с Марком сидели у камина.

– Кто посмел? – яростно прохрипела я, посмотрев на них.

Они молча смотрели на меня.

– Это я, Настя, – услышала я за спиной голос Федора.

– Кто тебе позволил? – гневно прохрипела я.

– Ни кто. Можешь пристрелить меня, Настя, у меня нет больше сил, видеть, как ты рыдаешь ночами, качая пустую кроватку Марика, – впервые в жизни я слышала дрожь в голосе Федора, я смотрела на него и понимала, что голос у него дрожит совсем не из страха передо мной.

– Как ты мог, Федор? Кто позволил тебе смотреть за мной в камеру? – боль в моей душе пересиливала ярость.

– Я боялся оставлять тебя наедине со стволом. Прости.

– Верни мне его игрушки, – по моим щекам покатились слезы.

– Нет, Настя.